– Ба, товарищ Мышкин! Каким ветром? – удивленно спросил капитан.
– Здравствуй, Боря. Не ветром, а ножками.
– Почему не на природе? Ты как будто собирался…
– Обстоятельства, – коротко ответил Мышкин, не вдаваясь в подробности.
– Что нового на вашем научном фронте?
– Зайди ко мне в лабораторию.
– Удивишь?
– Возможно…
Стараниями неутомимого Мышкина лаборатория криминалистического отдела приобрела вполне современный вид. И не только вид. Оборудование, на зависть коллегам из других райотделов области, которые тщетно пытались выведать у КаВэ секреты его снабженческих «подвигов», тоже было первоклассным. Мышкин открыл сейф, извлек оттуда часы и лупу убитого и молча положил их на стол перед Савиным.
– Предлагаешь отремонтировать? – не удержался Савин, усаживаясь на стул-вертушку.
– Предлагаю тебе еще одну задачку.
С этими словами Мышкин осторожно открыл крышку часов, пододвинул их поближе к Савину и ткнул ему в руки лупу.
– Смотри внимательно. Не там, левее. Видишь, фирменная гравировка орнамента ограничена лентой? Сейчас я включу лампу. Присмотрись к ленте.
– Костя, это же… какой-то план!
– Не ори, гений сыска. План. И текст. Вот фотография гравировки. Увеличение стократное.
– План местности. Координаты! Это же здорово, Костя!
– Не очень, Савин, не очень здорово…
– Почему?
– Потому что текст – сплошная белиберда, набор букв, а координаты… Они или зашифрованы, или придется тебя командировать в Центральную Африку, чтобы лично познакомился с местностью, на которую эти координаты указывают.
– Значит, шифр?
– Очень похоже.
– Ключ?..
– Увы, нам он неизвестен. Текст расшифровке не поддается. Я уже пытался. Правда, мои познания в этом деле довольно скромны…
– Не прибедняйся, Костя, здесь все свои. Слушай, а что если ключ к шифру – гравировка на застежке портмоне?
– Проверял. Не получается. Думаю, что нужно все это отправить в Москву. В Магадане тоже нет спецов по шифрам.
– Время, Костя, время! У меня его в обрез. А если именно в шифре кроется разгадка всей этой истории?
– Все равно я сомневаюсь, что у меня что-либо получится. Не тот уровень, Боря, честное слово. В центре люди гораздо опытней по этой части.
– М-да… Может, ты и прав. А жаль.
– Мне тоже, однако выше головы не прыгнешь…
– Костя, а если попробовать сопоставить план на гравировке с картой на местности, где найден убитый?
– Идея хорошая, но для большой ЭВМ. Моему компьютеру на это и года не хватит. Сам знаешь, сколько ручейков и речушек сплетено в кружево на этой местности. А если учесть, что на гравировке все это изображено довольно условно, и главное, видимо, заключено в тексте, то суди сам, насколько нам подходит этот вариант.
– Согласен, – уныло кивнул Савин.
– И все же из этого плана мне удалось кое-что выцарапать.
– Ну!
– Техника, Боря… Нам удалось установить тождество почерков гравера на крышке часов и на застежке портмоне.
– Значит, все-таки, на застежке ключ к шифру?
– Ключ не ключ, это еще требуется доказать. Но то, что гравер – умелец, каких поискать, можно сказать с уверенностью. Так тонко и чисто выполнить гравировку, да еще в таком микроскопическом масштабе и вдобавок ко всему искусно замаскировать, под силу только незаурядному специалисту граверного дела. А таких профессионалов в нашей стране, поверь мне, Боря, немного.
– Думаешь, ниточка?..
– Не просто думаю, а уверен.
Рана Владимира затянулась по истечении второй недели. Но Макар Медов выздоравливал трудно. Дни и ночи напролет сидел возле него Владимир, прислушиваясь к тяжелому хриплому дыханию старого каюра. Сидел до тех пор, пока не стали подходить к концу продукты, загодя запасенные якутом. Он растирал Макара мазями, хранившимися у якута на такой случай в котомке, поил целебными настоями трав и медвежьим жиром, прикладывал к ране толченную в порошок кору деревьев, смоченную спиртом. А дни шли своим чередом. Шальной разгул октябрьских метелей утихомирил звонкий и веселый ноябрьский мороз, которому на смену пришел хмурый, туманный декабрь.
После Рождества Владимир впервые вышел на охотничью тропу. Продуктов у них осталось всего ничего. Подходила к концу даже вяленая рыба, хотя поначалу казалось, что ее хватит до весны. Макару полегчало. Рана затянулась, и якут, придерживаясь за стенки избушки и при этом пошатываясь и кряхтя, пытался в его отсутствие ходить, за что не раз получал нагоняй. Но дело явно шло на поправку. Может быть, причиной тому были вкусные и питательные бульоны из глухарей и рябчиков, добытых Владимиром, или лечебные процедуры наконец дали желанный результат, а возможно и то, что зима медленно и уверенно скатывалась к весне, но как бы там ни было, а в начале февраля Макар стал на широкие охотничьи лыжи и отправился ставить петли на зайцев…
Олень ринулся напролом через кустарник, но пуля оказалась проворнее.
Отшвырнув в сторону ненужные лыжи, Владимир, зарываясь по пояс в сугробы и царапая лицо и руки о ветви, полез к добыче.
Второй выстрел не понадобился – когда он добрался до оленя, тот дернулся в последний раз и затих.
Быстро и сноровисто освежевав оленя, Владимир разрубил тушу на куски и принялся перетаскивать мясо поближе к лыжне.
Неясный, приглушенный густым частоколом молодого подлеска говор и шорох лыж заставили его прервать свое занятие. Опрометью нырнув в заросли, Владимир дослал в ствол карабина патрон и, сдерживая бурное дыхание, затаился под корневищем вывороченного бурей сухостоя. «Неужели опять Делибаш с компанией?!» – подумал Владимир. Недобро прищурив глаза, он поднял карабин и взял на прицел неширокую просеку, откуда должны были появиться с минуты на минуту незваные гости…
На этот раз впереди шел Колыннах. Заметив лыжню, Кукольников зло выругался и на всякий случай решил обезопасить себя и остальных, спрятавшись за спиной старого якута. Держа карабины наизготовку и осторожно посматривая по сторонам, они медленно скользили по просеке. Все еще зоркие глаза Колыннаха не подвели и на этот раз. Свежие оленьи следы и пар освежеванной туши, зависший легким облачком в прозрачном неподвижном воздухе, подсказали ему, что удачливый охотник где-то поблизости. А хорошо зная таежные обычаи, он не сомневался, что вот-вот может заговорить и его карабин.
– Твоя не стреляй! – вскричал каюр. – Моя якута! Моя Ко-лын-нах!
Владимир уже и сам видел, что это не Делибаш с напарниками. Но при этом он не мог не отметить, как человек с определенным военным опытом, что попутчики старого якута отнюдь не новички в военном деле. Как только Колыннах прокричал первую фразу, они словно по мановению волшебной палочки исчезли с лыжни, и только желтый дождь сухих лиственничных иголок указывал, что пришельцы тут же расползлись по сторонам, охватывая просеку полукольцом.
Поколебавшись какое-то мгновение и решив, что прятаться нет смысла, Владимир поднялся на ноги и подошел к Колыннаху – его он знал с давних пор, – не выпуская при этом из виду попутчиков якута, затаившихся в засаде.
– Ладимир! – радостно закричал Колыннах. – Улахан Ладимир… – Старый якут прослезился.
И начал звать своих попутчиков:
– Ваша ходи сюда! Бойся нету! Ладимир – хороший человека! Кукольников исподлобья всматривался в спокойное, мужественное лицо бородача. Жандармский ротмистр (а ему никак нельзя было отказать в проницательности) сразу смекнул, что перед ним человек незаурядный, не какой-нибудь таежный бродяга, варнак, личину которого он надел на себя. Впрочем, такая маскировка не вызывала удивлений: сколько их благородий скрывалось в колымской глухомани после разгрома белого движения на северо-востоке России. Не всем удалось укрыться в Китае или перебраться в Америку.
Поэтому Кукольников неожиданно вежливо спросил:
– С кем имею честь?..
Офицерская выправка ротмистра была видна даже под меховой одеждой, и Владимир понял, что перед ним один из защитников «единой и неделимой», которые не очень то стремились воевать, а в основном занимались грабежом местного населения и факторий. Симпатий к этому сброду он не питал. Впрочем, как и к большевикам, о которых имел весьма смутное представление по той простой причине, что слухи о них доходили в колымские дебри разноречивые, да и те пресекались белогвардейцами самым жестоким образом.
Но, зная, с кем предстоит иметь дело, Владимир решил схитрить, поскольку численный перевес был явно не на его стороне, а замыслы пришельцев ему были неизвестны. С горькой иронией в душе он назвался:
– Подполковник граф Воронцов-Вельяминов.
– Ротмистр Кукольников! – мгновенно подтянулся бывший служака Жандармского корпуса. Чинопочитание в царской России всегда было на должной высоте, а тем более – в офицерской среде.
