— Отнюдь, успокойтесь, ради Бога! Я только должен знать правду. И, заверяю вас, я не стану разглашать ее, если только это не окажется совершенно необходимым.
— Я сама убью себя! Я не перенесу такого позора!
— Почему это так серьезно для вас?
— Потому что я прожила две совершенно различные жизни и не желаю вспоминать о первой. Я пожертвовала всем для Лоуренса! Видеть крушение всех моих надежд… Этого я не перенесу!
— Это так серьезно?
Она стояла, опершись о косяк двери, вся освещенная лучами заходящего солнца.
— Я полагаю, что вы хотите войти в дом, — наконец опомнилась она.
— Это будет лучше для нас обоих.
— В таком случае входите.
В доме царила нарочито аристократическая, почти театральная атмосфера. Миссис Зейфель провела меня в салон. Белый ковер, лежавший там, выглядел так, словно на него не ступала нога человека. Пожилая дама расположилась на диване в крайне неестественной позе и указала мне на кресло.
— Садитесь, мистер Кросс, — сказала она. — Вы, кажется, говорили, что намереваетесь сохранить эту историю в тайне?
— Если это будет возможно.
— Как вас понимать?
— Если окажется, что вы или ваш сын. каким-то образом замешаны в преступлении, то моей обязанностью будет сообщить обо всех известных фактах ФБР.
— Замешаны в преступлении?! Какая нелепая мысль! Но самое нелепое — это невозможность похоронить свое собственное прошлое. Я до сегодняшнего дня расплачиваюсь за безумства своей молодости.
— Безумства?
— Я вышла замуж за Джорджа Лемпке против воли родителей. Мне было всего двадцать лет, и я была очень избалована… Слишком избалована… Я познакомилась с ним на балу. Он был очень хорош собой, да еще этот ореол бывшего офицера! Тогда любой, кто только пересек Атлантику, считался героем. Я влюбилась и вышла замуж… Через несколько месяцев после рождения Лоуренса, его арестовали и посадили в тюрьму. Отец устроил мне развод, и я полагала, что избавилась от Джорджа и могу спокойно воспитывать сына. Но, к несчастью, после своего освобождения он разыскал нас, пришел в мое отсутствие и забрал Ларри. Целых четыре дня мы не знали, где он находится. Наконец его нашли в номере отеля в крайне подозрительном районе. Ларри был спасен…
— А ваш муж… бывший муж?
— Было просто необходимо избавиться от него. Мой отец был очень влиятельным человеком, он устроил так, что Джорджа поместили в такой приют… для умалишенных. Но через год его выпустили.
— Он был ненормальный?
— Несомненно. Конечно, он был сумасшедшим… и даже преступником. Человек, который похитил своего сына, трехлетнего ребенка…
Ее голос сорвался, она дрожащей рукой провела по лицу.
— Может, ему просто хотелось быть с сыном?
— Если он хотел этого, ему надо было с самого начала хорошо себя вести. Он обманывал меня, когда я была беременна, потом тоже… Джордж Лемпке был для меня всегда олицетворением зла.
— Вы, без сомнения, знаете, что он сделал вчера?
— Да. Я сразу догадалась, как только Ларри описал мне внешность человека, труп которого он видел в морге. Но вам, мистер Кросс, наверно, неизвестно, что он приходил ко мне в прошлом ноябре. Не знаю уж, как он нашел нас, но он приходил и пытался выудить у меня деньги. Я заявила ему, что, если он только позволит себе что-нибудь, я тут же посажу его в тюрьму.
— Ларри знал об этом?
— Нет, конечно. Мы никогда не говорили с ним об отце. Я объяснила Ларри ситуацию, когда он был еще ребенком, и с тех пор мы избегали говорить на эту тему.
— И он не знает, что этот человек — его отец?
— От меня он этого никогда не узнает. Могу я рассчитывать, что и вы не скажете ему этого?
— Может быть, ему было бы лучше знать?
— Что вы говорите! Зачем ему пачкаться в этой грязи?!
— Он все равно не перестает думать о своем отце. Вчера он сам сказал мне это. Не могло ли случиться так, что он, не отдавая себе отчета, узнал в этом покойнике своего отца?
— Этого не могло быть. Ларри было всего три года, когда он видел Джорджа в последний раз.
— У детей часто бывает поразительная память. Я встречал людей, которые помнили себя с двухлетнего возраста.
— Только не Ларри. Он практически совсем забыл свое детство, — она выпрямилась и наклонилась в мою сторону. — Мистер Кросс, если у вас есть хоть капля жалости к женщине, которая столько в жизни страдала, вы ничего не сделаете Ларри.
— А если он меня спросит? Тогда и просто буду вынужден сказать ему правду.
— Нет! Он сойдет с ума! Вы толкнете его на самоубийство. Он такой чувствительный! Я всю жизнь оберегала его от забот.
— Сколько ему лет?
— Тридцать четыре года.
— Он уже не юноша, миссис Зейфель. Если он теперь не станет мужчиной, то не станет им никогда.
— Боюсь, он никогда им не станет.
— Если вы будете продолжать обращаться с ним как с ребенком, то я тоже в этом уверен.
— Мистер Кросс! Я запрещаю вам…
— Я понимаю, что я груб, миссис Зейфель, но бывают моменты, когда вежливость не нужна. Излишняя мягкость может иногда погубить человека.
Она встала, и ее тонкая фигура четко вырисовывалась теперь на фоне окна.
— Я в ваших руках, мистер Кросс. В жизни я совершила только одну ошибку, но заплатила за нее очень дорого. Тридцать пять лет я дрожала от мысли, что кто-нибудь разгадает мой секрет. Но у меня очень сильные связи в этом городе, и, если вы причините моему сыну зло, я обещаю вам…
— Вы уже говорили это, — сказал я и тоже встал. — Где Ларри?
— Понятия не имею. Час назад сюда пришла эта ваша блондиночка и…
— Мисс Дэвон?
— Ах, ее так зовут? Она силой вошла в дом, и они вместе уехали на машине.
Я нашел их обоих в морге. Ларри Зейфель стоял, склонившись над каталкой, на которой лежало тело Джорджа Лемпке, или Арта Лемпа. Энн стояла возле Ларри, вцепившись в его руку. Услышав мои шаги, они повернули головы, и я увидел, что по щекам обоих текут слезы. Зейфель выглядел как-то стройнее и старше.
Энн на цыпочках подошла ко мне.
— Вы знаете, кто это, Гови?
— Знаю. А Ларри знает?
— Я сказала ему. Сегодня днем мистер Форест кое-что сообщил мне, после чего я вспомнила некоторые рассказы Ларри, и вот…
— Как он это воспринял?
— Еще не могу сказать точно, но мне кажется, что он уже сам немного догадывался, только не хотел сам себе в этом признаваться.
— Что будем делать, Энн?
— Ничего, Гови, абсолютно ничего. Я умоляю вас…
Она посмотрела на меня, и, видимо, выражение моего лица успокоило ее. Она вернулась к Зейфелю. Тот не отрывал глаз от покойного.
Мои показания в суде заняли большую часть первой половины дня. Я высказал свои сомнения относительно виновности Майнера, но не сказал ни слова о рыжей женщине. Но я рассказал почти все, что знал. Молли Фэйн должна была давать показания во второй половине дня, и на ее долю осталось не так много вопросов.
Судя по всему, и помощник прокурора, и некоторые члены суда считали Фреда Майнера центральной фигурой всей драмы. И его трагическая смерть только подтверждала это в их глазах. Мне даже деликатно намекнули, что, защищая его, я проявляю определенную необъективность.
Покинув зал суда, я увидел Сэма Дрессена, поджидавшего меня в приемной. Он был чем-то крайне взволнован. Позади него я разглядел миссис Майнер, сидевшую на скамейке рядом с надзирательницей.
Сэм схватил меня за руку.
— Гови, она смылась!
— Кто, Сэм?
— Молли Фэйн. Я оставил ее здесь, возле миссис Ханс, — он указал пальцем на надзирательницу. — Пять минут назад я вернулся сюда и узнал, что она удрала.
— Я ни в чем не виновата, — проворчала миссис Ханс. — Я обязана сторожить эту, — она указала на Эмми. — А та попросила у меня разрешения пойти помыть руки.
— И вы разрешили ей уйти! Может, даже открыли ей дверь? — ядовито заметил Дрессен.
— Это не мое дело, — продолжала защищаться миссис Ханс, повернувшись ко мне, она добавила: — По ней никак нельзя было подумать, что она может выкинуть такой номер.
— Не огорчайтесь, старина, — успокоил я Сэма. — Ее найдут. А если им обязательно понадобится намылить кому-нибудь голову, я возьму все на себя. Я действительно совершил непростительную ошибку — ее надо было запереть в камеру.
— Конечно, — вмешалась Эмми Майнер, — у вас одни только мысли. Если бы вы могли, вы весь мир посадили бы за решетку. Это разрешило бы все ваши проблемы.
Я посмотрел на нее. Лицо ее было уставшим, но выглядела она спокойнее, чем вчера. Она тщательно причесалась и даже слегка подкрасила губы. Я вдруг подумал, что в свое время она была, наверное, красивой девушкой.
— Как самочувствие, миссис Майнер? — спросил я.
— В порядке, насколько это возможно после уик-энда, проведенного в тюрьме. В этой грязной тюрьме.
