— Правильное место выбрали. Вода здесь стоит без движения, не то течение давно бы ее вынесло к плотине.
Билл поднялся на одной ноге и запрыгал к своей одежде. Привязал сначала протез, потом стал натягивать на себя одежду. Вдруг заговорил, ни к кому не обращаясь:
— Она это сама сделала. Нырнула под доски и там уже захлебнулась. Может быть, ударилась головой. Все так и было. Ничего другого не могло и быть.
— Могло быть и другое, Билл, — спокойно сказал Тинчфелд, и задрав голову вверх, посмотрел куда-то в небо.
Хэйнс, порывшись в кармане рубашки, достал оттуда стершуюся на сгибах записку. Мы все трое, не сговариваясь, держались как можно дальше от трупа. Взяв у него записку, Тинчфелд поднял с пола фляжку, и сунув ее в карман, присоединился к нам.
— Без даты, — сказал он, прочитав ее — Говоришь, было это две недели назад?
— В пятницу будет две недели.
— Раньше она от тебя не уходила?
— Было дело, — сказал он, отводя взгляд, — два года назад. Я тогда связался с одной б… — Он захохотал, как сумасшедший.
Тинчфелд еще раз внимательно перечитал записку.
— Значит, эту записку она написала еще тогда?
— Хотите мне пришить дело, — зарычал Хэйнс.
— Да уж больно бумажка-то затертая, — сказал тихо Тинчфелд.
— Я таскаю ее в кармане десять дней, — выкрикнул Хэйнс и вдруг опять разразился диким хохотом.
— Чего тебе так весело, Билл?
— Вы бы взяли да попробовали затащить человека под сваи. Там глубина футом семь.
— У меня бы не получилось, Билл.
— Я хоть и плаваю с одной ногой, но и у меня не получилось бы тоже.
— Можно ведь и по-другому, Билл. Привязать ей на шею и к ногам камни и опустить в воду. Потом затащить ее под сваи и обрезать веревку. Вот так-то, сынок.
— Ну конечно это я. — Он опять залился смехом. — Это я убил Берил. Ну так берите меня, суки!
— Придется, — сказал Тинчфелд спокойно. — Посидишь пока у нас, а мы проведем расследование. Я ведь не сказал, что это сделал ты. Я только говорю, что ты мог это сделать. Только и всего.
Хэйнс трезвел прямо на глазах.
— Была у нее страховка? — спросил Тинчфелд и опять посмотрел куда-то в небо.
Хэйнс вздрогнул.
— Пять тысяч. Теперь мне не отвертеться. Ну ладно, пошли.
Тинчфелд повернулся и крикнул стоявшему у машины Лумису:
— Принеси еще каких-нибудь тряпок из хижины, Пол. Придется, когда поедем, держать под носом бутылку с виски.
Лумис двинулся по тропинке к дому Хэйнса. Мы втроем остались на сходнях. Хэйнс, стиснув кулаки, смотрел куда-то себе под ноги. Вдруг он размахнулся и с силой ударил себя кулаком по лицу.
— У, сволочь! — выдохнул он. Он зашатался и чуть не упал. На верхней губе, а потом, и на подбородке появилась кровь и закапала на доски и ему на грудь.
Я позвонил Мелтону, когда уже совсем стемнело. Здание почты находилось довольно далеко от главной улицы, так что сюда едва долетали звуки джаза из отеля «Голова индейца».
Когда телефонистка наконец дозвонилась до него, она предложила мне пройти в кабинет начальника почты. Я сел за его небольшой письменный стол и взял трубку.
— Ну, нашли что-нибудь? — спросил он, и я даже здесь почувствовал запах виски.
— Ничего особенного. Боюсь то, что я сейчас сообщу, вам не понравится. Как вы хотите, чтобы я выложил все начистоту или вам больше подойдет щадящая а диета?
— Лучше начистоту, — прочистив горло, ответил Мелтон.
— Билл Хэйнс утверждает, что ваша жена переспала с ним. Из-за этого он поцапался со своей женой и поехал к приятелю, чтобы утопить свою злость в вине. Вернулся домой уже ночью часа в два, наверное. Все это с его слов, разумеется.
Я ждал ответа секунд пятнадцать.
— Я вас понял, Далмас. Что у вас еще? — спросил он как человек, которого это совершенно не касается.
— Когда он приехал домой, он нашел записку жены. Она сообщала, что уходит от него, потому что после всего, что случилось, она не может больше жить с ним — для нее это хуже смерти.
Мелтон вдруг закашлялся. Он все еще кашлял, когда в разговор влезла телефонистка и сказала, чтобы я заканчивал. Мне пришлось сказать ей пару ласковых слов. Наконец, откашлявшись, Мелтон спросил:
— Все эти интимные подробности вы узнали от Хэйнса? Ведь вы, кажется, с ним незнакомы.
— Стоит людям вместе выпить, как они становятся друзьями. Я уже сказал, что она ушла от него, и он с тех пор ее больше не видел. Так вот, сегодня они, наконец, увиделись. Ее труп всплыл на поверхность озера. Вы представляете, как она выглядела?
— О, боже! — воскликнул Мелтон.
— Труп все это время находился под сваями. Там, где киношники построили сходни. Джим Тинчфелд, здешний констэбль, подозревает, что это убийство. Билл Хэйнс задержан в качестве подозреваемого, труп отправлен на вскрытие в Сан-Бернардино.
— Значит Тинчфелд думает, что это он ее убил?
— Откуда мне знать, о чем он думает? Ясно, как божий день, что он неглупый человек и что никакими трюками ему нельзя заморочить голову. Хэйнс, например, притворившись, будто сошел с ума, разбил себе кулаком нос. Но Тинчфелд ему не поверил и арестовал его.
— Он сделал обыск в домике Хэйнса?
— Пока я был там, нет. Может быть, потом.
— Понятно, — сказал он устало.
— Дело в том, что в округе скоро выборы, и если шериф раскроет это дело, то его шансы на переизбрание сильно поднимутся. Во всяком случае, у меня будут обязательно брать показания. Так что, хоть я не хочу этого, мне придется рассказать, зачем я там оказался. Следовательно, я должен буду упомянуть вас.
— Ну что ж, — сказал Мелтон голосом постороннего, — никуда от этого не денешься. Если моя жена… — Он не кончил фразу, выругался и надолго замолчал.
В трубке стоял шум и треск, видимо, где-то на линии была гроза.
— У Берил Хэйнс, — начал я, — так и не дождавшись ответа, — была машина. Ее пока не нашли. Между прочим, ее записка не предполагает, что она покончила жизнь самоубийством.
— Какие у вас теперь планы?
— Мне кажется, что я в этом деле хожу пока вокруг да около. Скорей всего вернусь в Лос-Анджелес. Можно я позвоню вам домой?
— В любое время, — ответил Мелтон. — Я сегодня ночую дома. Мне кажется, все, что вы мне рассказали о Хэйнсе, далеко от истины.
— Но вы ведь не будете отрицать, что ваша жена пила и что вы с ней давно не живете?
— О, господи, — сказал он, словно обращаясь к самому себе, — этот инвалид с протезом…
— Да бросьте вы распускать сопли, — не выдержал я. — Что вы, грязи не видели? До свиданья.
Я повесил трубку, вышел из кабинета начальника почты и расплатился за телефонный разговор. Войдя на главную улицу, я прошел по ней до аптеки, возле которой стояла моя машина. Улица сияла огнями рекламы. В чистом вечернем воздухе далеко разносились голоса гуляющих и женский смех. Я купил в аптеке бутылку виски и сел в машину.
Доехав до развилки, я остановился и задумался. Потом решил, что нужно еще раз побывать у озера.
На калитке висел замок, и я, оставив машину в кустах, перелез через изгородь и пошел к озеру по обочине дороги. Деревья наконец поредели, и я увидел освещенное светом звезд озеро. Странно было слышать в этой мертвой тишине плеск воды за мельничным колесом.
Я крадучись обошел домик Хэйнса, толкнулся в дверь — заперто. Окна были без ставен, и я попытался влезть в окно. Окно было конечно заперто. Я попытался, просунув в щель лезвие ножа, приподнять шпингалет, но из этого ничего не вышло. Прислонившись к бревенчатой стене дома, я смотрел на темное озеро и подкреплял себя из бутылки. Чувствуя, что в меня влились новые силы, я отыскал большой камень и ударил им в то место, где сходились створки окна — оно открывалось внутрь. Окно распахнулось и я влез в дом.
Мне тотчас же пришлось зажмуриться и закрыть глаза рукой — луч электрического фонарика бил мне прямо в лицо.
— Думал, что тут никого нет, сынок, — сказал кто-то уверенно и спокойно из темноты. — Присядь, чай, устал после стольких трудов.
Я не знал, что сказать. Яркий свет вышиб все мысли у меня из головы. Вдруг щелкнул выключатель и загорелась настольная лампа. Фонарик погас. Возле накрытого скатертью с кистями стола, на котором стояла лампа, восседал в кожаном кресле Тинчфелд. Он был все тот же, правда теперь надел поверх рубашки и подтяжек коричневую шерстяную куртку. Он как и тогда жевал табак.
— Ну, выкладывай, зачем сюда пожаловал, сынок?
Я пододвинул себе стул и огляделся. Небольшая, почти квадратная комната. В углу двуспальная кровать. В задней перегородке дверь на кухню.
— Да вот пришла в голову мыслишка, — ответил я. — Но какие могут быть мыслишки во вшивой голове?
Тинчфелд согласно кивнул. Он внимательно и заинтересованно рассматривал меня, как какой-нибудь экспонат.
