Ей не пришлось объяснять мне. Я и так видел все по ее глазам. Она была права, когда сказала, что я знаю. Часы превратились в минуты, а минуты — в секунды, и все, что так долго угнетало ее, все, с чем ей приходилось жить все эти годы, все, что ей стоило выкинуть на помойку много лет тому назад, я превратил в одну прекрасную ночь любви и восторга. Она в деталях поведала мне о том, как ее насиловали снова и снова, и я внимал ей, и чувствовал ее боль, и ненавидел этот акт вместе с ней, и пробовал на вкус ее страстное стремление к невозможному, ее жгучую тягу к непознанному, и, когда на вершине оргазма она, даже не подозревая об этом, выкрикнула имя своего мужа, я понял, что кошмарные сны навсегда покинули ее.
Шейла поглядела на меня, и лунный свет, падающий на ее прелестное личико, придал еще больше выразительности огромным сонным глазам.
— Спасибо тебе, Дог, — прошептала она.
— Не надо благодарить меня, куколка, — растянул я губы в улыбке.
— Могу я предложить тебе денег?
— Если хочешь, чтобы я прогнал тебя, то пожалуйста, милости просим.
— Нет, не хотелось бы, но раз уж все это было только ради меня, то и мне хочется чем-нибудь тебя отблагодарить.
— Чем же?
— Сделай из меня настоящую женщину. Которая может все.
— Да ты спятила, что ли?!
— Ну, пожалуйста. Все остальное мы уже перепробовали. Еще один... укольчик.
— Ведьма, а не пациент! — сказал я.
— Дьявол, а не доктор! — ответила она и, встав на четвереньки, заняла классическую порнографическую позу. — Ну, давай, Дог, глубже. Если верить твоему имени, то эта позиция должна быть твоей излюбленной.
В небе бухало, булькало, и, наконец, оно разразилось мягким потоком дождя. Тяжелые свинцовые облака кружились над головами, будто нарочно придерживая свое содержимое, чтобы найти подходящий объект для излияний. Выжидали.
Выжидали.
Выжидали все. Каждый в своем месте.
Выжидал Арнольд Белл. Выжидали братья Гвидо. Выжидал Чет Линден. Кинокомпания тоже выжидала. И Кросс Макмиллан выжидал. И Феррис-655 томился ожиданием.
Зернышко, притаившееся в моем подсознании и ставшее ростком, окрепшим и выпустившим листочки, в конце концов отцвело, на месте бутона появился плод, и я вспомнил Ферриса. 655 — это номер связного почтового ящика, но по этой линии курьера я встретил только однажды, и произошло это в 1948 году. Звали его Вил, а прозвище у него было Феррис Вил — Чертово Колесо, потому что он был чертовым перестраховщиком и нарезал круг за кругом, чтобы удостовериться, что за ним нет никакого хвоста или хвост этот отстал. Он без лишних вопросов прерывал связи и знакомства, всегда доставлял товар точно по расписанию и никогда не ввязывался в авантюры и не пытался никого надуть, даже если считал, что все преимущества на его стороне и обстоятельства складываются в его пользу. Мне пришлось наехать на него, потому что никогда не нравились те, кто напускал на себя туману, и, кроме того, его чертова анонимность была настоящим вызовом мне самому, и все твердили, что мне ни за что не удастся увидеть его. Но как бы то ни было, мне все же удалось сделать это, и в итоге я встретился лицом к лицу с парнем, который терроризировал нацистских шишек весь тот недолгий промежуток времени, когда они оккупировали Париж. Он тоже увидел меня, и что, вы думаете, он сделал? Да просто одарил меня загадочной улыбкой и поплелся прочь, низко опустив голову, осознавая, что я раскрыл его возраст и понял: никакие ему не восемьдесят, а пятьдесят или около того и он все еще достаточно силен и ловок, чтобы убить человека голыми руками или снести ему голову взмахом ноги, а потом непринужденно уйти от погони, легко перескакивая с крыши на крышу, в то время как гестапо разыскивает престарелого инвалида.
Сколько же лет прошло с тех пор? Да, теперь-то он и в самом деле старик. Однако Чертово Колесо, как и в прежние времена, продолжает вращаться, но вот только где и как, да и зачем? Особенно хотелось бы знать — почему?
И когда я понял почему и зачем, я также осознал, что необходимо в самое ближайшее время вывести его на чистую воду. Он и раньше был перестраховщиком, а теперь уж и подавно, и, если принимать во внимание все недавние события, он вполне мог бросить свою затею и послать все к чертовой бабушке. Он считает, что ни времена, ни методы не изменились, но можно не сомневаться, что, едва запахнет жареным, он спустит все в реку, помашет ручкой, пошлет последний воздушный поцелуй и со спокойным сердцем удалится в свое маленькое гнездышко, свитое неизвестно где. А потом станет вспоминать об этом приключении и, может, даже улыбнется этим своим воспоминаниям, потому что есть еще порох в пороховницах и ему почти удалось выполнить свою последнюю миссию.
