Внутри находился конверт с маркой для ответа и обратным адресом. Я изорвал конверт, и, скомкав письмо, бросил все это в корзину. В моем воображении возник старый длинноволосый патетический петух в черной фетровой шляпе и с галстуком-бабочкой, вышедший на покосившееся крыльцо и вдыхающий запах жареной ветчины с капустой, который идет из раскрытой двери.
Вздохнув, я достал из корзины отрывки конверта и написал на новом конверте его имя и адрес. Я взял лист бумаги, и, сложив его, сунул внутрь долларовую бумажку. «Безусловно, это большой вклад», написал я на сложенном листе, подписался и вложил лист в конверт. Наклеив марку, я запечатал конверт, и наконец-то, смог хлебнуть из стакана.
Я закурил трубку. Никто не приходил, никто не звонил, никому не было до меня дела. Умер ли я, уехал ли в Эль-Пасо — им было все равно.
Постепенно затихал шум машин на улице, тускнело небо. На западе оно уже, вероятно, покраснело. Наискосок над крышами загорелась первая реклама. Стало слышно жужжание вентилятора в буфете, который был дальше по коридору. Внизу по улице прогрохотал грузовик.
И все-таки телефон зазвонил. Подняв трубку, я услышал:
— Мистер Марло? Это мистер Шоу, из отеля Бристоль.
— Да, мистер Шоу. Как поживаете?
— Благодарю, мистер Марло, очень хорошо. Надеюсь, у вас тоже все благополучно. Здесь одна юная леди просит пустить ее к вам в номер. Я, право, не знаю, что делать.
— Да и я тоже, мистер Шоу. Это так неожиданно. Не сказала ли она, как ее зовут?
— О, да. Конечно. Ее зовут Девис. Мисс Мерль Девис. И она — послушайте! — она почти на грани истерики.
— Впустите ее, — сказал я быстро, — я приеду через десять минут. Она секретарша одного моего клиента и приехала ко мне по делу.
— О, да, конечно. Можно я — э… — останусь с ней?
— Как хотите, — сказал я и повесил трубку.
Проходя мимо раскрытого умывального шкафчика, я взглянул в зеркало и увидел, что сильно взволнован.
Как только я вошел, сидевший на кушетке Шоу встал и пошел мне навстречу. Это был высокий совершенно лысый мужчина в очках с большим покатым лбом и некрасиво оттопыренными ушами. К его лицу была точно приклеена идиотская вежливая улыбка.
Мерль неподвижно, словно кукла, сидела в мягком кресле возле шахматного столика.
— А вот и вы, мистер Марло, — пропищал Шоу. — Да. Безусловно. У нас тут с мисс Девис был небольшой интересный разговор. Я сказал ей, что я родом из Англии, а она — э — пока мне не сказала, откуда она родом.
— Очень мило с вашей стороны, мистер Шоу, — сказал я.
— Ничего-ничего, — пропищал он. — А теперь я должен бежать. Мой обед, возможно…
— Вы так добры, — сказал я. — Я так вам признателен.
Кивнув мне, он вышел. Закрывая дверь, он неестественно широко улыбнулся и теперь эта яркая улыбка, казалось, парила в воздухе, подобно улыбке Чеширского кота.[14]
— Привет, — сказал я.
— Привет, — ответила она.
Ее голос прозвучал спокойно и серьезно. На ней были светло-коричневая блузка и юбка из льна, на голове — плоская широкополая шляпка с коричневой вельветовой лентой, которая хорошо гармонировала с цветом туфель и с кожаной отделкой на льняной сумочке. Пожалуй, шляпка была несколько смела для нее. Она была без очков.
Платье было в порядке, но что сталось с ее лицом! Во-первых, глаза. Глаза у нее были совсем сумасшедшие. Остановившийся, неподвижный взгляд и совершенно белые белки глаз. Когда же ей все-таки приходилось их поворачивать, то это давалось ей с большим трудом. Возле рта, в углах губ пролегли горестные складки, верхняя губа время от времени приподнималась, открывая губы, словно кто-то привязал к ней невидимую ниточку и то тянул за нее, то отпускал. Мускулы рта и подбородка сводила судорога, голова периодически поворачивалась, в сторону.
Она сидела в кресле неподвижно, стиснув руки на коленях, и все эти движения непрерывно повторялись, одно сменяя другое. Нет, я не мог спокойно смотреть на это!
Я вынул из кармана трубку и направился к письменному столу, на котором лежала жестянка с табаком. Теперь ее и меня разделял только шахматный столик, возле которого она сидела. Ее сумочка лежала на краю столика. Когда я приблизился, она чуть вздрогнула, а потом опять замерла и попыталась улыбнуться.
Набив трубку табаком, я чиркнул бумажную спичку и стал раскуривать трубку.
— Сегодня вы без очков, — сказал я.
— Я ведь ношу их только дома и когда читаю. Они у меня в сумочке.
Ее голос был тих и спокоен.
— Ну, вы теперь тоже дома, — сказал я, — не хотите ли их надеть?
Я небрежно взялся за сумочку, но она смотрела только на мое лицо, а не на руки. Чуть повернувшись, я открыл сумочку и выудил из нее футляр с очками. Положив его на столик, я подтолкнул его к ней.
— Наденьте, — сказал я.
— Да, конечно, — сказала она. — Надо, наверное, снять шляпу…
— Ну конечно, снимите, — сказал я.
Она сняла шляпу и положила ее на колени. Вспомнив про очки, она потянулась за ними и уронила шляпу на пол. Наконец, она надела очки, и, мне кажется, это ее немного успокоило.
Пока она этим занималась, я достал из ее сумочки пистолет и быстро сунул его в карман брюк. Мне кажется, она ничего не заметила. Это был тот самый кольт-0,25, который я видел вчера в верхнем боковом ящике ее письменного стола.
Я вернулся и опять сел на кушетку.
— Ну вот, теперь вы здесь. Что будем делать? Есть не хотите?
— Я только что от мистера Ваннье, я была у него дома, — сказала она.
— О!
— Он живет на Шерман-оукс, в конце Эскамильо-драйв, да, в самом конце.
— Ну да, конечно, вероятно.
Я не знал, что сказать. Попытался пустить колечко дыма, — ничего не вышло. Неприятно было то, что у меня на щеке вдруг задергался нерв.
— Да, — сказала она все так же спокойно.
Ее верхняя губа продолжала дергаться вверх-вниз, подбородок все так же опускался вниз и вбок, а потом поднимался.
— Там очень тихо. Мистер Ваннье живет там вот уже три года. А до этого он жил на Дайэмонд-стрит, на голливудских холмах. С ним жил еще один мужчина, но они не поладили, так сказал мистер Ваннье.
— Это я хорошо понимаю, — сказал я. — Давно вы знаете мистера Ваннье?
— Восемь лет. Конечно, я плохо его знала, ведь я должна была только передавать ему пакет. И сейчас, и раньше. Ему нравилось, если это делала я.
Я опять попытался выпустить колечко. Ни черта не получалось.
— Конечно, он мне очень не нравился, — сказала она. — Я боялась, как бы он не стал… Я боялась, что он…
— Но он ничего такого не делал, — сказал я.
Она удивилась, на мгновение ее лицо стало простым и красивым.
— Нет, не делал, — сказала она, — никогда не делал. Но он всегда был в одной пижаме.
— Наслаждался жизнью, — сказал я, — валялся после обеда в пижаме. Ну и везет же некоторым, а?
— Теперь вы должны кое-что узнать, — сказала она, — кое-что, из-за чего люди платят вам деньги. Миссис Мердок так замечательно ко мне относилась, ведь правда?
— Да-да, конечно, — сказал я. — Сколько вы принесли ему сегодня?
— Только пятьсот долларов. Миссис Мердок сказала, что это все, что она может дать. Она сказала, что это пора кончать. Так было всегда. Мистер Ваннье обещал кончать, но потом все повторялось.
— Что вы хотите от таких людей, — сказал я.
— Оставалось сделать только одно, и я давно знала как. Ведь это была моя ошибка. Миссис Мердок была так добра ко мне. Разве мне стало бы хуже после этого, чем было раньше, ведь так?
Я до боли сжал рукой лицо, чтобы успокоить нерв. Хотя я промолчал и ничего ей не ответил, она словно забыла обо мне и продолжала:
— Так я и сделала. Когда я вошла, он был в пижаме. Рядом с ним был стакан, и он ухмылялся. Он даже не встал, чтобы встретить меня. Но во входной двери был ключ — не знаю, кто-то его оставил — и я… и я…
Что-то сдавило ей горло, она не могла вымолвить ни слова.
— Во входной двери был ключ, и вы смогли войти — подсказал я.
— Да, — она кивнула и жалко улыбнулась. — Никак не могу вспомнить. Почему, в самом деле я не помню? Ведь должен же был быть звук? Конечно же должен. Очень, очень громкий.
— И я думаю, что должен, — сказал я.
— Я подошла к нему вплотную, ошибиться я не могла, — сказала она.
— Что же сделал мистер Ваннье?
— Он ничего не сделал, он только ухмылялся. Ну, теперь с этим все. Мне не хотелось возвращаться к миссис Мердок и снова огорчать ее. И Лесли (его имя она почти прошептала, и легкая судорога пробежала по ее телу). Вот я и пришла к вам. Когда я вам позвонила, и вы мне не ответили, я нашла управляющего и попросила его пустить меня к вам, чтобы подождать здесь. Я думала вы знаете, что надо делать.
— Вы брались за что-нибудь руками, пока там были? — спросил я. — Вы можете вспомнить? Конечно вы трогали ручку входной двери. А что еще? Не могли же вы войти в дом и выйти, ни к чему не прикасаясь?
