Он тупо кивнул. И вдруг заговорил срывающимся, тихим голосом:
— Вы собираетесь… именно так? А я даже… я даже… не поблагодарил вас. Неизвестный, посторонний мне человек… рискует ради меня… я просто не знаю, что сказать.
— Просто я так привык работать, — сказал я. — Главное — улыбка и ловкость рук. И еще глубокая и искренняя надежда, что я не увижу вас за решеткой. Спокойной ночи.
Я повернулся и пошел к двери. Захлопнув дверь, я вышел из дома и пошел мимо кирпичной стенки. В последний раз погладил я по голове нарисованного на ней масляной краской негритенка и потом прямо через освещенную луной лужайку мимо огромного деодара спустился на улицу к своей машине.
Я поехал в сторону Голливуда и купил по дороге бутылку хорошего виски. Зарегистрировавшись в отеле «Плаза», я поднялся к себе в номер и, присев на край постели, отхлебнул прямо из горлышка.
Своего рода снотворное.
Потом я разделся и лег. Уснул я, правда, не скоро.
Было три часа дня. У двери моей квартиры на ковре выстроились в ряд пять чемоданов. Первым в этом ряду был мой чемодан из воловьей кожи с изрядно потертыми боками. Бедняге пришлось побывать в багажниках сотен автомобилей. Потом стояли два великолепных чемодана с наклейкой авиа и монограммой Л.М. За ними следовал старый черный чемодан из искусственной кожи, на котором были буквы М.Д. Последним стоял маленький чемоданчик, который, наверное, был куплен в какой-нибудь аптеке всего за полтора доллара.
Доктор Карл Мосс только что закрыл за собой дверь, оставив приторный запах сигары Фатима. Уходя, он проклинал меня, потому что из-за меня опоздал на прием к своим ипохондрикам. А я прокручивал в своей усталой голове только что состоявшийся разговор. Я спросил его, через какое время Мерль будет совершенно здорова.
— Все зависит от того, какой смысл вы вкладываете в слово «здоровье». Ее чувства всегда были возвышенными, в ней совсем нет животных инстинктов. Если говорить красиво, то она дышит воздухом горных вершин. Из нее вышла бы идеальная медсестра. Возможно, она прибегнет к религии с ее узостью, стилизованными эмоциями, с ее суровой чистотой. Но, скорей всего, она станет одной из тех брюзгливых старых дев, которые сидят в публичных библиотеках и регистрируют книги.
— Да будет вам, — сказал я. В ответ этот умный еврей только скептически улыбнулся и вышел.
— И потом, откуда вам известно, что они старые девы, — сказал я ему вслед, но дверь уже закрылась, и он меня не слышал.
Закурив сигарету, я подошел к окну, и в это время Мерль вышла из спальни. Под глазами у нее были темные круги, в лице ни кровинки, но сама она была спокойна. Она чуть-чуть подкрасила губы.
— Подрумяньте себе щеки, — сказал я ей, — а то вы похожи на белоснежку.
Она послушалась и пошла опять в спальню. Вернувшись назад, она заметила чемоданы и сказала с нежностью:
— Лесли прислал мне два своих чемодана.
Я буркнул «ага» и посмотрел на нее. Она была очень хорошо одета. На ней были светло-коричневые брюки с длинной талией, коричневая с белым блузка и оранжевый шарф. На ногах дорогие туфли. Очки она не надела. Большие, ясные, темно-голубые глаза смотрели немножко сонно. Волосы были по-прежнему туго стянуты на затылке, но тут уж ничего нельзя было поделать — ей нравился такой стиль.
— Как мне неудобно, — сказала она. — Сколько я всем доставляю хлопот.
— Не расстраивайтесь из-за чепухи, — сказал я. — Я уже говорил с вашим отцом и с вашей матерью. Они на седьмом небе от радости. Ведь за все восемь лет они виделись с вами только два раза. У них было такое чувство, будто они навсегда вас потеряли.
— Я так рада повидать их, — сказала она, разглядывая ковер. — Миссис Мердок так добра, что дает мне отпуск. Ей будет очень трудно без меня.
Смущаясь, она рассматривала свои ноги в брюках, точно она видела их впервые. Сжав колени, она положила на них стиснутые руки.
— Нам с вами пора поговорить, — сказал я, — да и вы тоже могли бы кое-что мне рассказать. Сейчас самый подходящий момент. Ведь не могу же я ехать через все Соединенные Штаты, имея за спиной человека с нервным расстройством.
Она поднесла сжатый кулачок ко рту и украдкой посмотрела на меня.
— Прошлой ночью… — сказала она и замолчала, покраснев.
