Вилька лежит тут же, на коврике. Никуда не отходит — только на прогулку. Его тоже выводит Андрей, который теперь живёт у нас. И мать всё-таки взяла больничный лист.
— Татка, я твоего сына не неволю. Он сам хочет работать.
Мать заплакала, села на стул рядом с дверью. Ко мне недавно приезжала «неотложка». Опять хотели отправить в больницу, но Озирский не разрешил. Вызвался сам ухаживать. Врачиха приняла Андрея за моего отца. Назавтра прислала из поликлиники медсестру. Она мне сделала уколы в первый раз, а потом уже продолжал сам шеф.
Мы уже поговорили про Щипача-Воровского. Андрей про такого никогда не слышал. Конечно, московскую «малину» он знает хуже, чем питерскую. Ежу ясно, что от своей работы я не откажусь. Интересная она и денежная. На одну зарплату в Москве не прожить. А мать на алименты не подаёт, хоть Олег и согласен платить. Даже если я сейчас пообещаю всё бросить, то выполнить не смогу. И получится, что я — трепло.
— Андрей, ты мне ребёнка совсем развратил, — продолжала ныть мама. — У него карманные деньги несчитанные. Представляешь, чем это может кончиться? Русик — мой сын, а не твой. Я отвечаю за то, каким он вырастет. Теперь, когда мы с Олегом в разводе, отвечаю я одна. Почему ты своего Женю не привлечёшь к розыскной работе? Ведь все мальчишки любят романтику…
— Татьяна, не говори глупостей, — отрезал шеф. — Моего Женьку привлечь к розыску?! Я не его жалею, поверь. Просто он сразу же всё запорет. Да и просто побоится пойти на такое. Пусть лучше пляшет в своей Вагановке. Может, Лёлька сгодилась бы для этого, но мала пока. Потом поглядим. Одну свою дочку, Клавдию, я уже засылал в банды. Так что твой упрёк не по адресу. Возьми-ка лучше тряпки, смочи их водой и уксусом…
Мать ушла на кухню. Конечно, там она разревелась. Мне прямо стыдно за неё перед шефом. Тот тоже призадумался. Пока матери нет, наклонился ко мне, тревожно так посмотрел.
— Божок, тебе ещё не надоело криминалом заниматься? Видишь, Таня против, и Олег тоже. Может, доложишь мне про Щипача, и кончим на этом? Потом Оксана приедет. К родственникам Логиневской её попытаюсь отправить. Да в семью Минковой тоже…
— Ничего я не брошу. Наверное, работать в розыск пойду. Попить мне дай, пожалуйста…
Андрей принёс стакан чаю с лимоном. Усадил меня в подушках, стал поить. Только я всё равно не напился. Забрался под одеяло — так было холодно. Мать принесла тряпки, положила на лоб, дала в руки.
Врачиха сказала, что у меня грипп. Может быть и воспаление лёгких. Вот этого мы все очень боимся. Я долго проваляюсь, отстану в учёбе. Да и дело будет стоять. Час назад позвонила Гетка Ронина, передала привет от своей матери. Спросила, не нужно ли нам чего привезти. Андрей ответил, что ничего не нужно. У Геты и так забот полон рот. Ей и за отцом ухаживать, и класс свой вести. А вечером ещё тетради проверять.
Насчёт Ксюши Колчановой Андрей её уже допросил. И учителей Родиона — тоже. Они про эту поездку в Новогиреево ничего не знали. Никаких маньяков или просто подозрительных мужчин около школы не заметили. А то обязательно приняли бы меры. В школе есть охрана, и чужих внутрь не пускают.
Но я-то знаю, что эти амбалы у дверей только малышню шмонают. Проверяют у них наличие дневников и сменной обуви. А потом запирают дверь на ключ и идут играть на компьютерах, или колу пьют, с биг-маками и бананами. Во всяком случае, никого не охраняют.
Около нашей школы на Ленинградке месяц стоял мужик с расстёгнутой ширинкой. Охране на него было чихать. Говорили, что территория уже не подведомственная. Дядя Герыч, то есть наркоторговец, до сих пор товар пацанам сбывает. У нас раньше можно было выйти на переменке покурить, просто побегать. Теперь нельзя. В этом случае вышибалы стоят насмерть.
Но никто даже не почешется, если ученик прямо при охране раскумаривается*. Можно даже на крышу полезть «ангелов ловить». Не для того нанимались. Пусть про наркоманов думает милиция. То же самое и в «тубзиках». Кто клей «Момент» нюхает, кто водку пьёт. Но, раз ученики приписаны к данной школе, вопросов к ним нет.
Так что маньяк мог выследить Колчановых около школы, а потом напасть на них в Новогиреево. Понятно, что Генриетта тут не при делах. Не из класса же Ксюшу украли. Но Озирский говорит, что среди родителей её учеников собирают подписи с требованием заменить преподавателя. Мол, Ронина слишком молода, неопытна, психически неуравновешенна. Это Гетка-то — спокойнейшее существо!
