— Полиция меня об этом спрашивала. И я должен был ответить «нет». Но они напомнили, что за последние полгода двоих наших членов ограбили. Последними были Хэмшайры.
Бидуэлл следил за своим голосом, но внутренне был перенапряжен: на кончике его носа образовалась капля пота, отяжелела, засверкала и упала, расплывшись темным кровавым пятном на красной промокательной бумаге.
— А каким образом вы вообще взяли Гейнса?
— Позволил себя провести. Я горжусь своим умением разбираться в людях, но Ларри Гейнс меня провел. Видите ли, говорил он очень хорошо, а к тому же прислал его колледж. Мы почти всегда нанимаем спасателей по рекомендации здешнего колледжа. Возможно, Гейнс именно поэтому и записался туда.
— Он что, записан в колледж?
— Так мне сказали. По-видимому, через несколько недель, если не дней, он перестал посещать занятия. Но мы-то продолжали считать его студентом. Для такой роли он, пожалуй, уже недостаточно юн, но, с другой стороны, в наши дни это вовсе не редкость.
— Да, конечно, — сказал я. — Колледж и юридический факультет я окончил после Кореи.
— Неужели? Самому мне даже поступить в колледж не удалось. Наверное, потому-то я и питаю определенную симпатию к молодым людям, которые стараются получить образование. Гейнс сыграл на моем сочувствии, и не только на моем. Среди членов клуба многие были растроганы его академическими устремлениями. Он обладал определенным обаянием. Пожалуй, немного сальным, но действенным.
— Вы не могли бы описать его?
— А нужно ли? Полиция просила меня поискать его фотографии. Гейнс обожал фотографироваться. И сам много снимал.
Бидуэлл достал из ящика стола пять-шесть глянцевых снимков и протянул их мне. Почти на всех них Гейнс был запечатлен в плавках. Узкие бедра, широкие плечи, актерский наигрыш в позе — старающееся сойти за уверенность в себе самодовольство, которое меня всегда настораживает. По-военному остриженная голова была красива, но в темных глазах пряталось тупое упрямство, а губы говорили об избалованности. Вопреки наготе, загару, лепной мускулатуре, он, казалось, терпеть не мог солнца. На вид я дал ему лет двадцать пять — двадцать шесть.
Я отобрал одну фотографию, а остальные вернул Бидуэллу.
— Вы не разрешите мне просмотреть список членов?
Список лежал на письменном столе, и Бидуэлл молча пододвинул его ко мне, — несколько листов со столбцами фамилий, написанных изящным косым почерком. Фамилии были расположены по алфавиту, и перед каждой стоял номер. Патрику Хэмшайру предшествовал номер 345, полковнику Йену Фергюсону — 459.
— Сколько у вас членов?
— Правила ограничивают их число тремястами. Первые имели номера от одного до трехсотого. Когда кто-нибудь… э… удаляется в мир иной, мы исключаем его номер и добавляем новый. Последний номер — четыреста шестьдесят первый, из чего следует, что с момента основания клуба мы потеряли сто шестьдесят одного члена и приобрели соответствующее число новых.
Он излагал эти факты, словно читал торжественное заклинание. Мне пришло в голову, что он говорит со мной только для того, чтобы не разговаривать с самим собой.
— А вы не знаете, Гейнс не был с Хэмшайрами в несколько особых отношениях?
— Боюсь, что был. Он давал их детям уроки плавания в их собственном бассейне.
— А с Фергюсонами?
Он выпятил нижнюю губу, обдумывая ответ, но тут же снова ее поджал.
— Но разве их ограбили? Я что-то не слышал.
— И я нет. Их номер четыреста пятьдесят девять. Значит ли это, что они стали членами клуба недавно?
— Да, значит! — ответил он сердито. — Ответственность, естественно, лежит на клубном комитете, но у меня есть право вето, и я должен был бы им воспользоваться!
— Но почему?
— Мне кажется, вы знаете почему! — Он встал, прошелся до стены и резко повернулся, точно увидел на ней огненные письмена. Остановившись у стола, он уперся в край кончиками пальцев и наклонился надо мной. — Перестанем ходить вокруг да около, хорошо?
— Ко мне это не относится.
— Пусть так. А ко мне относится. Признаю, но извинений не приношу. Ситуация слишком взрывчатая.
— Вы имеете в виду — между полковником Фергюсоном и его женой?
— Отчасти. Вижу, вам про это кое-что известно, и буду с вами откровенен. Клуб находится на грани чудовищного скандала. И я прилагаю все усилия, чтобы его предотвратить. — Его тон был исполнен невыразимой важности. Так он мог бы сообщить мне, что объявлена война. — Вот поглядите.
Бидуэлл выдвинул ящик, достал сложенную газетную вырезку, дрожащими руками развернул ее и положил передо мной.
«Есть слушок, что аппетитная экс-звезда Холли Мэй, морщившая носик на киногород, старательно доказывает правоту известного присловья про жену полковника. Партнер ее в Великом Эксперименте — великолепный клубок мышц (так она, видимо, считает), который занимается спасением утопающих в клубе для миллионеров, включающих и ее миллионера-муженька. Мы, простые смертные, тоже очень хотели бы ухватить свое. Но рвите розы, пока можно, миссис Фергюсон, и молчок!»
Бидуэлл читал через мое плечо и постанывал.
— Это было напечатано на прошлой неделе. Разослано агентством по всей стране.
— Но ведь никаких доказательств здесь нет.
— Так-то так, но для нас подобный выпад все равно ужасен. Могу ли я на вас положиться, мистер Гуннарсон?
— В каком смысле?
— Что вы не будете никому повторять того, что сейчас сказали мне.
Я, собственно, ничего не говорил, но раз уж ему почудилось…
— Если этого не потребуют интересы моей клиентки. Даю вам слово.
— Но при чем тут интересы вашей клиентки?
— Ее подозревают в том, что она сообщница Гейнса. Между ними действительно что-то было, но вполне невинное. Она в него влюбилась.
— Еще одна? Как это у него получается? Красивое животное, не спорю. Но грубое.
— Некоторые любят грубую пищу. Видимо, миссис Фергюсон принадлежит к таким.
— Ну, и она сама, и ее муж не столь уж восхитительны. В этом году я допустил две большие ошибки: нанял Гейнса и не воспрепятствовал Фергюсонам проникнуть в клуб. И две эти ошибки вместе составили самую огромную ошибку моей жизни.
— Ну, вряд ли все-таки дело обстоит так скверно.
— Ах, вряд ли? Моя жизнь, возможно, находится под угрозой.
— Со стороны Гейнса?
— Да нет. Его давно и след простыл. Они уже наверное в Акапулько. Или на Гавайях.
— Они?
— Я думал, вы знаете. Эта Холли Мэй удрала с ним. А полковник Фергюсон винит во всем меня. Он сейчас сидит в баре и лакает шотландское виски. Я уверен, он набирается смелости убить меня.
— Вы серьезно, Бидуэлл?
Он наклонился так, что на его лицо упал свет. Глаза у него были абсолютно серьезными.
— Он же маньяк. Запил с той минуты, как она улепетнула, и ему втемяшилось взвалить их бегство на меня.
— Когда она уехала?
— Вчера, и прямо отсюда. Обедала с мужем в столовой. Ее позвали к телефону. А она, как повесила трубку, сразу вышла на стоянку. Гейнс ждал ее там.
— Откуда вы знаете?
— Их видел там член клуба, а потом сказал мне.
— Полиции вы об этом сообщили?
— Разумеется нет. Ситуация очень деликатная, мистер Гуннарсон. Кошмарная, но очень деликатная. — Он выдавил бледную улыбочку. — Наш клуб — наиболее уважаемый к западу от Миссисипи…
— Но ему недолго таким оставаться, если один из членов пристрелит администратора за то, что тот содействовал спасателю в покушении на целомудрие Холли Мэй.
— Не надо, будьте так добры! — Он с содроганием закрыл глаза. — Впрочем, если он меня пристрелит, всем моим тревогам придет конец.
— Вы, кажется, почти не шутите?
Он широко открыл глаза.
— Пожалуй, что и так.
— У Фергюсона есть пистолет?
— Целый арсенал. Нет, серьезно. В числе прочего, он еще и охотник на крупную дичь. Ему нравится убивать.
— А не поехать ли вам домой?
— Ему известно, где я живу. Он уже являлся туда рано утром. Орал у дверей.
— Мне кажется, вам следовало бы вызвать полицию. Он может оказаться опасным.
— Он опасен без всяких «может». Но я не могу и не стану впутывать в это полицию. Слишком многое поставлено на карту.
— Что именно?
— Репутация клуба. Ни даже тени скандала после двойного самоубийства Абернети, а это было еще до меня. Пока мне остается только стоять твердо и уповать на спасение без пяти двенадцать.
— Ну, будем надеяться, мистер Бидуэлл.
— Зовите меня Артуром, если хотите. Давайте я вам налью.
— Нет, спасибо.
Он старался затянуть разговор. Я поглядел на часы. Не без пяти двенадцать, но все-таки почти девять. Дело Эллы Баркер завело меня очень далеко и угрожало увести еще дальше. Пора было возвращаться домой к Салли. Мысль о ней была точно резинка, которая растягивается, но никогда не лопается.
