— В этом, Таисия, никто и не сомневается, — спокойно подтвердил Самойлов. — Ты действительно никому ничего не скажешь. Более того, я тебе благодарен за все, что ты для меня делала. Только вот имеется один момент, который я игнорировать никак не могу. Я сегодня обрываю все концы. Понимаешь? Абсолютно все. Сейчас уже полыхает моя квартира на Кутузовском проспекте, горит дача, а через полчаса будет гореть и этот бордель. Я должен исчезнуть, вообще исчезнуть, бесследно…
— Ну так исчезай! Я-то чем тебе мешаю?
Настоятельница оценивающе бросила взгляд в сторону двери, но там, сжимая пистолет, на нее неотрывно глядел Игорек. Против оружия не попрешь. И она опять со страхом, не моргая, смотрела на Шефа.
— Как это ни банально звучит, ты слишком много знаешь, — усмехнулся Вячеслав Михайлович. — Ты ведь уже слышала, что я говорил: даже исчезая, я должен позаботиться о своем деле. Ну а к тому же самое важное: до тех пор, пока моя дочь не получит всех денег, которые я ей отправил, о ее существовании никто не должен знать.
— А она? — остро кольнула меня взглядом Настоятельница. — Она останется?
— Виолетта будет единственным исключением, — не оборачиваясь в мою сторону, ответил Самойлов. — Впрочем, лично тебя это уже не должно касаться. Прощай, Таисия!
— Нет! Я не хочу! Будь ты проклят!
Не могу поручиться, что Настоятельница кричала именно это. Примерно это — так будет точнее.
Огромная женщина вскочила с места. И бросилась на замершего в двери Игорька. Тот ждал этого, нажал курок, выстрелив почти в упор. Пуля отшвырнула Таисию обратно, в кресло.
— А-а-а!
По-волчьи оскалив зубы, она снова вскочила, подняла руки с растопыренными мощными пальцами и двинулась на опешившего мужчину. Он еще раз, потом второй нажал спусковой крючок. Ее огромное тело оба раза дернулось, подаваясь назад. Однако она продолжала рычать, надвигаясь на попятившегося Игорька. Таисия дотянулась-таки, вцепилась руками в его шею и, выпучив глаза, выдавливая сквозь оскаленные зубы на глазах густеющую пену, начала его душить.
— Уйди! — взвизгнул убийца.
Я видела, как он судорожно старается приставить пистолет к ее груди, чтобы последним выстрелом покончить с происходящим. Однако ему теперь мешал длинный цилиндр глушителя. Из ран Таисии на него обильно текла кровь.
Наконец грохнул еще один выстрел. Пуля опять отшвырнула женщину обратно, в кресло. Однако она была еще жива. Вся залитая кровью, попыталась снова подняться. А Игорек с ужасом глядел на свой пистолет, у которого затворная рама замерла в крайнем заднем положении. У него кончились патроны.
— Да, Игорек, так из тебя ничего и не вышло, — флегматично прокомментировал ситуацию Шеф. — Неужели до тебя так и не дошло, что я сказал, причем говорил неоднократно, что я сегодня обрубаю все контакты. Ты понял? Все!.. А ты дураком был — дураком и останешься. Как же ты умудрился все патроны расстрелять?
По мере того как Самойлов говорил, глаза Игоря Викторовича наливались ужасом.
— Но Шеф, я же не думал, что и я тоже… Шеф, я же всегда…
— Ну и что, что всегда, Игорек? Нужно было бы и о себе подумать, а то привык чужим умом жить. Ты мне больше не нужен. Единственный человек, которого я мог бы оставить в живых из всех вас — это вот он.
Самойлов кивнул за спину, где неподвижно лежал обнаженный труп Мезенцева.
— Ну а если я не помиловал даже его, то уж тебя-то, «шестерку»…
С жестяным звяканьем стукнулась о дверной косяк вылетевшая из рукояти пистолета, который держал в руке Игорь Викторович, пустая обойма. Сам он сунул руку в карман, чтобы достать магазин с патронами.
— Слишком поздно, Игорек!
Два выстрела прозвучали без перерыва, дуплетом. Одна пуля раздробила лобовую кость Игорька, другая добила Таисию, которая все еще пыталась подняться с кресла.
— Вот и все!
Самойлов повернулся ко мне.
Ну кто может представить себе мое состояние в этот момент? Небольшая комнатенка, в которой я всего лишь несколько часов назад пережила самый чудесный вечер в своей жизни, теперь являла собой иллюстрацию к фильму ужасов. В различных позах лежали четыре трупа. Всюду лужи, потеки, разводы крови.
А посреди всего этого спокойно восседал безукоризненно одетый, невозмутимый Шеф, Вячеслав Михайлович Самойлов, крупный российский банкир и предприниматель, входящий в число богатейших людей страны, преступник, на руках которого кровь неведомо скольких людей, «крестный отец», возглавляющий один из мафиозных кланов, имеющий обширные связи, в том числе и за рубежом… Человек, безумно любящий свою дочь… Несчастный, съедаемый изнутри самой страшной болезнью человечества.
