– По моему делу? – удивленно спросил Баширов, – честно говоря, я был уверен, что вы уже вернулись в столицу. Рафиков доложил, что там все ясно и дело можно закрывать.
– А я бы так не спешил, господин полицмейстер, – нарочито по-деловому сказал Роман. – Если вы не возражаете, я приведу кое-какие факты, о которых, вы, наверно, не знаете.
Баширов снова поморщился и вздохнул.
– Что ж, давайте, излагайте ваши факты. Только прошу, побыстрее, у меня скоро обед.
– Я вас не задержу, – холодно ответил Муромцев и начал доклад: – Начну с того, что я и мои коллеги в течение последних дней тщательно собирали по губернии данные о пропавших и погибших подростках. Только на примере двадцати деревень и сел на востоке губернии имеются данные о двадцати семи подростках пропавших без вести. Далее, в трех других уездах есть данные о гибели двадцати восьми девочек. Это статистика за десять лет!
Муромцев вытащил из сумки карту и разложил ее на столе поверх документов. Баширов молча смотрел на нее.
– Вот, полюбуйтесь, господин полицмейстер, – Роман звонко ударил по карте ладонью, и Баширов вздрогнул, – места, где обнаружвали тела погибших, отмечены красными точками! Они везде! По всей губернии! И все в лесах! Вы знали об этих случаях? Что вы можете сказать на это?
Баширов заерзал в кресле и неуверенно проговорил, нахмурившись:
– Вероятно, жертвы диких зверей?
Муромцев уперся руками в стол и, наклонившись к Баширову, спросил:
– Тогда ответьте мне на такой вопрос: если это, как вы говорите, дикие звери, то почему они так избирательно нападают? Их жертвами оказываются только беспризорные дети, причем девочки! Что за звери такие?
Баширов покраснел, надул щеки и собрался что-то сказать, но Муромцев продолжил:
– И еще! Нападения случались не точечно, не только в местах обитания зверей! Вот, посмотрите сами, – Роман стал водить пальцем по карте, – эти точки есть чуть ли не на каждом вершке карты! А ведь мы проверили не все уезды! И я более чем уверен, что проверка в остальных местах даст схожий результат! Но тогда есть опасность, что число погибших детей перевалит за сотню!
Роман выпрямился и посмотрел на Баширова в ожидании ответа. Тот растерянно смотрел на красные точки на карте, собираясь с мыслями. Затем он поднялся из кресла и, скрипя сапогами, подошел к деревянному секретеру. Достав из коробки сигару, он откусил кончик и прикурил от спички. Муромцев тоже закурил папиросу, усевшись в кресло. Некоторое время они курили в тишине. Наконец Баширов спросил:
– Но как такое возможно, Роман Мирославович? Такие масштабы!
– Поверьте, возможно! Вам просто не докладывали!
Баширов вдруг топнул сапогом так, что посуда в серванте жалобно зазвенела.
– Но почему? Почему они все молчали?! – закричал он, брызнув слюной. Руки его затряслись.
– Все просто, Керим Кербалаевич, – спокойно ответил Роман, – никто не хочет бюрократии и лишних проблем! Ведь кто жертвы? Нищие, беспризорные детишки! Вроде как хищниками растерзаны, так куда проще похоронить их тихонько, и все.
– Подождите, – сказал Баширов, – а ведь разговор был про медведей?!
– Разговор, может, и был, да опять не сходится, – вновь парировал Роман, – охотники делали облавы, чтобы тех медведей наказать и…
– И что?
– И ничего! Нет никаких медведей. Вот, смотрите сами, – сыщик вытащил из папки листок, – это статистика за десять лет. Здесь говорится, что убито было всего три медведя: шатун, медведица и медвежонок. Кроме того, еще убито три волка, один из которых оказался больным.
Баширов взял листок и, не читая, положил его на стол. Он сел в свое кресло и задумался, почесывая сизый щетинистый подбородок. «Вот же незадача, – рассуждал он про себя, смотря на Муромцева, – если мы сейчас этих питерских сыщиков отправим домой, как предлагает Рафиков, то их отчет по убийствам, да еще с результатами недавнего вскрытия, может наделать много шума и подпортить мне репутацию. Ведь одно дело, когда убили одну нищенку, но не сорок же!»