Другие учителя и линейками дерутся, и головой бьют о парту, и за уши таскают. Мне самому указной по спине дали в третьем классе. За это я сунул училке лезвия в сапоги. Она так ноги разрезала, что «скорая» приезжала. Ей раны зашивали в больнице. Она догадывалась, кто это сделал, но доказать не смогла. Потом у нас какая-то старушка преподавала, а Елена Валерьевна две недели дома лежала.
— Ещё принести чайку? — спросил шеф.
Рядом с ним, на столике, лежал мобильный телефон. Озирскому то и дело звонили, собирали сведения про ту тётку, которую убили на остановке. Её фамилия Минкова. Про Логиневскую шеф уже всё знал. Вернее, то, что знали в милиции. Озирский хочет, чтобы ими занялась Оксанка Бабенко, когда приедет. Там молодая женщина нужна.
— Держи стакан. Не прольёшь?
Андрей заварил ягодный чай, с клубникой. Я выпил сразу всё, снова лёг. Часто потею, потому и во рту сохнет. Я с удовольствием выпил бы ещё целый чайник. Вода внутри не держится — сразу выходит наружу. Наверное, опять жар будет всю ночь. Придётся Андрею вставать, делать уколы.
— Божок, ты как, можешь сейчас про Щипача рассказать?
Мать, вроде, затеяла стирку. Чем-то гремит в ванной. Наверное, обиделась на нас. А злиться она не умеет. Шеф набросил платок на клетку с попугаем. Тот выучил две новые фразы: «Руслан, давай по стопочке!» и «Пошли, покурим!» всякие ласковые словечки про себя Сергей говорил и раньше. Про матюги я уже упоминал. Теперь учу его «фене» — для прикола.
А вот матери он всегда кричит: «Дай, я тебя поцелую!» Но разу не предложил этого ни мне, ни Андрею. Мать, конечно, боится ему лицо подставлять. У Сергея такой клюв, что мало не покажется, если долбанёт. Но всё равно смешно. Себя попугай зовёт «чудик» и «дорогуша». Кстати, у попугаев только мальчики разговаривают, а девочки — нет.
— Давай, Божок, выкладывай! — приказал Андрей.
— Есть! — отозвался я и чихнул.
Я замечаю, что в последние дни с Озирским что-то творится. И мать тоже спрашивала, какие проблемы. Но он только отмахивается. Видно, что тошно ему. Неужели Липку Бабенко к Миколе ревнует? Да шеф только моргни, Липка к нему кинется. Влюблена, как кошка. Конечно. Андрей не мог развестись с Франсуазой, но теперь ничто не мешает им пожениться. Липка и Чугунова отставит, и Матвиенко.
Только шеф явно не торопится делать ей предложение. Тогда почему же страдает? Спрашивать бессмысленно — всё равно не скажет. Ещё и цыкнет — чтобы не лез не в свои дела. Что ж, остаётся только докладывать про Щипача-Воровского. Пусть шефу хоть одна радость будет. Ведь я нашёл ценнейшего свидетеля.
— Итак, ты встретил того парня у водоёма девятого апреля?
— Да, вечером, когда уже стемнело. Около девяти примерно. Я время засечь не успел. Он опять за уткой пришёл, как тогда. Живёт то на свалке, в Подольске, то в подвале — в Перово.
Наверное, мать с горя решила покрасить волосы. Купила шампунь «Клэрол» огненного тона. Но ей лучше всего быть блондинкой. А мать всё равно своё гнёт: «Хочу сменить имидж!» Жаль, что Олега нет. При нём мать себе такого не позволяла. Ладно, Ленка Мартынова башку себе уродует, но она… Думает, если рыжей станет, настроение улучшится? Всё это муть.
Наверное, помнит про святочное гадание. Вон, уже красится. Значит, кого-то нашла, а признаться боится. Ну, ничего. Поправлюсь и разберусь…
— Каким образом вышел у вас разговор? — продолжал Андрей. — Ты к нему подошёл, или он к тебе? Как долго вы беседовали? Давай всё, по порядку, ничего не упускай. А потом я тебе вопросы задам — как обычно.
— Подошёл я к нему, попросил закурить. Якобы зажигалка у меня села. Он стоял на бережку, руки в карманы. Смотрел на уток, плевал в воду…
Конечно, вопросик банальный, но ничего другого я не придумал. С него начинаются все «гоп-стопы»*. Я ведь уже болел, и голова особенно не соображала. Шеф всегда говорил, что у меня интуиция хорошая. То есть, я чувствую, как нужно поступать в разных ситуациях. Тогда мне показалось, что ничего особенного выдумывать не надо. По-простому получится лучше всего.
— Опиши этого пацана. Понимаю, что тебе плохо, но работа есть работа. Даже в темноте ты, разумеется, его разглядел.
— Он восемьдесят третьего года, пятого июня. Ростом много выше меня. Худой, грязный. Свалка, ты же понимаешь. Но одет в джинсы — правда, рваные. Куртка у него, кепка с лейблами. Всё со свалки. У них там много чего найти можно. Щипач говорил, что даже пиво находят, в банках, и продают потом на дорогах. Закуску разную тоже. Щипач говорил, что и деньги не раз находил. Но чаще всякое шмотьё. Один раз с приятелем «видак» нашли. Хотели починить, но не вышло…
