Курносый вдруг побледнел и сглотнул.
– Так? – вдруг повернулся к нему Елисеев.
– Так точно! – пробормотал парень и попытался встать.
– Сиди, сиди, – приказал Елисеев, потом вынул часы из жилетного кармана и откинул крышку. – Так-так… – сказал он. – И что это означает?
– Виноват… – заторопился курносый. – Часы дома забыл.
Елисеев поднял бровь.
– А как же вы, уважаемый, соблюдаете график выключения света?
– По… по… приблизительно… Чую.
Елисеев обернулся к Теллеру:
– И давно здесь работает этот чувствительный человек? Как долго продолжается это безобразие?
Теллер наклонил голову.
– Первый день. Вчера местный смотритель Пахомов получил телеграмму из деревни – его жена при смерти. Он попросил подмены и умчался, не дожидаясь моего ответа. Григорий Григорьевич, вы же знаете, как трудно сейчас с обученным персоналом – пришлось поставить вот этого. Срочно ищем замену. Простите, но ситуация действительно…
– А этот Пахомов, – зло сказал Елисеев, – он что, просто взял и уехал?
– Так точно.
– Обратно не принимать, – строго распорядился миллионер. Потом помолчал, искоса взглянул на непроницаемое лицо Теллера и, повернувшись к курносому, произнес: – Вот, держите.
Он отстегнул от цепочки свои часы и протянул смотрителю. Тот от изумления застыл с открытым ртом.
– Держите! Не дарю. Это до тех пор, пока не получите служебные.
Парень дрожащими руками принял золотой брегет.
Елисеев снова обернулся к Теллеру:
– Завтра принесите ему часы. Да с будильником! И поставьте сюда на пару дней своего человека, чтобы тот проследил за соблюдением технологии. Понятно?
– Так точно!
Во время этого разговора я снова вернулся к окошку и посмотрел через стекло в зал. Елисеев подошел ко мне сзади и спросил:
– Так что? Где тут может быть второй ход?
– Сейчас. Подождите, – сказал я, не отрываясь от окошка.
Нет, просто наблюдая, я не мог ничего понять.
– Эй, часовой! – крикнул я, повернувшись к парню. – Выключи-ка свет! Как положено.
Служитель робко взглянул на Елисеева, который кивнул, подтверждая мое требование.
Щелчок, и все вокруг потонуло во тьме.
Лай тоже стих.
– Что такое? – спросил я. – Почему не лают?
– Ждут, – коротко ответил Теллер. – Работают молча.
– А почему и здесь темно?
– Общая проводка во всем подвале.
– Главное, не открывайте дверь, Гиляровский, – услышал я голос Елисеева, – а то крысы могут побежать и сюда.
Я приложил ухо к брезенту, попытался вдавиться поглубже в вату – до самого дерева.
Какой-то неровный шум я все-таки смог услышать – похожий скорее на шум прибоя. И еще – тонкий, еле слышный свист – похоже, крысиный писк, издаваемый сотнями грызунов, ринувшихся в эту атаку.
Я представил себе, как в полной темноте эти маленькие отважные терьеры бьются с крысиной ордой, пользуясь только своим обонянием. Час за часом. День за днем.
– И ведь всех крыс передушить в Москве невозможно, – сказал я, – не так ли? Сизифов труд.
– Да, – ответил Елисеев. – Сизифов труд для собак. Крысы плодятся с такой скоростью, что передушить всех просто не получится – всегда прибегут новые.
– Сколько в Москве крыс, интересно?
– Намного больше, чем людей, – сказал Григорий Григорьевич. – Это бич всех крупных городов. Обычно они живут, не пересекаясь с людьми – те крысы, которых вы встречаете на помойках, – это единицы. А вот мы, те, кто хранит большие массы продуктов в подвалах, хорошо знаем, крысы – это живой поток, с которым можно и нужно бороться, но победить его нельзя.
– Включай обратно! – скомандовал я.
– Прикройте глаза, Григорий Григорьевич! – сухо попросил Теллер.
– Сам знаю!
Я тоже прикрыл глаза, чтобы не ослепнуть от яркого света электрической лампочки.
Наконец мы проморгались, и тут я заметил, что служитель подвала берет в руки мешок и палку с гвоздем – подцеплять крысиные тушки.
– Э, погоди, – сказал я ему, – дай сперва я пройдусь по залу!
– Зачем? – спросил Елисеев.
– Хочу проверить одну свою теорию. Вы со мной, Григорий Григорьевич?
Елисеев кашлянул.
– Н-н-нет, пожалуй. Возьмите с собой Теллера.