Муромцев смотрел на полицмейстера и усмехался, словно понимал ход его мыслей.
– Хорошо, – наконец сказал Баширов, – чего вы хотите, Роман Мирославович? Вы должны прекрасно понимать, что об эксгумации тел не может идти речи, ведь все же у вас пока в наличии лишь теории! А последняя жертва, даже пускай жертва убийцы и насильника, – всего лишь беспризорная побирушка.
Тут Роман не выдержал, подошел к Баширову и яростно прошептал:
– Позвольте заметить, Керим Кербалаевич, это была такая же гражданка нашей страны, как и мы с вами! И нищенкой и побирушкой она стала не по своей вине, а по..
– Да, да, хорошо, – перебил его Баширов, замахав руками, – работайте! Только прошу вас, держите меня в курсе всех ваших действий!
– Хорошо, – ответил, улыбаясь, Муромцев, – но и у меня есть к вам просьба!
– Какая еще просьба? – спросил устало полицмейстер.
– Держите вашего Рафикова подальше от нашего расследования.
С этими словами Муромцев сложил карту в сумку, затушил папиросу в пепельнице, поклонился и, не прощаясь, вышел из кабинета.
Глава 12
Солнце завершало свой уже по-осеннему короткий рабочий день и освещало лес последними лучами, когда Барабанов вышел наконец на искомую поляну. До поселения, о котором рассказывал Муромцев, пришлось добираться почти сутки – ночь он протрясся в бричке под ледяным дождем, а поутру нашел провожатого и вместе с ним углубился в паутину лесных тропинок. Куда быстрее было бы подъехать со стороны речки и перебраться на челне, но из-за дождливой погоды дороги там совсем не стало, пришлось искать проводника в соседней деревне. После долгой торговли и уговоров один из бортников-башкиров согласился отвести странного господина к «этим», но запросил за услугу баснословные два рубля, их Нестор скрепя сердце вытащил из общего «фонда» сыщиков. Оно и понятно, в деревне проживали добрые христиане и на какие-либо сношения со своими соседями, которых Муромцев мягко назвал «не чурающимися язычества», шли только в случае большой необходимости.
Теперь Барабанов достиг своей нелегкой цели: деревенька дворов на тридцать, ладная и чистая, стояла на большой ровной поляне, спрятанной от лишних глаз посреди чащобы, над избами курились дымы, во дворах резвились детки, и никакие странности на первый взгляд в глаза не бросались. Кроме одного – посреди поселения, на самом высоком и почетном месте, где по обычаю всегда размещалась церковь, стоял огромный домина, срубленный из толстых бревен, с тесовой крышей. Никакого двора или хозяйства рядом с ним устроено не было, из чего Барабанов уверенно сделал вывод, что перед ним не что иное, как языческий храм для совместных молений. Изнутри доносился стук молотка.
Нестор глубоко вздохнул, выпрямился, стряхнул с одежды приставшую паутину и решительно вышел из леса, направляясь к большому дому. Правда, почти сразу он охнул, вновь согнулся и продолжил путь, прихрамывая и причитая. Еще ночью в открытой бричке он вымок под дождем, а после ледяной ветер докончил дело, всю дорогу исправно задувая ему прямо в поясницу, прикрытую лишь худым пальтецом. На следующий день, во время блужданий по лесу, поясница ныла и «стреляла», а к вечеру и вовсе заклинила, согнув бывшего народовольца в почтительном полупоклоне.
Жители со спокойным интересом наблюдали, как на опушке леса возник всклокоченный бородач в городской одежде и целеустремленно зашагал по взгорку. С трудом забравшись на высокое крыльцо, незнакомец поохал, отдышался и с некоторой опаской зашел внутрь.
– Добрые люди, здравствуйте!
Барабанов настороженно оглядывал просторное пустое помещение. У входа, спиной к нему, сидел коренастый мужик в сером нанковом кафтане и увлеченно приколачивал на пол свежеоструганные доски, рядом был разложен немудреный плотницкий инструмент. Наконец мужик оставил свое занятие, обернулся и, сплюнув в пятерню до этого зажатые во рту гвозди, ответил:
