Я прошел через вестибюль к стойке в комнате администратора. Там висела небольшая деревянная табличка с надписью: "Г-н Данди". Данди посмотрел на мою побывавшую под дождем шляпу, на заросший черной щетиной подбородок, на грязную рубашку, брезентовую сумку, старые дорожные ботинки. Я взглянул на каштановую шевелюру Данди, похожую на парик, с тщательным пробором - точно по центру его яйцеподобной головы. Присмотрелся к его упитанному, холеному личику и тупым маленьким глазкам, к его очень белому, гладкому воротничку и бледно-голубому галстуку, который был закреплен позолоченным зажимом с инициалами.
Я начал рассматривать каждый из его восьми наманикюренных пальцев, которыми он изящно касался внутренней стороны конторки.
- Чем могу быть вам полезен? - спросил он, деликатно опуская обращение "сэр".
- Однокомнатный номер без ванной. Я никогда не моюсь.
Он взметнул свои тонкие брови и прищурился.
- Это будет стоить два с половиной доллара.
- Я обычно плачу, когда выезжаю из гостиницы. Кто заправляет этим заведением?
- Его хозяин. Господин Сэнфорд, - ответил Данди. - Пожалуйста, с вас два с половиной доллара.
Я вынул деньги, свернутые трубкой, - так казалось, что их больше, чем на самом деле, - и протянул ему три долларовых бумажки.
- Сдачи не надо.
- Служащие этой гостиницы не берут чаевых.
- Извините. Вы мне напоминаете дворецкого, который когда-то служил у меня. Он помер от досады в день своего пятидесятилетия.
Данди решительно положил ключ со сдачей на стойку и сказал свысока:
- Шестьсот семнадцать.
Перед тем как закрыть дверь шестьсот семнадцатого номера, коридорный искоса посмотрел на меня с угодливой улыбкой.
- Что-нибудь организовать для вас, сэр? В этом городе можно найти кое-что стоящее.
- Алкогольного или сексуального порядка?
- И того и другого. Все что хотите.
- Мне нужен просто покой, но не из твоих рук.
- Понятно, сэр. Извините, сэр. - Замок двери щелкнул, когда он вышел.
Раздевшись до пояса, я помылся, побрился и надел чистую рубашку. Посчитал оставшиеся деньги и обнаружил, что у меня осталось шестьдесят три доллара и немного мелочи из последней сотни сбережений. Без одежды я весил сто восемьдесят фунтов и был подвижен, как боксер. Часы показывали двадцать минут восьмого.
Я спустился по пожарной лестнице в радиостудию на третьем этаже. Она находилась в тех же комнатах, что и десять лет назад, но стенка, отделяющая прихожую от самой студии, была заменена на окно из сплошного стекла. По другую сторону окна высохший сморчок во фраке что-то говорил в микрофон. Я не сразу сообразил, что сильный и сочный голос, звучавший в прихожей из громкоговорителя, принадлежал маленькому человечку у микрофона.
"Исполненный благоговения, - говорил сильный голос, и губы сморчка шевелились в такт слогам, как у куклы чревовещателя. - Исполненный благоговения, ты стоишь на перепутье своей судьбы и, надеюсь, обладаешь духовной силой, чтобы осознать это тревожное состояние. Но не пугайся получить удары пращи и стрел, посылаемых жестокой судьбой. Я могу помочь тебе, опираясь на силу своих знаний и на сознание своей силы..."
Крупного сложения молодой человек в сером костюме сидел в углу у стола. Я спросил его:
- Есть ли тут какой-нибудь начальник или этот мистер все делает сам?
- Я как раз директор программ. - Он поднялся и расправил складки на своих гладко отутюженных брюках. Парень выглядел так, как будто только что вышел из магазина мужской одежды и заглянул в парикмахерскую.
- В таком случае, может быть, вы скажете мне, кто здесь командует?
- Я только что сказал вам, что я являюсь директором программы. - Его голос был настолько отработан, насколько это вообще возможно. В нем уже проскальзывали нотки нетерпения и уязвленного тщеславия.
- Но ведь кто-то вам платит зарплату, и, уверен, большую.
- Кто вы такой? Мне не нравится ваш тон.
- Извините, меня отчислили из музыкальной школы. Но я все-таки хочу получить некоторую информацию.
- Неужели не ясно, что станция принадлежит госпоже Уэзер!
Громкий голос из динамика продолжал:
"Вот вам мой совет, исполненный благоговения. Сами воспитывайте свое дитя. Наставляйте его на праведный путь и всецело посвятите себя тому, чтобы быть достойным благородного призвания родителя. Если вам понадобятся другие советы и утешение седьмого сына от седьмого сына, то приходите в мой офис в любой день недели. С десяти утра до пяти вечера".