Безжалостный убийца, в опытных руках которого находится пистолет.
И перед ним — я, полуголая беззащитная женщина. Женщина, к которой он неравнодушен, женщина, которая только что принадлежала его врагу, женщина, которая уже почти выполнила работу, для которой была нанята, а потому превратившаяся в лишнего свидетеля.
Наверное, я должна была бы упасть в обморок или биться в истерике. Я должна была бы ползать на коленях, пытаясь вымолить пощаду…
Однако я просто сидела, глядя на него. И молчала. Молчала в оцепенении, ожидая следующего выстрела. Который оборвет и мое существование. Я перешла за роковую черту. И была готова к тому, что умру.
— Ну и как получился у нас роман?
Самойлов спросил это в привычной для него манере, равнодушно и буднично. И опять спросил совсем не то, что я от него ожидала.
— Что? — не поняла я.
— Как вы находите, получился у нас роман? — терпеливо повторил он.
— Какой роман?
— Ну как это какой? Роман из серии «Современный российский детектив», черновик которого вы мне сегодня передали…
Боже мой! Среди этого кошмара он говорит о каком-то романе! О книжке!..
— По-моему, все получилось, — не дождавшись ответа, удовлетворенно констатировал Вячеслав Михайлович. — И вы со своей частью работы справились прекрасно. Конечно, еще кое-что сыровато. Кое-что требует шлифовки. Где-то пропущены целые куски информации. Заголовок «Наследник Герострата» какой-то аморфный, не привлекает… Но это все мелочи, детали, неизбежные, при условии, что вы написали книгу в таком темпе… В целом я вами, милая Виолетта Сергеевна, вполне доволен.
Самойлов поднялся, переступил через неподвижное тело Светланы. Дотянулся до столика, взял бутылку с коньяком, вернулся на свое место. Покосился на стекленеющие, по-прежнему открытые глаза лежащей на полу женщины и опять уставился на меня. Отпил коньяк прямо из горлышка, сделав несколько больших глотков. Мне было хорошо видно, как по толстой, в складках, шее могучим поршнем несколько раз прошелся кадык.
— Ну а теперь, милейшая моя писательница, вам осталось дописать только эпилог.
— Эпилог? — переспросила я.
Какой тут эпилог?
— Да, вот эта сцена, — он широко повел рукой вокруг, — может, конечно, годиться для финала. Но на эпилог она явно не тянет. Эпилог предусматривает какой-то вывод, какую-то глубокую философскую мысль. Так что вам нужно будет еще над этим подумать…
Он опять глотнул коньяку. Поморщился, но теперь было похоже, не от спиртного, а от боли. Только вот какой — телесной или душевной? Или на душевную боль он вообще не способен?
— Я хочу приоткрыть вам, Виолетта Сергеевна, еще одну тайну, — доверительно понизил он голос. — Вас она просто потрясет.
Самойлов меленько засмеялся. Засмеялся, словно нашкодивший мальчишка — поглядывая на меня чуть смущенно и в то же время в предвкушении моей реакции, которая его должна позабавить.
А я напряглась. Ну сколько еще можно узнавать тайн! Особенно если учесть, что каждая последующая влечет за собой новые жертвы.
— Скажите мне, Виолетта, вы раньше часто влюблялись вот так, вдруг, в человека, который во время первой встречи никакого особого впечатления на вас не произвел? В человека некрасивого, интересы которого слишком далеки от ваших… А, часто?
— Вы это о чем? — Я и в самом деле не могла понять, на что намекает собеседник.
Он ответил не сразу. Поставил бутылку на пол, достал из внутреннего кармана своего пиджака пачку фотографий и небрежным жестом бросил их на кровать поближе ко мне. Я смотрела на них со страхом. Что еще приготовил для меня этот страшный человек?
— Бери-бери, не бойся…
Вячеслав Михайлович весь этот вечер обращался ко мне то на «ты», то на «вы».
Подчинившись, я взяла в руки снимки. Начала перебирать их, просматривая, тщетно пытаясь понять, с какой целью они мне переданы.
На некоторых из фотографий был запечатлен Петр Мезенцев. Еще живой Петя. Причем они были подобраны так, что на всех он выглядел красиво… Знаете же, как это нередко бывает: вроде бы на снимках один и тот же человек — но почему-то на одном он выглядит прекрасно, а на других его и узнать непросто… Здесь, наверное, специально были подобраны самые удачные фотографии Мезенцева… Вот он стоит, по-мужски гордо откинув голову назад, глядит дерзко, смело, выразительно… Вот он же в спортивном зале — и даже на расстоянии видно, какой силой налито его ладное тело… Вот он смеется — искренне, заразительно, веселье так и брызжет из него… Вот Петя в тире — вытянул руку с пистолетом, внимательный взгляд, легкий прищур, лучики морщинок возле глаза… А вот он снят по пояс в душе — так интимно смотрится сквозь искристо рассыпающиеся струи воды…