Так что давай, малыш, поднапряги мозги, подумай хорошенько, в какой норе прячется Феррис? Где крутится это старое Чертово Колесо?
Я пораскинул мозгами и понял где.
У меня не было ни одного шанса найти его, потому что я знал, где он укрылся, и, пока он сам не постучит меня по плечу или не протянет ко мне невероятной длины руку, Феррис недостижим, потому что нет лучшего прикрытия, чем естественное, данное самой природой.
«Ну ты и ублюдок, Феррис! — подумалось мне. — Хочешь заставить меня начать выкуривать тебя из норы? Ладно, старый лис. Я вполне способен на это. А ты ждешь, чтобы удостовериться, удастся мне это или нет».
Небо захохотало и плюнуло в меня дождем.
* * *
Дождь. И Тедди Гвидо мертв. Кто-то ухитрился бросить ручную гранату в окно его кабинета, и вот теперь он превратился в кучку дерьма в закрытом цинковом гробу на полке в покойницкой «Марио Данадо» в Нью-Джерси. Отпевание назначено на послезавтра. Взрыв гранаты мог бы забрать с собой и всех остальных членов семьи, если бы всего за минуту до этого они по счастливой случайности не вышли из комнаты. И теперь его братец сидел в своей Южной Америке и трясся, как заяц, потому что прекрасно знал, что следующая очередь — его. Чет возьмет меня на мушку, как только ему удастся собрать достаточно надежных парней, и я посоветовал ему набрать лучших из лучших, и если они провалят операцию, то Чет может не сомневаться, что я приду по его душу, сам приду и свой старый нож прихвачу, так что, малыш, смотри в оба. Все связи были оборваны, все контакты прерваны, и настало время спустить воду в уборной. А я был словно засор в трубе, который надо срочно прочистить. И я сказал ему, что удалять меня придется хирургическим путем, иначе не получится, а он ответил, что обязательно так и сделает, если это настолько необходимо. Я посоветовал захватить с собой ложку с длинной ручкой, да побольше, потому что она ему наверняка понадобится.
Я посмотрел на дом, где мой отец трахнул мою мать, призвав меня из небытия на свет божий, и прокричал в ночь:
— Черт возьми, пап, я рад, что ты трахался, а не просто совершал половой акт. Большая разница, правда ведь?
Может, у ветра прорезался голос, но что-то ответило мне:
— Неплохо сказано, сынок.
Я кивнул и начал последний тур игры.
Там, на финише, меня поджидал плотоядно облизывающийся скелет в черной мантии и с косой наперевес. У него на руках были все козыри.
Кроме одного, самого главного.
Он был у меня.
* * *
На собрании акционеров я проиграл. Я имел в своем распоряжении немалую долю ценных бумаг, и меня конечно же избрали в совет директоров, но Макмиллан стал председателем правления, а его ставленник — президентом, так что вся власть перешла к нему, и все благодаря нескольким колеблющимся, отдавшим свои голоса за Кросса, но этого оказалось вполне достаточно. А мне осталось только тешить свое самолюбие сознанием того, что Денни с Альфредом поняли наконец, что именно я скупал все эти бумажки, однако потраченные на них деньги пошли на ветер. Конечно, у меня был Мондо-Бич, но в их руках оставался Гранд-Сита — имение, которое и являлось главным камнем преткновения. И оно безраздельно принадлежало им. Похоже, так все и останется. Адвокат только подтверждал мои слова.
Время бежало вприпрыжку, и они хорошо это знали.
Только я не знал.
Мы покинули сборище идиотов, и я уселся напротив Лейланда Хантера, наблюдая, как тот играет со своей выпивкой.
— Тебе обставили, мальчик мой. Я пытался предупредить тебя, — не выдержал он.
— Попытка не пытка.
— Тебе известно, что Макмиллан может даже приостановить, а то и запретить съемки фильма, если захочет?
— Ну.
— Что еще тебе известно?
— Он не станет этого делать.
— Почему?
— Кросс хочет подставить подножку мне, вот почему.
— А ты, значит, падать не собираешься?
— Черт подери, Советник, я просто не могу себе этого позволить!
— Отказываешься капитулировать?
— Зачем умирать раньше срока, старина?
Хантер отставил стакан и поглядел на меня:
— Да ты даже хуже своего папаши!
— Гены, мистер адвокат, против наследственности не попрешь, — развел я руками.