Я громко заметил:
- Госпожа Уэзер умерла пять лет назад.
- Пожалуйста, не кричите, - выпалил директор программ. - У нас не очень качественная звукоизоляция. Вы, наверное, имеете в виду кого-то другого. Я видел госпожу Уэзер сегодня после обеда, и она была в отличном здравии.
- Что, Дж. Д. Уэзер снова женился?
- Так оно и есть. Действительно, я слышал, что господин Уэзер был женат раньше. За несколько месяцев до своей смерти он женился вновь.
- Она заправляет также и гостиницей?
- Как раз и нет. Гостиница была продана господину Сэнфорду.
- Сэнфорду из химической компании?
- Правильно.
- Он все еще живет в большом доме на северной стороне, да?
- Совершенно правильно. А теперь я должен извиниться, у меня дела. - Он бесшумно засеменил по ковру к двери студии.
Громкоговоритель вещал:
"Настоящее лекарственное средство из травы, приготовленное точно по экзотическому рецепту древнего восточного мудреца. Этот драгоценный препарат вылечит или облегчит заболевания сердца, крови, желудка, печени и почек. Он годится для лечения болезней и мужчин и женщин и действует как редкое тонизирующее средство при упадке сил и вообще при плохом настроении. Высылайте один доллар плюс номинальную стоимость упаковки в десять центов в адрес нашей станции, и вы получите большой пробный флакон "Новены".
Маленький человечек во фраке поднялся из-за микрофона и направился к двери, его место занял директор программ.
"Вы слушали выступление профессора Саламандера, седьмого сына от седьмого сына и хранителя древней мудрости".
Пока звучало объявление, магнитофон воспроизвел несколько мелодий из "Баркаролы". Затем директор программ объявил получасовку, посвященную джазу, и с помощью своего голоса начал готовить соответствующую атмосферу.
Мне не понравилась созданная его голосом атмосфера, и я ушел. Я спускался на лифте вместе с профессором Саламандером, белки его глаз были желтыми. От него сильно несло виски. Он бормотал что-то себе под нос.
Я бывал в том районе с отцом всего один или два раза и помнил местонахождение дома Сэнфорда довольно смутно, почему и взял такси.
Когда мы подъехали, водитель спросил:
- Где вас высадить, у служебного входа?
- Подвезите меня к парадной двери. Я не собираюсь ничего им продавать. И подождите меня. Я скоро вернусь.
Дом был построен отцом Сэнфорда и представлял собой нескладное белое кирпичное строение с восемнадцатью или двадцатью комнатами. Грандиозные, но явно лишние башни по обе стороны фасада придавали ему вид какой-то средневековой постройки. Его территория занимала целый квартал, включая сад на углубленном уровне, теннисные корты и плавательный бассейн, что позволяло Алонсо Сэнфорду и его друзьям практически не выходить на общую улицу. Лишь когда с юга дул сильный и устойчивый ветер, до переднего двора Сэнфорда долетал запах с химических фабрик.
Черная служанка в белом воротничке и колпаке открыла на звонок в дверь.
- Господин Сэнфорд дома?
- Я не уверена. Скажите, кто его спрашивает?
- Джон Уэзер. Сын Дж. Д. Уэзера.
Она впустила меня, усадила на кресло в прихожей и ушла. Шляпу я положил на колени. Вскоре она вернулась и взяла у меня шляпу.
- Господин Сэнфорд примет вас в библиотеке.
Когда я вошел, он положил раскрытую книгу на широкий подлокотник кресла. Сэнфорд не выглядел постаревшим на десять лет, но когда поднимался, то по-стариковски подался вперед всем телом и оттолкнулся руками. На нем был шелковый домашний халат с красным бархатным воротником. Он пошел мне навстречу с распростертыми объятиями.
Его лицо похудело и высохло, поэтому улыбка напоминала аккуратно сложенную бумагу.
- Джонни Уэзер, это и вправду ты! Вот уж действительно повод, чтобы выпить. Ты достаточно взрослый, чтобы пропустить стаканчик. - Он покровительственно хихикнул.
- Может быть, немного лимонаду. Я слишком вымахал для своих лет.
Он опять улыбнулся, обнаружив свои тщательно подогнанные зубы.
- Постой, дай прикинуть, сколько же тебе теперь лет? Приблизительно я могу определить твой возраст, но когда тебе стукнет столько же, сколько мне, ты будешь их подсчитывать так же тщательно. Двадцать или двадцать один год?
- Двадцать два, - уточнил я. - Достаточно взрослый, чтобы наследовать имущество.
