В центре зала, сменяя друг друга, извивались под тягучую опьяняющую мелодию турецкие танцовщицы в полупрозрачных, развевающихся шелковых одеждах. Время от времени их место занимали европейские исполнительницы – скорее всего, француженки в модных парижских платьях новейших фасонов. Они исполняли по-французски одну-две песенки – как правило, не слишком хороший голос сочетался с невысоким уровнем самих песенок, но смазливые личики исполнительниц примиряли с ними публику, и шансонетки собирали свою порцию вялых аплодисментов.
Наконец, уже ближе к полуночи, в атмосфере кабаре почувствовалось оживление: музыканты встрепенулись и заново настроили инструменты, посетители повернулись к центру зала и стали разговаривать тише, официанты, и без того бесшумные, стали, кажется, просто бесплотными тенями – по всему чувствовалось, что ожидается гвоздь программы.
Раздались аплодисменты завсегдатаев, и на сцену выпорхнула стройная блондинка в легком белом кисейном платье, напоминающем греческую тунику. Ордынцев подумал, что певица действительно удачно выбрала себе имя: в ней и в самом деле было что-то ангельское – светлые золотистые кудри, наивный взгляд голубых глаз, длинные ресницы.
Девушка запела. Голосок у нее был несильный, но нельзя было отказать ей в некоторой музыкальности. Песенка была печальной – какая-то ерунда про милого друга, который покинул красавицу, а она не может его забыть, ждет и смотрит утром на восход, а вечером – на закат. Публика слушала песенку, затаив дыхание. Борис наблюдал за исполнительницей, стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение. Она пела старательно, но приглядевшись, Борис отметил, что движения ее были несколько заученны. Тем не менее публика разразилась бурными аплодисментами, когда последний куплет подошел к концу. Анджеле кидали цветы – сплошь белые розы, очевидно, она завела такой обычай. Девушка улыбалась, округляла глаза и взмахивала длинными ресницами.
Борис знаком подозвал официанта и спросил его вполголоса, сколько времени выступает здесь ангелоподобная мадемуазель? Официант – разбитной чернявый малый, не то турок, не то араб, не то все вместе – ответил, что мадемуазель Анджела выступает в «Грезе» несколько месяцев, и все время у них аншлаг, потому что публике нравятся ее внешность, голос и манера исполнения. Борис не заметил у Анджелы никакой особенной манеры исполнения, очевидно на публику, привыкшую к знойным восточным красавицам, произвели сильное впечатление голубые глаза и золотистые кудри.
Следующую песенку Анджела исполнила по-итальянски. Борис не понял ни слова, но публика пришла в полный восторг. Анджела тоже оживилась и при исполнении следующей песни начала танцевать. Она улыбалась и посылала публике воздушные поцелуи, причем, поскольку девушка находилась посредине зала, ей все время приходилось поворачиваться, чтобы не обидеть никого из своих поклонников. Вот она повернулась в сторону Бориса, но встретила каменное выражение лица и взгляд, устремленный куда угодно, только не на нее. Борис подождал некоторое время, потом исподтишка взглянул на певицу. Она уже повернулась в другую сторону. Так продолжалось несколько раз, пока не кончилась песня, и Борис умудрился ни разу не встретиться с Анджелой взглядом. В этот раз девушку закидали деньгами. Она ловко уклонялась, продолжая кланяться, и на губах ее застыла улыбка. Борис участия в овациях не принимал, он вообще отвернулся и переглядывался со смуглой турчанкой, что сидела на маленьком диванчике неподалеку. Глаза у девушки были сильно подведены арабской тушью, щеки нарумянены, волосы забраны в тюрбан. Вообще, она была полной противоположностью Анджеле. Турчанка по-своему поняла взгляды Бориса, она встала и подошла к его столику. Борис скосил глаза на Анджелу, та несомненно заметила эти передвижения.
Борис улыбнулся турчанке и велел официанту принести себе еще шампанского, а девушке – шербету, засахаренных орешков и прочих сладостей – в «Грезе» девушкам из угощения разрешалось только сладкое и прохладительное питье. Овации понемногу прекратились, и ангелоподобная исполнительница удалилась из зала, прижимая к груди собранные официантами деньги и улыбаясь публике несколько принужденно. На прощание она оглянулась, и Борис, сохраняющий на лице каменное выражение, успел заметить, что последний ее взгляд был устремлен на него. Борису показалось даже, что в голубых глазах мелькнуло некоторое недоумение. Турчанка грызла орешки и томно посматривала на Бориса. Ему стало скучно, и он спросил официанта, наливающего шампанское, будет ли еще выступать мадемуазель Анджела. Официант ответил, что обязательно будет, и что если Борису повезет, то он услышит замечательную песню «Rosa bianca», которую мадемуазель Анджела исполняет не всегда, а только когда бывает в настроении. Все в восторге от этой песни, даже господин Казанзакис приезжает специально, чтобы ее послушать. Борис по инерции хотел поинтересоваться, кто такой господин Казанзакис, но что-то подсказало ему не обнаруживать своего неведения. Во время следующего часа он пытался разговаривать с турчанкой, но она плохо знала по-французски и отвечала ему односложно. Делать было совершенно нечего. Борис разглядывал прекрасных гурий и сердился на полковника Горецкого за то, что тот придумал для него такое времяпрепровождение. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что сидеть в кабаре и ресторанах, пить шампанское и разглядывать красивых женщин считается работой. Затем он представил себе, сколько его товарищей-офицеров, оказавшихся в Константинополе без гроша, сочли бы за счастье такую службу, и расстроился, потому что почувствовал себя виноватым. Он упорно не желал воспринимать нынешнюю свою деятельность всерьез. Но достаточно толстую пачку денег, что лежала сейчас у Бориса в кармане, полковник Горецкий получил от англичан, и Борис решил, что, в конце концов, Британское королевство не обеднеет и что за деньги перед англичанами будет отчитываться Горецкий, а посему нужно выбросить из головы грустные мысли и сосредоточиться на работе. Горецкий поставил перед ним задачу – познакомиться с ангелоподобной мадемуазель, – и Борис эту задачу выполнит.
Минуты бежали томительно долго, но все же час перерыва прошел. Незадолго до начала выступления, Борис учтиво осведомился у своей соседки-турчанки, протягивая ей достаточно крупную купюру, достаточно ли будет этих денег за то время, что она провела с ним. Девушка взяла деньги, пробормотала слова благодарности и, правильно поняв Бориса, незаметно выскользнула из-за столика.
И вот настала кульминация вечера. Официанты потушили лампы над столиками, так что освещенной оказалась только середина большого зала. Установилась тишина прерываемая только почтительным шепотом «Rosa bianca, Rosa bianca!»
Послышалась тихая и довольно приятная музыка. Анджела появилась в середине зала внезапно, как будто материализовалась из воздуха. На ней было белое длинное платье из плотного шелка, руки оголены по самые плечи. Ни на руках, ни на шее не было никаких украшений, только на голове светлые кудри прикрывал венок из белых, едва распустившихся, бутонов роз.
Песенка была хороша, исполнительница тоже. Борис против воли залюбовался ею. В противоположной стороне зала обосновалась шумная компания французских офицеров. Один был толстый и усатый, как Тартарен из Тараскона. От песни они все пришли в неописуемый восторг, впрочем, как и вся остальная публика. Грянули овации. Борис опомнился и придал лицу выражение невозмутимости.
Анджела улыбнулась особенно чарующе, затем сняла с головы венок из белых роз, сделала несколько мелких шажков и бросила венок Борису. Реакция у него была отличная, так что он успел поймать венок на лету, после чего встал и поклонился мадемуазель Анджеле – вежливо, но без улыбки.
– Мадемуазель оказала мосье большую честь, – угодливо захихикал над ухом Бориса неизвестно откуда взявшийся официант. – Господину следует поблагодарить мадемуазель, выразить ей свое восхищение.
– Быстро говорите, что я должен сделать, – пробормотал Борис, не разжимая губ.
– Господину полагается подойти к мадемуазель и вернуть ей венок с каким-нибудь ценным подарком, – и видя, что Борис нахмурился, прожженный тип тут же поправился: – Можно дать деньгами.
«Ну и порядки, однако, завела мадемуазель!» – мелькнуло в голове у Бориса. Он секунду помедлил, не зная, как поступить, и тогда прохиндей-официант добавил уже более фамильярно:
– Господин не пожалеет, что заплатил. Мадемуазель нечасто балует публику таким зрелищем. И немногие счастливцы удостаиваются получить венок. Это своего рода пропуск к сердцу мадемуазель, – слуга совсем уже непристойно хихикнул и добавил: – А также в ее постель. Говорят, потрясающе! Мосье – счастливый человек, ему сегодня везет!
– Мерзавец! – Борис скривился, как от зубной боли, так ему стало противно.
