А вперемешку с фотографиями Петра — снимки совсем другого плана. На них — сплошная эротика. Не грубая грязная порнография, на которую смотреть неприятно, нет, тут все было красиво. Фотографии были подобраны сродни четырем знаменитым прекрасным роденовским целующимся скульптурам. На снимках я видела переплетенные, обнимающиеся, ласкающиеся, целующиеся пары…
Вячеслав Михайлович опять глотнул коньяку. Он, похоже, начал уже хмелеть. И я не знала, чем мне это грозит, чем все это кончится.
— Когда-то был проведен такой эксперимент, — начал он. — Для контрольной группы зрителей и для согласившихся на эксперимент в разных залах был показан один и тот же небольшой видеофильм. Когда он закончился, подопытные зрители тут же устремились в расположенный рядом пивной бар. Вопрос на засыпку: почему?
Что-то подобное я когда-то слышала. И потому глядела на Шефа с нарастающим беспокойством.
— И почему?
Он снисходительно усмехнулся.
— Ты прелестна, Виолетта. Но только ты не слишком начитана и эрудирована. В этом беда всех вас, баб… Да потому что посредством одного и того же ролика можно внушить человеку, чтобы он совершил какое-то вполне определенное действие.
Похоже, я начинала что-то припоминать и понимать. Ведь и в самом деле, всякий раз, когда я смотрела любую видеокассету, которую мне передавал Самойлов, я испытывала неодолимую тягу именно к Мезенцеву. Мне хотелось его… Так, значит…
— И как вы это делали?
Самойлов довольно улыбался, увидев, что я начинаю что-то понимать.
— А-а, дошло?.. Да очень просто! Берется любой фильм, любая видеопленка, а каждый двадцать пятый кадр ставится тот, который нужно внушить человеку. Сознание этого не замечает. А подсознание фиксирует. Это так и называется «эффект двадцать пятого кадра». Поставь каждый двадцать пятый кадр с кружкой пива — по окончании сеанса подопытный побежит в пивной бар. Поставь кадр приятного тебе мужчины, а еще через двадцать пять кадров интимную сцену — и ты будешь мечтать только об одном: поскорее отдаться именно ему. Поставь умело подобранные кадры — и ты сможешь управлять человеческой психикой так, как ты сам того пожелаешь.
Боже ты мой! Значит, мое отношение к Петру было привнесено, привито мне, словно ветка груши к яблоне, этим безжалостным монстром! Сначала он при помощи техники влюбил меня в Мезенцева, а потом его же за это и убил!
Но ведь тогда, выходит, можно манипулировать человеческим сознанием и человеческими потребностями как угодно!
— Но ведь это подло!
Даже сквозь мое заторможенное сознание пробилось понимание этого факта.
— Да мало ли что мы делаем подлого в этой жизни, Виолетта! — ухмыльнулся Вячеслав Михайлович.
И по его многозначительной, дьявольской ухмылке я поняла, что он и сейчас говорит мне не до конца всю правду.
— И что же вы мне еще внушили?
Не скрою, эту фразу я произнесла едва ли не с ужасом. Больше всего сейчас боялась, что он и в самом деле подтвердит, что я еще на что-то запрограммирована, «зазомбирована». Право же, мне легче было бы сейчас же принять смерть и упасть рядом с Петром, чем знать, ожидать постоянно, что рано или поздно сработает какой-то запрятанный в меня механизм.
С Петром… Но погоди-ка, ведь тогда получается, что настоящей любви к этому человеку у меня никогда и не было! Что чувство к нему у меня было привнесенное, что исходило оно от этого исчадия ада, которое сейчас сидит передо мной и усмехается.
— Так что же ты мне еще внушил, мерзавец?!
И снова он не ответил. Опять припал к бутылке. Оторвавшись от нее, заговорил уже иначе, искренне, без рисовки и снисходительного хвастовства.
— Так ты теперь поняла, Леточка, почему я тебя пригласил и посулил за твою работу такие деньги?
Он вдруг небрежно отбросил в сторону недопитую бутылку. Она ударилась о труп Игорька и покатилась по полу, проливая содержимое на пол.
— Да, Леточка, мне страшно умирать, — говорил он горячо, словно в бреду. — Умирать всегда страшно. Но мне сейчас, когда я достиг такого положения, такого могущества, когда обладаю такими деньгами, сейчас умирать куда страшнее… А потому я и себе внушил, специально подобрал подходящие кадры, как легче умереть… И я сейчас тоже уйду, застрелюсь, уйду в небытие! Не знаю, что меня там ждет. Если и в самом деле сказочки про Христа хоть в какой-то степени справедливы, меня там не ждет ничего хорошего. Да только не верю я ни во что такое. Я просто уйду, исчезну, распадусь, перестану существовать. И это прекрасно, потому что вместе со мной прекратят существование все те твари, которые множатся, поедают меня изнутри. Хоть этим я им отомщу.
Он пошарил вокруг себя, разыскивая бутылку. Не нашел. И продолжил:
— Я умру сегодня. Сейчас. А ты останешься жить. Пока, во всяком случае.
Вот оно! Значит, мне сейчас придется пережить зрелище еще одной смерти.
— Погоди, я уйду, — попыталась я подняться.
— Сиди! — сказал он негромко, но властно. — Я пока еще жив и пока еще в силах заставить тебя выполнять все то, что скажу.
Самойлов поднялся с места. Я вся сжалась, ожидая, что он сейчас подойдет ко мне.
Только теперь я подумала о его болезни. Ведь если он сейчас попытается со мной что-то сделать, мне не отбиться от него. И тогда я останусь носителем той заразы, против которой все человечество не в состоянии придумать противоядие!
Однако Шеф снова перешагнул через тело Светланы — Своей Женщины! — поднял с пола бутылку и вернулся на место. Посмотрел, осталось ли в ней еще хоть что-то. Удовлетворенный увиденным, опять обратился ко мне.
— Короче говоря, Виолетта Сергеевна, время нашего договора подходит к концу, — проговорил он. — Теперь вы видите, что никто не сможет обвинить вас ни в чем, ни в клевете, ни в том, что вы замараете мое имя. Ну а что касается других людей, то тут ваше полное право: кого хотите, того и упоминайте — мне это, признаться, все равно…
Он глядел на меня уже заметно хмельно. Но и как-то отрешенно, будто видел, познал уже нечто недоступное простым смертным. И говорил о земном с какой-то натугой, будто довыполнял какую-то миссию.
— Короче, издавай книгу, делай с моим именем что хочешь. Кстати, где деньги?
— Какие деньги? — не поняла я, о чем он говорит.
В самом деле, до денег ли тут было?
Он усмехнулся:
— Что значит «какие»? Деньги, которые тебе должен был передать мой друг Мезенцев!
Мы оба посмотрели на труп.
— Не помню…
— Поищи.
Мне было страшно подниматься и передвигаться по этой жуткой комнате. Впрочем, идти далеко не пришлось. Конверт с долларовыми бумажками лежал неподалеку, на столике.
— Очень хорошо, — удовлетворенно кивнул Самойлов. — А теперь одевайся!
Снова я уставилась на него с недоумением.
— Что вы сказали?
— Одевайся. Ну не можешь же ты идти по городу в таком виде…
Я невольно покосилась в зеркало. В самом деле: небрежно напяленный сексуальный халатик, растрепанные волосы, размазанная косметика…
— Давай-давай, переодевайся!
Взявшись за концы слабо затянутого поясочка халата, я покосилась на Самойлова.
— Ну а как же вы… — проговорила несмело.
— Мне так мало в этой жизни осталось, что доставь еще хоть одно удовольствие, — ухмыльнулся он.
Признаюсь, колебалась я недолго. В конце концов желание как можно скорее покинуть этот дом кошмаров и этого полусумасшедшего человека быстро победило чувство стыдливости. Под его жадно горящим взглядом я постаралась как можно быстрее облачиться в одежду. Но, как обычно бывает в спешке, никак не могла попасть руками и ногами куда следует.
Но в конце концов справилась и с этой задачей. И замерла перед ним, не зная, что еще мне прикажет делать человек, решившийся на смерть и в то же время имеющий на меня такое влияние.
— Умойся. И причешись! — продолжал распоряжаться он. — Побыстрее.
Чтобы попасть в крохотную туалетную комнату, расположенную за дверцей в дальнем углу, надо было обогнуть кровать, на которой лежал Петр, пройти мимо Самойлова, миновать тела Светланы и Таисии… Пересилить себя и сделать это я не могла. Однако, даже несмотря на свое состояние отупения, понимала, что с лицом что-то нужно сделать.
Схватив со столика флакончик с какой-то пахучей жидкостью — уж не знаю какой, — плеснула ее на ватку и быстро вытерла ею лицо. Потом столь же торопливо провела щеткой по волосам.
— Вот и отлично.
Вячеслав Михайлович был явно удовлетворен.
— Теперь возьми свои документы и деньги!
Благо, сумочка находилась тут же. Конверт с деньгами — тоже!
Самойлов между тем достал из кармана пухлый бумажник, швырнул его мне. Я его неловко поймала.
— Забери себе из него все!
— Мне не надо…
