Ожидание затягивалось. Заныла спина, потом засвербило раненую ногу, хотелось поудобнее усесться на жестком стуле, переменить положение…
— Героическому командиру — почет и слава! — раздался вдруг знакомый голос.
Абрамов обернулся, невольно вставая, и увидел располневшего, в неизменных круглых очках, Сокол-Номоконова. Боевые друзья крепко обнялись.
Вышли в коридор, к лестничной площадке, задымили номоконовскими папиросами. После сетований по поводу крайне исхудалого вида Абрамова, Василий Михайлович рассказал старому соратнику о новой своей должности, милицейских нуждах и заботах, о том, что многие из общих партизанских знакомых пошли на службу в милицию. Последнее несколько приободрило Барса.
— Не робей, паря, — гудел Сокол-Номоконов. — Если тебя к самому Иванову вызвали, должность будет предложена ответственная, ничуть не хуже твоего командирства, а то еще и повыше!
Сокол-Номоконов многозначительно поглядел на товарища, выдерживая паузу для придания своим словам большей солидности.
Но Абрам Иосифович до конца значимости сказанного оценить не успел — на лестнице показался немолодой мужчина, при виде которого Василий Михайлович поспешно принялся разгонять рукой папиросный дым.
— Здравствуйте, товарищи! — подошедший поздоровался с обоими за руку. — Ко мне?
— Точно так, Михал Данилыч! — пробасил Сокол-Номоконов. Из чего и дурак бы догадался, что товарищ министра Иванов прибыл собственной персоной.
Прошли в кабинет, просторный, но пустой. Скромный двухтумбовый стол, диван, обитый потертым дерматином, несколько таких же, как в приемной, стульев.
Через пару минут, получив от Иванова резолюцию на какой-то документ, Сокол-Номоконов попрощался, взяв с Абрама Иосифовича слово сегодня же вечером быть у Номоконовых к ужину.
Басок начальника облмилиции еще слышался в приемной — с кем-то там заспорил, — а Абрам Иосифович уже взял быка за рога:
— Уважаемый Михаил Данилович! Я тут, вас дожидаясь, со старым боевым другом малость успел переговорить, он нынче такой высокий пост в милиции занимает, что про многое просветил. Работы, вижу, хватает у вас, и кусок нелегкий. Но, поймите! Все-таки я — человек военный, к тому же, считаю, что предписание выдано мне ошибочно. Не разобрались, бюрократы чертовы! Надо — я к самому Блюхеру пойду!.. Ну не мое это дело — какими-то околоточными заведовать! Я — боевой командир!..
Абрамов злился. Он видел, что Иванов, молча выслушивающий его тираду, еле заметно улыбается. Понимает, мать его, что командир-то с него, Барса, нынче никакой!
— Улыбаетесь! Ага, значит! Кипи, мол, самовар!..
— Абрам Иосифович, дорогой ты мой. Наоборот! Все правильно говоришь, только текущий момент определил неверно! — прервал его гневную тираду Иванов.
Поднялся из-за стола, быстро зашагал по кабинету, от стола — до двери, от двери — до стола.
— Что ты, Абрам, боевой и способный командир, я знаю. Больше того, убежден, что большой пост в Нарармии тебе доверить было бы самым правильным. Думаю, что и товарищ Блюхер такого же мнения. Кстати, никто ведь тебе и не запрещает к нему со своей просьбой обратиться… Но есть ли резон, дорогой товарищ Барс-Абрамов?
Замерев напротив, Иванов пристально, прямо в глаза, на Абрама уставился. А тот вдруг поймал себя на мысли, что ведь не со шпаком, пороха не нюхавшим, разговор ведет. Сокол-Номоконов про Иванова ему много интересного порассказал, пока перекуривали. Три Георгия получить в германскую — однако!
И запал у Абрама стал понемногу проходить.
— Вот ты мне сам ответь? — продолжал Иванов. — Каков резон? Я не говорю, что врачи могут и белым билетом пригрозить. Понятно, что от эскулапов ты вскорости отобьешься, как малость на харчах подымешься. Но, батенька дорогой, война-то, почитай, заканчивается! Только с кем? Правильно, с белой и желтой сволочью! А знаешь ли ты, Абрам, что другая война уже идет? На те, к которым ты привык, непохожая! Думаешь, пьяный Ванька с кистенем самодельным ограбил парочку новоиспеченных буржуев — и амба? Нет, батенька, сотни их, мародеров, грабителей, убийц и воров! И вооружены до зубов! Во всей милиции, веришь ли, трехлинеек — раз-два и обчелся, до сих пор в основном «берданки» и смит-вессоновские ржавые револьверы, а бандит из-под полы «кольт» самозарядный тянет или «маузер», с карабином на тракт выходит, ручную бомбу, не раздумывая, швыряет в людей!
Иванов снова резко заходил по просторному кабинету.
