— Вы брались за что-нибудь руками, пока там были? — спросил я. — Вы можете вспомнить? Конечно вы трогали ручку входной двери. А что еще? Не могли же вы войти в дом и выйти, ни к чему не прикасаясь?
Она стала думать, и ее лицо перестало дергаться.
— Я вспомнила, — сказала она, — я погасила свет когда уходила. Там вверху был большой абажур с такими большими лампочками. Я его погасила.
Я кивнул и улыбнулся ей. Улыбайся же веселей, Марло.
— Когда все это было, и сколько прошло времени?
— О, как раз перед тем, как мне приехать сюда. Я взяла машину миссис Мердок и поехала. Та машина, про которую вы спрашивали вчера. Я вам забыла сказать, что Линда не взяла ее, когда ушла из дома. Или я говорила? Да, я помню, я вам говорила.
— Давайте разберемся, — сказал я. — Чтобы сюда приехать, нужно полчаса, не больше. У меня вы уже целый час. Значит, вы покинули дом мистера Ваннье, вероятно, около пяти тридцати. И вы погасили свет.
— Правильно, — она, улыбнувшись, кивнула мне (обрадовалась, что вспомнила), — я погасила свет.
— Не хотите чего-нибудь выпить?
— О нет, — она энергично тряхнула головой, — я никогда ничего не пью.
— А мне вы не позволите немножко выпить?
— Пожалуйста. Почему вы меня спрашиваете?
Я встал и внимательно посмотрел на нее. Подергивания губ и поворот головы по-прежнему повторялись, но, казалось, чуть реже. Казалось, они стали постепенно затихать.
Что тут можно было сделать? Наверное, надо было как можно больше с ней разговаривать, отвлекая ее. Но как мало знаем мы о том, что такое шок, и как он постепенно исчезает.
— А где ваш дом? — спросил я.
— Что?.. Я живу у миссис Мердок, в Пасадене.
— Нет, я говорил про ваш настоящий дом. Где живут ваши родные?
— Мои родители живут в Вайчита, — сказала она. — Но я там давно не была, только писала им изредка. Я не видела их уже несколько лет.
— Чем занимается ваш отец?
— Лечит собак и кошек, он ветеринар. Мне кажется, что им неинтересно знать. Они и раньше не интересовались, да и миссис Мердок запретила бы им.
— Так они вообще ничего не узнают, — сказал я. — Пойду-ка я выпью.
Пройдя на кухню, я отвел там душу и выпил как следует. Потом я достал из кармана пистолет и занялся им. Я понюхал дуло, вынул обойму. В патроннике оставался патрон, но это был пистолет того типа, из которого нельзя было выстрелить, если вынута обойма. Внимательно осмотрев казенную часть, я увидел, что патрон, находившийся там, был забит туда силой и имел, по-видимому, калибр 0,32, тогда как патроны в обойме были калибра 0,25. Я собрал пистолет и вернулся в гостиную.
Она лежала на полу перед креслом, подмяв под себя свою красивую шляпу. Мне на кухне не было слышно, как она упала. Она была холодная, как макрель.
Я помог ей высвободить руки, снял очки и втиснул ей между зубов сложенный носовой платок, чтобы в обмороке она не могла закусить язык. Подойдя к телефону, я позвонил Карлу Моссу.
— До, это Фил Марло. Есть еще у тебя пациенты или прием уже окончен?
— Окончен, — сказал он, — ухожу. А в чем дело?
— Я у себя дома, — сказал я, — Бристоль 408, если забыл. Тут у меня девушка, с которой случился обморок. Дело не в обмороке, а в том, как бы она не сдвинулась, когда из него будет выходить.
— Не давай ей ни капли алкоголя. Я сейчас же выезжаю.
Я повесил трубку и подошел к ней. Опустившись на колени, я стал тереть ей виски. Она открыла глаза. Губа опять стала дергаться. Я вынул у нее изо рта платок. Посмотрев на меня, она сказала:
— Я была у мистера Ваннье дома. Он живет в Шерман-оукс. Я…
— Вы не против, если я подниму вас и отнесу на кушетку? Вы ведь меня знаете. Я — Марло. Ну, вспомнили? Такой большой дурень, который ходит повсюду и задает дурацкие вопросы.
— Привет, — сказала она.
Я поднял ее. Она вся как-то сжалась, но ничего не сказала. Я положил ее на кушетку и, одернув юбку у нее на коленях, подложил ей под голову подушку. Потом пошел и поднял с пола шляпу. Она стала плоская, как камбала, и, кое-как расправив, я бросил ее на письменный стол.
Она, скосив глаза, наблюдала за мной.
— Вы полицию вызвали? — спросила она тихо.
— Нет еще, — сказал я, — когда же было.
Она, кажется, удивилась. И, по-видимому, немножко обиделась, уж не знаю почему.
Заслонив сумочку спиной, я положил туда пистолет и посмотрел, что там еще было. Обычные пустяки: пара носовых платков, губная помада, серебряная с красной эмалью пудреница, пара салфеток, кошелек, где было немного мелочи и несколько долларовых бумажек. Там не было ни сигарет, ни спичек, ни театральных билетов.
Я открыл молнию на боковом маленьком карманчике. Там лежали разрешение на вождение машины и пачка денег, перевязанная резиновой ленточкой. Это были пятидесятидолларовые бумажки, далеко не новые. Кроме денег под резинкой был сложенный лист бумаги. Я вытащил и развернул его. Это была прекрасно отпечатанная расписка в получении пятисот долларов, помеченная сегодняшним днем: «Оплачено по счету».
Вряд ли она была бы когда-нибудь подписана. Положив деньги и расписку к себе в карман, я закрыл сумочку и посмотрел на кушетку.
Она смотрела в потолок, нервные подергивания лица продолжались. Я пошел в спальню, и взял оттуда одеяло, укрыл ее.
Потом я опять пошел на кухню, чтобы еще выпить.
Доктор Карл Мосс был большой плотный еврей с усиками, как у Гитлера, и выпученными глазами, спокойный, как ледник в горах. Положив портфель и шляпу на кресло, он подошел к кушетке, и как-то загадочно посмотрел на лежащую девушку.
— Здравствуйте, — сказал он. — Я — доктор Мосс.
— Вы не из полиции? — спросила она его.
Наклонившись к ней, он взял ее за руку и стал щупать пульс, потом, выпрямившись, смотрел, как она дышит.
— Что у вас болит мисс…?
— Девис, — сказала она. — Мисс Мерль Девис.
— Так что у вас болит, мисс Девис?
— Ничего, — сказала она, глядя ему в лицо, — я даже не знаю, зачем я тут лежу. Я думала, вы из полиции. Послушайте, я ведь убила человека.
— Ну что ж, это обычный человеческий импульс, — сказал он. — Я вот, например, убил два десятка.
Она даже не улыбнулась.
Пошевелив губами, она повернула к нему голову.
— Вы сами знаете, что не стали бы этого делать, — сказал он очень мягко. — Просто у вас сейчас взвинчены нервы, вот вы все это и придумали. Стоит вам захотеть, и вы сможете взять себя в руки.
— Смогу, да? — прошептала она.
— Если захотите, — сказал он. — А пока вы не хотите, уж я не знаю почему. Значит, у вас ничего не болит, да?
— Нет, — она покачала головой.
Потрепав ее по плечу, он повернулся и пошел на кухню. Я пошел за ним. Прислонившись к раковине, он спокойно и заинтересованно смотрел на меня.
— В чем дело?
— Она — секретарша клиента, некой миссис Мердок в Пасадене, которая ведет себя с ней, как грубая скотина. Восемь лет назад на Мерль напал мужчина. Как все было, я не знаю. Потом — сколько времени прошло после этого, я тоже не знаю — по-видимому, вскоре после этого он не то выбросился, не то выпал из окна. И после этого, понимаешь, едва только к ней прикоснется мужчина, пусть даже случайно, у нее начинаются нервные судороги.
— Ух-ху, — он не сводил взгляд своих выпученных глаз с моего лица, — и она думает, что он выбросится из окна по ее вине?
— Не знаю. Миссис Мердок была замужем за этим человеком. Овдовев, она опять вышла замуж, но второй ее муж тоже умер. Мерль осталась у нее, и старуха обращается с ней как грубый родитель с непослушным ребенком.
— Понятно, регрессия.
— Что?
— Эмоциональный шок и подсознательная попытка спастись в детстве. Если эта миссис Мердок ее ругает, то эта тенденция только увеличивается. Идентификация детской субординации вместе с детской протекцией.
— И куда мы так заедем? — проворчал я.
Он спокойно улыбнулся мне.
— Послушай, парень. Эта девушка неврастеничка, отчасти по природе, отчасти по обстоятельствам. Полагаю, что ей даже нравится так себя вести, хотя она, возможно, и не сознает этого. Однако, сейчас это не самое главное. Что за убийство?
— Некто Ваннье, проживающий на Шерман-оукс, по-видимому, занимался шантажом. Мерль должна была доставлять ему деньги время ос времени. Она его боялась. Этого малого я видел. Отвратный тип. Она ездила к нему сегодня после обеда и говорит, что убила его.
— Почему?
— Она говорит, что ей не понравилось, как он усмехался.
— Как это было?
— У нее в сумочке пистолет. Не спрашивай, как и почему — сам не знаю. Если она и убила, то не из этого пистолета. Там в казеннике торчит другой патрон. Из этого пистолета невозможно было выстрелить.
— Ну, это чересчур сложно для меня, — сказал он, — я ведь всего только врач. Чего же ты хочешь все-таки? Что я с ней должен делать?