Я кивнул и открыл дверь. Лай, подхваченный эхом подвала, снова стал оглушительным. Несколько ближайших собак подняли головы и посмотрели на нас с Теллером, покинувших комнату служителя. Впрочем, поскольку у нас не было длинных хвостов и мы не собирались грызть подвешенные к потолку окорока, особого интереса для собак наши личности не представляли – они снова начали кружиться по столам, позвякивая цепочками и оглушительно лая. Я стал ходить вдоль стен и тщательно осматривать трупики крыс, валявшиеся у ножек столов. Теллер следовал за мной без попыток заговорить, которые в том шуме, впрочем, были бы бесполезными.
Наконец я нашел то, что искал. Стол, где количество задушенных крыс было наибольшим. На этом столе, слегка дрожа, стояла рыжая собака с белым пятном на лбу.
– Ай, молодец, – сказал я, – понимая, что в шуме никто меня не услышит, – Помог ты мне. Надо бы тебя чем-то угостить, но прости, не знал, что встречу такую геройскую псину.
Потом я повернулся к стене и стал внимательно ее изучать. Теллер стоял рядом, не показывая своего интереса, но я спиной чувствовал, что он взволнован. Наконец мне показалось, что я нашел то, что искал – в одном месте штукатурка слегка изогнулась внутрь, а у самого пола шла довольно широкая щель. Я вынул из кармана кастет и надел его на руку. Примерился. Что же, если я не прав, значит, больно будет мне, а не стене.
Коротко размахнувшись, я вогнал кастет в выбранный участок штукатурки и с трудом удержался на ногах – рука прошла сквозь стену. Посыпалась крошка, а в стене образовалась приличная дыра.
Кто-то хлопнул меня по плечу, я поморщился и повернулся, чтобы дать понять Теллеру, что меня не стоит теперь отвлекать, но это был не он, а Елисеев. Григорий Григорьевич вопросительно указал на дыру в стене.
– Фонарь, – прокричал я, наклонившись к его уху. – Пусть принесут фонарь!
Миллионер кивнул и отошел к Теллеру. Я же продолжил кастетом расширять дыру, пока, наконец, весь покрытый кусками штукатурки, не обнажил лаз целиком – довольно большой, чтобы даже я сам мог в него пролезть.
Тут вернулся Теллер с двумя керосиновыми фонарями – он зажег от спички фитили и передал один из них мне. Оказаться под землей вместе с главным охранником показалось мне не лучшей мыслью, но в этот момент Елисеев протянул руку и взял у Теллера второй фонарь. А потом кивнул мне – веди. Встав на колени, я протиснулся в лаз, держа фонарь перед собой. Ах, если бы это был достопочтенный подземный ход из старинного романа, выложенный почерневшим от копоти факелов кирпичом, в рост человека! Но нет, это оказался настоящий воровской лаз – сверху свисали мертвые корни давно исчезнувших деревьев и какие-то ветхие тряпки. Низ был покрыт слоем раскрошившейся земли вперемешку с камнями – сверкнули и осколки бутылочного стекла. Тем не менее сначала пришлось ползти на коленях, сознавая, что брюки погибли окончательно. Потом лаз расширился, я смог встать, согнувшись в три погибели. Но далее он стал еще шире, и я пошел, уже просто наклонив голову. Свет от фонаря Елисеева сливался с моим. Лай собак стал приглушенным – мы удалялись от подвала с терьерами. Наконец он стих до такой степени, что мы смогли переговариваться.
– Не боитесь, Григорий Григорьевич? – спросил я.
– Есть немного. Скажите, Владимир Алексеевич, как вы нашли это место?
– Можно сказать, по наитию. Крысы ведь не сквозь стены прут? Должны и у них быть свои ходы. А подземный ход для них – это целый тракт! Так что я посмотрел, у которого из столов больше всего задушенных крыс – там и искать надо.
– Логично!
Я пожал плечами.
– А теперь и вы мне ответьте, Григорий Григорьевич, зачем полезли сами? Могли бы Теллера послать?
– Интересно.
– Не доверяете ему?
Неожиданно свет стал слабее – потому что Елисеев остановился, и его фонарь больше не освещал пространство впереди.
– Послушайте, Гиляровский, – проговорил миллионер, – я целиком и полностью доверяю Теллеру. Но не потому, что я доверчив. Теллер может ошибаться, но он не предаст меня. Не потому, что он такой честный. Дело не во мне и не в Теллере.
– Как так? – спросил я, тоже останавливаясь.
– Дело в его жене.
– Как так? Почему в жене?
– Жена Теллера больна туберкулезом. Оттого ему постоянно требуются деньги на лечение. Если Теллер потеряет работу и не сможет находить средства для лекарств, она умрет. Сейчас он копит деньги, чтобы отправить ее в Швейцарию, в альпийскую клинику. Именно поэтому я совершенно доверяю ему – он вынужден служить честно и боится потерять место.
Я повернулся к Елисееву и с изумлением покачал головой:
– Но ведь вы собираетесь уволить его после открытия магазина. Вы сами так сказали недавно.