— Наверное, Абрам, ты уже достаточно наслушался, что народ-то говорит? Правильно! Чехвостят власть и милицию за то, что беззубые мы! От японцев отбились, от Семенова и прочих, а тут… У людей — страх неимоверный перед бандюгами, а в милицию веры, увы, совсем мало. Да нам, друг ты мой, позарез, слышишь, позарез нужны командиры и бойцы, огонь и воду прошедшие, которых люди знают и уважают, которым верят! Если такой пришел народ защищать — защитит? Защитит! Люди обязательно в это поверят, а если поверят — бояться перестанут, будут помогать с преступниками бороться. Или я не прав?
Иванов присел рядом с Абрамовым на диван.
— Сам знаешь, что прав. Но не только об этом думаю. Милицию формируем, много молодежи необученной. Не имеем мы права их под бандитскую пулю или нож подставлять — научить сначала обязаны! Согласен со мной? Вот! Ну и скажи тогда мне, батенька дорогой, а кто новичков боевому делу обучать будет, дисциплине военной, чтобы, как и в бою, не стала расхлябанность или неумелость причиной поражения и гибели, а? Или, может, мне бандеролями из Советской России таких инструкторов присылают?
Иванов поднялся с дивана, вернулся к столу, уселся, шумно двигая стулом.
— Скажу тебе, Абрам Иосифович, две вещи. Первое. Положение с преступностью в Республике крайне серьезное. Поэтому даже закон принят, что все служащие милиции, как внутренней охраны государства, считаются мобилизованными наравне с призванными в Народно-революционную армию. Так-то вот. И второе. Имею я, Абрам Иосифович, очень серьезные виды на тебя. Извини, что в начале нашего разговора слукавил… Да не вскидывай ты так голову! Это я про Блюхера. Мы с министром, товарищем Матвеевым, были у него недавно. Как раз с просьбой об укреплении милиции командирами и бойцами НРА. В чем нам не отказали! Понял? Нет? Да я к тому, батенька дорогой, что Евгений Михайлович самолично Василия Константиновича за тебя просил. Он тебя здорово помнит!..
Барс-Абрамову было приятно, что за своей высокой министерской должностью Матвеев не забыл их совместное участие в боях на Восточном фронте.
А Иванов продолжал:
— По твоей кандидатуре выбор не случаен. Евгений Михайлович в курсе, как тебя старая рана и лихоманка прихватила. Сожалеет. И не раз мне говорил, что не встречал более толкового и волевого командира, у которого всегда дисциплина среди бойцов была на высоте, как бы там ни поворачивала удача. Ни дезертиров, ни паникеров, ни мародерства! Так? Так… Вот и взяли мы тебя до выздоровления на заметку. Дело в том, что собираемся создать милицейскую школу. Конечно, это в перспективе, пока лишь курсы трехмесячные. Но милицейскому делу будем учить по-военному, чтобы, как в добром строевом полку: распорядок, дисциплина, строевая подготовка, субординация! Чтобы сразу, с первого дня, любую разболтанность и разгильдяйство закрутить на тугие гайки! И вот тут-то, батенька дорогой, очень ты нужен! Посему должность тебе предлагаю наи-ответ-ствен-ней-шу-ю! — произнес товарищ министра чуть ли не по слогам. — Предлагаю эту будущую милицейскую школу возглавить! Пока там бывший помощник начальника Прибайкальской милиции Добронравов занимается, первый набор в полсотни курсантов сформировал. Вот тебе и заместитель готовый. Ну что скажешь?
А что мог сказать Абрам Иосифович? В логике Иванову отказать было трудно, все по полочкам разложил, напористо и убедительно. И как человек, он Абрамову понравился. Несмотря на свой высокий пост, мужиком оказался простым, свойским, с понятием.
А уж чем вовсе напрочь убил, так это пересказом про состоявшийся разговор двух министров, Матвеева и Блюхера, про него, Барса-Абрамова. Вот, значит, как! Рассчитывают на него в новом деле!..
Они еще долго беседовали. О том, какой видится будущая школа, где ей выделили помещения, как организуется снабжение и обеспечение процесса учебы.
Потом, здесь же, в кабинете Иванова, Абрамов написал заявление: «Прошу зачислить меня на имеющееся вакантное место начальника инструкторских милицейских курсов». Поставил подпись и дату — 28 июля 1921 гада.
Но одно условие товарищу министра оговорил — выпустит он, Абрамов, первый курсантский набор и полномочия начальника школы сложит, ежели здоровье у него в улучшение не придет, потому как командовать с лазаретной койки он не привык и не желает.
3
Четыре дня спустя во дворе здания бывшего епархиального училища, что расположилось на углу Троицкосавской и Мариинской улиц и теперь было отдано под милицейскую школу, перед строем первого набора — пятьюдесятью курсантами, обмундированными во все новое, вплоть до сапог, был зачитан приказ № 1:
