Какое-то время она смотрела на меня широко открытыми серыми глазами, в которых только что были спокойствие и нежность и которые теперь слегка хмурились, словно боль свела ее брови.
Я отодвинулся от нее и включил двигатель.
Уже перед Редвуд-Сити она снова положила ладонь на мое плечо, легонько похлопала и убрала руку.
Я не смотрел на нее, и она не смотрела на меня, когда записывали анкетные данные. Она назвалась Джейн Делано и отказалась говорить без адвоката. Все это длилось недолго.
Когда ее уводили, она задержалась и сказала, что хочет поговорить со мной с глазу на глаз.
Мы отошли в угол.
Она придвинулась ко мне так, как в автомобиле, и я снова ощутил тепло ее дыхания на щеке. И тогда она наградила меня самым гнусным эпитетом, какой только знает английский язык.
Потом она пошла в камеру.
"Women, Politics and Murder" ("Death on Pine Street"). Рассказ напечатан в журнале «Black Mask» в сентябре 1924 года. Переводчик М. Банькин.
Пухленькая горничная с наглыми зелеными глазами и чувственными полными губами провела меня через два лестничных пролета и впустила в продуманно обставленный будуар, где у окна сидела женщина в черном. Она была худощава, эта вдова убитого, ее лицо было бледным и осунувшимся.
– Вы из Детективного агентства «Континенталь»? – спросила она, прежде чем я сделал два шага в комнате.
– Да.
– Я хочу, чтоб вы нашли убийцу моего мужа, – у нее был пронзительный голос, а в темных глазах горел дикий огонь. – Полиция не сделала ничего. Уже прошло четыре дня, а они не сделали ничего. Они говорят, что это был грабитель, но они не нашли грабителя. Они ничего не нашли!
– Но, миссис Гилмор, – начал я, не совсем обрадованный этим взрывом, – вы должны...
– Знаю я! Знаю! – прервала она меня. – Но они ничего не сделали, я говорю вам – ничего. Я не думаю, что они приложили хоть малейшее усилие. Я не думаю, что они хотят его найти!
– Его? – спросил я, потому что она употребила местоимение мужского рода. – Вы думаете, что это был мужчина?
Она схватилась за губу и отвела от меня взгляд туда, где за окном виднелся залив Сан-Франциско, расстояние превратило лодки в игрушки. Залив синел под полуденным солнцем.
– Я не знаю, – сказал она нерешительно, – это мог быть...
Она быстро обернулась ко мне, ее лицо дергалось, и казалось невозможным, чтоб кто-нибудь мог бы говорить так быстро, как она выплевывала слова одно за другим.
– Я расскажу вам. Вы можете судить сами. Бернард не был верен мне. Была женщина по имени Кара Кенбрук. Она не была первой. Но я узнала о ней в прошлом месяце. Мы ссорились. Бернард обещал бросить ее. Может он этого не сделал. Но если бы он сделал, я бы не стала не принимать ее во внимание – женщина подобного рода способна сделать что-угодно. И в глубине своего сердца я действительно полагаю, что это сделала она!
– И вы действительно думаете, что полиция не хочет арестовывать ее?
– Я не имела в виду именно это. Мои нервы сейчас не в порядке, и я могу сказать что-то невпопад. Бернард был замешан в политике, вы знаете, и если бы полиция нашла, или даже подумала, что политика каким-то образом имела отношение к его смерти, они могли бы... я не знаю, о чем я вообще думаю. Мои нервы, я вся разбита, у меня возникают бредовые мысли, – она протянула ко мне тонкую руку. – распутайте этот клубок для меня! Найдите того, кто убил Бернарда!
Я кивнул, не особо уверенно, все еще не слишком довольный доставшимся мне клиентом.
– Вы знаете эту женщину, Кенбрук? – спросил я.
– Я видела ее раз на улице, и мне достаточно, чтоб понять, какого сорта она дамочка!
– Вы рассказали полиции о ней?
– Нет, – она снова посмотрела в окно, и потом, так как я ждал продолжения, добавила оправдывающимся тоном:
– Полицейские детективы, что приходили ко мне, вели себя так, словно это я, возможно, убила Бернарда. Я боялась признаться им, что у меня была причина для ревности. Возможно, мне не стоило молчать об этой женщине, но я тогда не считала, что она могла сделать это, пока позже полиция не потерпела неудачу в поисках убийцы. Тогда я начала думать, что это сделала она; но я не могла заставить себя пойти в полицию и рассказать, что утаила информацию. Я знала, что они подумают. Итак я... Вы можете сделать так, чтоб все выглядело, будто я не знала об этой женщине. Можете ведь?
– Возможно. Итак, насколько я понимаю суть дела, ваш муж был застрелен на Пайн-стрит, между Ливенуорт-стрит и Джонс-стрит, в три часа утра во вторник. Правильно?
– Да.
– Куда он шел?
– Домой, я полагаю, но я не знаю, где он был. Никто не знает. Полиции не удалось выяснить, если они и пытались. Он сказал мне в понедельник вечером, что у него назначена деловая встреча. Он занимался строительными подрядами, как вы знаете. Вышел из дома примерно в половине двенадцатого, обещал вернуться через четыре-пять часов.
– Разве это не необычное время для деловой встречи?
– Не для Бернарда. Он часто принимал людей дома в полночь.
– У вас есть хоть какое-то предположение, где он мог быть той ночью?
Она выразительно покачала головой.
– Нет, я вообще не знаю ничего о его коммерческих делах, и даже сотрудники его офиса, как мне кажется, не знают, куда он ходил той ночью.
Это не выглядело невероятным. Большей частью «Строительная компания Б.Ф. Гилмора» работала по городским и государственным договорам, и такую секретную встречу нельзя назвать неслыханным делом в таких случаях. Политики, заведующие подрядами, редко действуют в открытую.
– Что скажете о его врагах? – спросил я.
– Я не знаю никого, кто ненавидел бы его настолько, чтоб убить его.
– Вы знаете, где живет эта женщина, Кенбрук?
– Да. В многоквартирном доме Гарфорда, на Буш-стрит.
– Есть еще что-нибудь, что вы забыли мне сказать? – спросил я, сделав небольшое ударение на слове «мне».
– Нет, я сказала вам все, что знаю, совершенно все.
Идя по Калифорния-стрит, я копался в памяти, вспоминая все что я когда-либо слышал о Бернарде Гилморе. Я смог припомнить некоторые вещи – оппозиционные газеты имели привычку писать разоблачительные статьи о нем при каждых выборах – но это мне ничего не дало. Я помнил его лицо: неистовый, краснолицый мужчина, который пробил свой путь от носильщика лотка с кирпичами до владельца компании стоимостью в пол-миллиона долларов и прекрасно чувствовавшего себя в политическом омуте. «Хулиган с маникюром», кое-кто называл его так; человек со множеством врагов и еще большим числом друзей; огромный, добродушный, неукротимый любитель пошуметь.
Маловажные подробности дюжины скандалов со взятками, в которых он был замешан, хотя ни у кого не было на него неопровержимых материалов, проносились в моей голове, пока я ехал в центр города, сидя на слишком маленькой скамейке империала трамвая. Потом еще был невнятный разговор о некоем бутлегерском синдикате, чьим главой, как подозревалось, он был...
Я покинул трамвай на Кирни-стрит и вошел в Зал Правосудия. В общей комнате детективов я отыскал О'Гара, сержанта-детектива, ответственного за Отдел по расследованию убийств: невысокого коренастого мужчину, лет пятидесяти, в широкополой шляпе, что носят киношные шерифы, но его маленьким голубым глазкам и упрямой голове этот шутовской головной убор ничуть не мешал.
– Я хотел бы получить некоторую конфиденциальную информацию, касающуюся убийства Гилмора, – сказал ему я.
– И я хотел бы, – вернул он мне мои слова. – Но если вы пойдете со мной, я, пока ем, расскажу то немногое, что знаю. Я еще не обедал.
Шум и гам закусочной на Сьюттер-стрит укрыли нас от любопытных ушей. Сержант-детектив склонился над тарелкой с густой похлебкой из моллюсков и рассказал мне, что он знал об убийстве, знал он действительно не много.
– Один из парней, Келли, был на обходе ранним утром четверга. Он спускался вниз по Джонс-стрит от Калифорния-стрит к Пайн-стрит. Было около трех часов, ни тумана, ни чего подобного, ясная ночь. Келли был примерно в двадцати футах от Пайн-стрит, когда он услышал выстрел. Он быстро обогнул угол, и там лежал умирающий мужчина, тот лежал на северной стороне Пайн-стрит, на тротуаре, посередине между Джонс-стрит и Ливенуорт-стрит. Никого больше не было видно. Келли подбежал к мужчине и обнаружил, что это Гилмор. Гилмор умер, не успев и слова сказать. Доктора говорят, что его сперва сбили с ног, а потом застрелили; у него на лбу синяк, и пуля вошла в грудь наклонно вверх. Понимаете о чем я говорю? Он лежал на спине, когда пуля поразила его. Стреляли стоя в ногах. Пуля тридцать восьмого калибра.
– При нем были деньги?
О'Гар хлебнул пару ложек супа и кивнул.
– Шест сотен баксов, брильянтовые запонки и часы. Ничто не тронуто.
