— Не беспокойся насчет меня, — сказал я. — Беспокойся насчет полиции. — Я опять подошел к телефону и позвонил Элис Куинн. — Это Ник. Нора сказала, что ты…
— Да. Ты не видел Харрисона?
— Нет, с тех пор, как привез его к тебе, не видел.
— Если увидишь, не говори ему о том, что я нагородила тебе вчера вечером, ладно? Я сказала это не всерьез, совсем не всерьез.
— Я и не думал, что ты говорила всерьез, — заверил я ее. — Кроме того, я в любом случае ничего бы ему не сказал. Как он себя сегодня чувствует?
— Он ушел.
— Что?
— Он ушел. Он меня бросил.
— Он и раньше уходил. Он вернется.
— Я знаю, но на сей раз мне страшно. Он не поехал в контору. Надеюсь, он просто напился где-то и… но на сей раз мне страшно. Ник, ты думаешь, он и правда любит эту девушку?
— По-моему, он сам полагает, что любит.
— Он тебе так говорил?
— Если бы и сказал, то это ничего бы не значило.
— Как ты думаешь, имеет смысл с ней поговорить?
— Нет.
— Может, ты с ней побеседуешь? Ты думаешь, она его любит?
— Нет.
— Что с тобой? — раздраженно спросила она.
— Нет. Я не дома.
— Что? А, ты имеешь в виду, что звонишь из какого-то места, где тебе неудобно говорить?
— Правильно.
— Ты… ты у нее дома?
— Да.
— А она там?
— Нет.
— Ты думаешь, она с ним?
— Не знаю. Не думаю.
— Может, позвонишь мне, когда сможешь спокойно говорить, или, еще лучше, навестишь меня?
— Конечно, — пообещал я и повесил трубку.
Голубые глаза Мими насмешливо наблюдали за мной.
— Кое-кто всерьез обеспокоен проказами моей дочурки? — Не дождавшись от меня ответа, она рассмеялась и спросила: — Дороти до сих пор строит из себя убитую горем деву?
— Наверное.
— Она всегда будет изображать саму невинность, — пока рядом будут люди, готовые ей верить. И ты, Ник — подумать только! — попался на ее удочку, ты, который боится верить даже в… ну… в то, например, что я всегда стараюсь говорить только правду.
— Это мысль, — сказал я. Прежде, чем я успел продолжить, в дверь позвонили.
Мими открыла врачу — он представлял собой кругленького, пухленького, слегка сгорбленного пожилого мужчину, с пингвиньей походкой, — и провела его к Гилберту.
Я опять открыл ящик стола и посмотрел на облигации; их общая номинальная стоимость, прикинул я, составляла тысяч шестьдесят, а на бирже за них дали бы сразу примерно четверть или треть этой цены.
Когда в дверь вновь позвонили, я задвинул ящик и впустил Маколэя. Он выглядел усталым. Не снимая пальто, он уселся и сказал:
— Ну что ж, говори — я готов к самому худшему. Что ему здесь было нужно?
— Пока не знаю, Мими только успела показать мне облигации и чек.
— Об этом мне известно. — Он покопался в кармане и протянул мне письмо:
«Дорогой Герберт!
Сегодня я передам миссис Мими Йоргенсен ценные бумаги, перечисленные ниже, а также чек «Парк Эвенью Траст» на десять тысяч долларов, датированный третьим января. Прошу тебя позаботиться о том, чтобы к этому дню на счету было достаточно денег для выдачи по чеку. Я мог бы предложить, чтобы ты продал еще какие-нибудь акции, однако полностью полагаюсь на твое решение. Судя по всему, я не смогу сейчас оставаться в Нью-Йорке и, вероятно, вернусь сюда только через несколько месяцев, но время от времени я буду давать о себе знать. Прошу извинить за то, что не могу задержаться до вечера и встретиться с тобой и Чарльзом.
Искренне твой,
Клайд Миллер Уайнант»
Под размашистой подписью находился список облигаций.
— Как оно к тебе попало? — спросил я.
— С посыльным. Как ты думаешь, за что он заплатил ей?
Я покачал головой.
— Я пытался выяснить. Она сказала, что он хотел «обеспечить ее и своих детей».
— Это вероятно, как вероятно и то, что она говорит правду.
— Я хотел спросить насчет облигаций, — сказал я. — Мне казалось, что все его состояние находится в твоих руках, верно?
— Мне тоже так казалось, но этих облигаций у меня не было, и я даже не знал, что они существуют. — Он поставил локти на колени и подпер голову руками. — Если сложить все те вещи, о которых я не знаю…
В гостиную вошли Мими и врач. Слегка натянуто Мими сказала Маколэю:
— О, добрый день. — Они пожали друг другу руки. — Это доктор Грант — мистер Маколэй — Мистер Чарльз.
— Как себя чувствует пациент? — спросил я.
Доктор Грант откашлялся и сказал, что, по его мнению, с Гилбертом ничего страшного не произошло — синяки, небольшое кровотечение, разумеется — однако, ему следует полежать в постели. Он опять откашлялся, сказал, что был счастлив с нами познакомиться, и Мими проводила его к выходу.
— Что случилось с парнем? — спросил меня Маколэй.
— Уайнант послал его черт знает зачем в квартиру Джулии, а там он напоролся на усердного полицейского.
Мими вернулась в гостиную.
— Мистер Чарльз уже рассказал вам об облигациях и о чеке? — спросила она Маколэя.
— Я получил записку от Уайнанта, где он сообщает, что передает их вам, — сказал Маколэй.
— Тогда, наверное, не возникнет никаких…
— Сложностей? Думаю, не возникнет.
Она слегка расслабилась, а глаза ее чуть потеплели.
— Я и не понимала, почему они должны возникнуть, но он, — она указала пальцем на меня, — любит меня пугать.
Маколэй вежливо улыбнулся.
— Могу я спросить, сообщил ли мистер Уайнант что-либо о своих планах?
— Он говорил что-то о том, что, вроде бы, собирается куда-то уехать, но, боюсь, я не слишком внимательно слушала. Не припоминаю, сказал ли он мне, куда и когда уезжает.
Демонстрируя свой скептицизм, я издал ворчание; Маколэй притворился, будто верит ей.
— А вы не припоминаете, говорил ли он что-нибудь о Джулии Вулф или о своих проблемах, или же о чем-нибудь еще, хоть как-то связанном с убийством? — спросил он.
Она энергично помотала головой.
— Ни слова, я точно помню, ни единого слова. Я спрашивала его об этом, но вы же знаете, каким несносным он бывает, когда на него находит. Мне так ничего и не удалось из него вытянуть по этому поводу, кроме нечленораздельного ворчания.
Я задал вопрос, который Маколэй, будучи слишком воспитанным, не осмеливался задать:
— А о чем он говорил?
— Практически, ни о чем, только о нас самих и о детях, в особенности о Гилберте. Ему очень хотелось увидеть Гила, и он прождал почти целый час, надеясь, что тот придет. Он также расспрашивал о Дороти, но, как мне показалось, не проявлял при этом особого интереса.
— А не говорил ли он о том, что писал Гилберту?
— Ни слова. Если хотите, могу повторить весь наш разговор. Я не знала, что он собирался приехать, он даже не позвонил снизу. Просто-напросто в дверь позвонили, а когда я открыла, там стоял Клайд; он еще больше постарел с тех пор, как я видела его в последний раз, и, кажется, еще больше похудел; я сказала: «О, Клайд», или что-то еще в этом духе, а он спросил: «Ты одна?» Я ответила, что одна, и он вошел. Потом он…
В дверь опять позвонили, и она направилась в прихожую.
— Что ты об этом думаешь? — тихим голосом спросил Маколэй.
— Когда я начну верить Мими, — ответил я, — надеюсь, у меня хватит здравого смысла не признаваться в этом.
Мими вернулась в гостиную с Гилдом и Энди. Гилд кивнул мне, пожал Маколэю руку, повернулся к Мими и сказал:
— Что ж, мэм, мне придется просить вас рассказать…
Маколэй перебил его:
— А что если сначала я расскажу вам свои новости, лейтенант? Эти события произошли раньше, и…
Гилд махнул адвокату своей ручищей.
— Валяйте. — Он уселся на диван.
Маколэй рассказал ему то, что рассказывал мне еще утром. Когда он упомянул о том, что я был в курсе этих событий с самого утра, Гилд бросил на меня укоризненный взгляд, и потом, в течение всего рассказа, полностью меня игнорировал. Гилд не прерывал Маколэя, кратко и ясно излагавшего события. Дважды Мими хотела сказать что-то, но умолкала и продолжала слушать. Закончив рассказ, Маколэй протянул Гилду письмо, в котором речь шла о чеке и облигациях.
— Это принес мне сегодня посыльный.
Гилд внимательно прочитал письмо и обратился к Мими:
— Теперь вы, миссис Йоргенсен.
Она рассказала ему то, что уже рассказывала нам о визите Уайнанта, подробно, когда Гилд терпеливо ее расспрашивал, останавливалась на деталях, однако, при этом упорно утверждала, будто Уайнант, по поводу Джулии Вулф или ее убийства, не сказал ни слова, будто, передавая ей чек и облигации, он просто сказал, что хочет обеспечить ее и своих детей, и будто она не знает, куда и когда он уезжает, хотя Уайнант вроде и упоминал об этом. Казалось, явное всеобщее недоверие к ее словам нисколько не смущает Мими. Она закончила свой рассказ с улыбкой на губах и сказала:
