Я всегда предчувствовал, что рано или поздно наступит день, когда она прогонит меня таким вот щелчком, как прогоняет других своих верных рабов, но меня это ничуть не задело. Я был так благодарен судьбе за то, что Викки не устроила сцены, согласна заплатить и будущее мое вне опасности, – не хватало еще огорчаться из-за всяких пустяков.
– Так я позвоню, – сказал я и направился к двери.
Она даже не взглянула в мою сторону и потянулась к телефону, а я вышел во двор, залитый мягким закатным светом, вывел из гаража «кадиллак» и поехал к себе.
Я понимал: вовсе не исключено, что со временем Аулестрия потребует нового выкупа; ну да ничего, рассудил я, у нее денег – куры не клюют, не обеднеет.
Да… на моем горизонте снова выглянуло солнце.
На следующее утро я приехал в гостиницу «Хилтон» без нескольких минут одиннадцать. Когда я справлялся в регистратуре о мистере Аулестрии, какой-то человек, проходя мимо, толкнул меня. Он тотчас извинился, и я принял его за неуклюжего увальня, каких много, и выбросил из головы, однако впоследствии мне суждено было припомнить этот случай.
Аулестрия поджидал меня в большом номере с двуспальной кроватью, обставленном в обычном стиле, свойственном всем гостиницам под вывеской «Хилтон». Пэм сидела у окна. Когда Аулестрия открыл дверь, она не обернулась.
– А-а, мистер Крейн, – улыбнулся он своей змеиной улыбкой. – Рад снова видеть вас. – Он затворил дверь. – Стало быть, она заплатит?
– Заплатит.
– Как благоразумно с ее стороны. И она согласна на пятьсот тысяч?
– Да.
– Хм… несколько неожиданно. Я думал, она поторгуется. Что ж, тем лучше. Я хочу получить деньги в облигациях на предъявителя.
– Это можно. В обмен я хочу получить все фотографии и негативы, а также расписку в том, что с вами произведен окончательный расчет по этому делу.
– Фотографии и негативы вы, безусловно, получите, но никаких расписок.
– Тогда вы сможете снова припереть ее к стенке.
– Мистер Крейн! Уверяю, нас вполне устраивает полмиллиона, не так ли, Пэм?
– Если тебя устраивает, Хуан, то и меня – тоже, – не оборачиваясь, ответила она.
– Верьте нам, мистер Крейн. Когда можно получить деньги?
– Послезавтра.
– Вполне приемлемо, но не позже. Приносите облигации сюда в десять часов. Не опаздывайте. У нас билеты на самолет.
Он проводил меня до дверей.
– До чего же вы везучий, мистер Крейн.
– Думаете?
– Судите сами. – И на прощанье он отвесил поклон.
Я вернулся в свою квартиру и позвонил Викки.
– В облигациях? – Она помолчала. – Ладно, будут облигации. Сэм завезет к тебе завтра вечером. – И раздались частые гудки.
Я повесил трубку и выглянул в окно. Поведение Викки до того противоречило ее характеру, что меня охватило беспокойство. Я ожидал от этой женщины взрыва ярости и просчитался. Я готов был биться об заклад, что она ни за что не выложит полмиллиона, а она уступила без борьбы. Вот только пальчиками прищелкнула, как обычно.
Я уговаривал себя, что она многим рискует, поэтому готова откупиться за полмиллиона. При ее сказочном богатстве пятьсот тысяч для нее – все равно что для меня сотня, и все-таки я чувствовал какой-то подвох. Я сидел у окна, смотрел на закат, и мне померещилось, что на горизонте снова сгущаются тучи.
Я поужинал, побродил по городу, потом вернулся к себе и лег в постель. Мне не спалось. В голову лезла всякая всячина. Часа в два ночи я не выдержал, принял три таблетки снотворного и забылся тяжелым сном.
Очнулся только к полудню. Остаток дня тянулся бесконечно долго. Я не находил себе места. Думал о Викки, и вдруг безумно захотелось обнять ее, но этому, я знал, уже не бывать. Небрежный жест и холодное равнодушие в лиловых глазах все объяснили без лишних слов.
Я спустился в бар, заказал двойную порцию виски со льдом и сандвич с куриным мясом. Поел просто так, от нечего делать. После поехал на пляж. Красоток там было хоть отбавляй, но у меня начисто пропал к ним интерес. До самых сумерек просидел я в машине, глядя на море, терзаемый мыслями. Потом вернулся в свою квартиру и сел смотреть телевизор.
Следующий день ничем не отличался от предыдущего. Надо встряхнуться, уговаривал я себя. Ведь завтра Аулестрия исчезнет из моей жизни. А послезавтра явлюсь к Уэсу Джексону и приступлю к работе. Я был уверен, что стоит мне включиться в работу, как весь этот кошмар позабудется. Начал было обдумывать, чем займусь в должности начальника аэродрома. Даже набросал кое-что на бумаге, но отвлечься так и не смог.
Около семи вечера позвонили в дверь. Пришел Сэм. Он протянул мне пухлый конверт.
– Сэм, ну как она там? – спросил я, принимая конверт.
– Хорошо, мистер Крейн. У нее всегда все будет хорошо. – Он переступил с ноги на ногу. – Вот, надо прощаться. Уезжаю.
– Как это?
– Миссис Эссекс больше не нуждается в моих услугах, – с грустью улыбнулся он.
– Она что, уволила тебя?
– Точно так, мистер Крейн.
Меня возмутила такая бесцеремонность.
– И что же ты собираешься делать?
– Проживу. У меня есть сбережения. Поеду домой.
– То есть она выставила тебя вон… вот так запросто?
– Когда-нибудь это должно было случиться. У госпожи трудный характер. Если у нее все ладится, тогда с ней легко, а если не ладится, то очень тяжело.
– Прости, Сэм. Наверно, это я во всем виноват.
Его славное, доброе лицо тронула горькая усмешка.
– Не вы, так подвернулся бы кто-нибудь другой. – Он вытер руку о штаны и протянул мне. – Прощайте, мистер Крейн, спасибо за приятное знакомство.
Мы пожали друг другу руки, и он ушел.
А вдруг со мной поступят так же, задумался я. Когда все будет позади, когда Аулестрия заберет выкуп, вдруг меня тоже выставят вон! Я подошел к креслу и сел.
Да, сказал я себе, похоже, так и сделают – выставят за дверь. Она выгнала Сэма, чтоб не мозолил глаза, выгонит и тебя. Выгонит, как пить дать.
Мой взгляд упал на пухлый конверт, который я держал в руке. Я вскрыл его. Внутри лежали пять облигаций на предъ-явителя достоинством в сто тысяч долларов каждая. Я мог бы сесть за руль «кадиллака» и махнуть куда-нибудь подальше. Ведь эти облигации – живые деньги. Мог бы – но не сделал этого.
Я задумчиво сидел в кресле. Будущее полетело под откос. Что же будет со мной?
Мне вдруг захотелось, чтобы кто-то утешил меня, а это было дано только одному человеку на свете.
Голос моего старика в телефонной трубке показался мне усталым.
– Вот это сюрприз. Как дела, Джек?
– Нормально. Я тут думал. С этой работой, наверно, ничего не выйдет. А тот гараж еще не продали?
– Может, и нет. Не знаю. Я спрошу. А что, Джек, ты купил бы?
– Возможно. Спроси на всякий случай. – У меня лежало в банке двадцать тысяч долларов, полученные от Эссекса. Не придется занимать у отца. – Как наш сад?
– Великолепно. Розы пышные, как никогда. Джек… – Я слышал его взволнованное дыхание. Усталости в голосе как не бывало. – Ты собираешься домой?
– Возможно, пап. Я сообщу немного погодя. Да… наверно, приеду.
– Хорошо, сынок. Жду вестей.
– Долго ждать не придется. Пока, пап. – И я повесил трубку.
В ту ночь я уснул без снотворного.
Утром, садясь в «кадиллак», я поймал себя на мысли, что поведу его в последний раз. Машина была хорошая, и я с сожалением запустил двигатель. Доехал до «Хилтона», вырулил на стоянку. Церковные часы вдалеке пробили десять. Держа в руке конверт с облигациями, я поднялся по лестнице в роскошный вестибюль отеля. Через несколько минут, сказал я себе, входя в лифт, можно будет вздохнуть свободнее.
Я прошел по коридору и постучал в номер Аулестрии. Дверь тотчас отворилась, Аулестрия посторонился и пропустил меня в комнату. Потом он выглянул в коридор, повертел головой влево-вправо и затворил дверь.
У окна стояла Пэм. Она была в легком плаще, а у ее ног я увидел два дорогих на вид чемодана.
– Мистер Крейн, облигации у вас? – спросил Аулестрия.
– У меня. – Я вынул облигации из конверта и показал ему. Он не потянулся к ним, а только внимательно пригляделся и кивнул.
– Прекрасно. – Он в свою очередь вынул из кармана конверт: – Вот фотографии и негативы. Берите, а я возьму облигации.
Мы совершили обмен. Я просмотрел фотографии и негативы.
– Сколько копий оставили себе? – спросил я.
– Мистер Крейн… помилуйте. Вы можете полностью доверять мне, – улыбнулся он. – Никаких копий нет. Даю слово. На этот счет миссис Эссекс может быть совершенно спокойна.
– Если вздумаете еще раз поживиться, – предупредил я, – то пеняйте на себя.
– Как можно, мистер Крейн.
– Это я так, на всякий случай.
Я повернулся и вышел из номера. Прошел по коридору к лифту, спустился в вестибюль.
Я спрятал конверт с фотографиями в нагрудный карман, и тут негромкий голос произнес:
– Давайте-ка их сюда, Крейн.
У меня оборвалось сердце, я круто развернулся.
Передо мной, хищно осклабясь, стоял Уэс Джексон. Он протянул толстую ручищу.