— Простите, но придется потревожить эту рану, — сказал я, — прошлой ночью вы сказали, что убили Ваннье, а потом сказали, что не убивали. Я знаю, что вы не убивали. Это установлено.
Она отняла кулачок ото рта и наконец-то смогла расслабиться.
— Когда вы там появились, он давно уже был мертв. Вы должны были передать ему деньги от миссис Мердок.
— Нет… от себя, — сказала она. — Хотя конечно, это было деньги миссис Мердок. Ведь я перед ней в неоплатном долгу. Конечно, она совсем не платит мне зарплату, но едва ли…
Тут уж я не сдержался.
— То, что она не платит вам зарплату, еще один характерный штрих, а то, что вы в неоплатном долгу перед ней — поэтическое преувеличение, не больше. Как истая янки, она выжимала из вас все, что только можно было выжать. Теперь это уже неважно. Ваннье покончил с собой, потому что был изобличен в мошенничестве. С ним все ясно. Ваше поведение легко понять, если знать ваше прошлое. Когда вы увидели в зеркале его мерзкую улыбку, с вами случился сильнейший нервный шок, который вызвал в вашей памяти воспоминание о другом шоке, бывшем очень давно. Это и привело к тому, что вы придумали бог знает что.
Робко поглядев на меня, она согласно кивнула.
— И вы никогда не выбрасывали из окна Гораса Брайта, — сказал я.
Она вздрогнула и страшно побледнела.
— Я… я… — она, потрясенная, поднесла ладонь ко рту, глядя на меня.
— Я не стал бы затевать этот разговор, — сказал я, — если бы доктор Мосс не сказал мне, что все обойдется и что лучше всего это сказать сейчас. Я знаю, вы думаете, что вы убили Гораса Брайта. Я знаю, у вас были для этого основания, и когда появилась возможность, мне кажется, на какое-то мгновение у вас могло появиться чувство мести, но это было бы против вашей природы, и вы боролись с собой. Именно, в этот миг с вами и случился обморок. Конечно он упал из окна, но не вы его выбросили.
Я сделал паузу. Она сидела, крепко стиснув одной рукой другую.
— Вам внушили эту мысль, — продолжал я, — и это делалось спокойно и обдуманно, с той холодной жестокостью, на которую способны только некоторые женщины. Взгляните на теперешнюю миссис Мердок. Разве придет вам в голову, что одним из мотивов была ревность? Однако, ревность несомненно была, но кроме нее, тут был магнит посильнее, — и этим магнитом была пятидесятитысячная страховка, последнее, что осталось от рухнувших надежд на счастье. Как все такие женщины, она любила своего сына странной, дикой, эгоистической любовью. Холодная, жестокая и бессовестная, не знавшая ни милосердия, ни, жалости, она воспользовалась вами как щитом еще до того, как ее стал шантажировать Ваннье. Для нее вы были козлом отпущения. Отбросьте подавленность и приниженность, в которой жили все это время, и вы все поймете и поверите в то, что я вам говорю. Хотя это и тяжело и неприятно.
— Это совершенно невозможно, — тихо проговорила она, смотря мне куда-то в переносицу. — Миссис Мердок чудесно ко мне относилась все это время. Это верно, что я не помню, как все это, было, но разве можно говорить такие ужасные вещи о людях.
Я достал белый конверт, в котором лежали два снимка и негатив, подошел к ней и положил снимок ей на колени.
— О'кей, посмотрите-ка на этот снимок. Ваннье сделал его, находясь случайно на улице.
— Да, это мистер Брайт, — сказала она, взглянув на снимок, — очень плохой снимок, правда? А это миссис Мердок, она тогда была миссис Брайт, стоит у него за плечами. Что с мистером Брайтом? Он точно с ума сошел.
Подняв голову, она посмотрела на меня. На ее лице отразилось неподдельное любопытство. Она была очень мила.
— Это еще что, — сказал я, — вы бы посмотрели на него секунду спустя, когда он был в полете.
— Что он был?
— Послушайте, — сказал я, — на этом случайном снимке снят как раз тот момент, когда миссис Элизабет Брайт Мердок выбрасывает своего первого мужа из окна его офиса. Это самая первая секунда его падения. Вы только посмотрите, как он держит руки, как он кричит от страха. А теперь посмотрите на ее лицо. Какое бешенство, какая ярость! Неужели вам еще неясно? Вот этот снимок хранил Ваннье все эти годы. Это и было его доказательство. Ни мать, ни сын никогда его не видели. Они даже не верили в то, что он существует. Но они ошибались. Счастливый случай помог мне найти этот снимок. Вероятно, в этом и проявился закон справедливости. Начинаете наконец понимать?
Она еще раз посмотрела на снимок и отложила его в сторону.
— Миссис Мердок всегда была добра ко мне, — сказала она.
