Анна лежала совершенно неподвижно, закрыв глаза, пока А-Цю водил ладонями по ее платью. Он исследовал ее корсет до последнего дюйма, прощупал каждую оборку, он подобрал утяжеленный подол и пропустил ткань сквозь пальцы. Его методичные прикосновения словно бы укореняли ее во времени и пространстве: ей казалось насущно важным, чтобы он познал каждую деталь ее одежды, прежде чем дотронуться до нее, и эта уверенность наполняла ее прозрачно-ярким, властным спокойствием. Когда он просунул руку ей под плечи, чтобы перевернуть ее, Анна беззвучно покорилась, поднеся обмякшие руки ко рту, как младенец, и уткнулась лицом ему в грудь.
Часть IX
Мутабельная земля
20 сентября 1865 года
42° 43′ 0′′ южной широты / 170° 58′ 0′′ восточной долготы
Глава, в которой А-Цю наполняет топку углем, намереваясь расплавить последнюю порцию золотого песка, извлеченного из Анниного платья, и пометить слитки словом «Аврора» – названием участка, к которому прикреплен по условиям договора; Анна же горестно постанывает во сне и прижимает ладонь к щеке, словно пытаясь унять кровь из раны.
Когда Анна проснулась, было уже утро. А-Цю перенес ее в угол хижины. А еще подложил ей под щеку сложенное одеяло и накрыл шерстяным плащом – своим собственным. Пробудившись, она сразу поняла, что разговаривала во сне, – она чувствовала себя совершенно разбитой, кровь прилила к лицу, было жарко, волосы повлажнели. А-Цю до поры не заметил, что девушка открыла глаза. Она лежала неподвижно и наблюдала, как китаец хлопочет над завтраком, изучает свои ногти, кивает, мурлычет что-то себе под нос и наклоняется поворошить угли.
Глава, в которой Эмери Стейнз, которому Кросби Уэллс уже успел рассказать в подробностях историю о том, сколько претерпел от руки вероломного Фрэнсиса Карвера, – и оба прониклись друг к другу доверием и приязнью – внезапно решает сфальсифицировать ежеквартальный отчет и удалить все упоминания о золотом кладе из приисковых реестров; но, осуществляя задуманное, он совершенно забывает про неутомимого труженика Цю, который, согласно протоколу и невзирая на условия своего контракта, тем не менее заслуживает премии.
Явившись на пункт приема при лагере, Эмери Стейнз с удивлением обнаружил, что сейф «Авроры» отмечен флажком: это означало, что добытое золото уже сдано. Он попросил «золотой эскорт» отпереть сейф. Внутри обнаружилась аккуратная стопка переплавленных золотых слитков. Стейнз взял один из них в руку:
– А если бы я попросил вас на минутку отвернуться, пока я перекладываю содержимое сейфа в другое место, какую цену вы бы запросили?
Охранник на мгновение задумался, скользя пальцами вверх-вниз по стволу винтовки.
– Я согласен на двадцать фунтов, – заявил он. – В фунтах стерлингов, не в песке.
– Я дам вам пятьдесят, – отозвался Стейнз.
Частичное затмение солнца
Глава, в которой Эмери Стейнз направляется в долину Арахуры с мешком в руке, с целью закопать золотой клад до поры до времени в безопасном месте, на территории, отведенной в пользование маори, – и даже не предполагает, что Фрэнсис Карвер очень скоро вернется в Хокитику и примется выяснять, почему рудник «Аврора», такое многообещающее капиталовложение, превратился в сущую пустышку.
В зарослях новозеландского льна за плечом Стейнза птичка туи склонила набок головку и издала дребезжащий крик – юноше показалось, будто провели палкой по штакетнику под пронзительную мелодию свистка. До чего же небывало странный звук! Стейнз протянул руку, коснулся узких, словно вощеных листов льна, любуясь яркими красками: фиолетовый оттенок у основания словно таял, перетекая в белесо-зеленую полосу в самой середке.
Туи упорхнул прочь; все стихло. Стейнз наклонился, подобрал с земли слитки. Аккуратно сложил штабелем на дне выкопанной ямы. Забросав яму землей, положил сверху несколько плоских камней – в определенном, узнаваемом порядке, – а потом затоптал собственные следы.
Глава, в которой, где-то в полумиле ниже по реке от того места, где только что было зарыто золото, Кросби Уэллс и Тауфаре собираются отобедать ханги, то есть едой, приготовленной в земляной печи: яму засыпают, а после откапывают, снимают листья, которыми снедь обернута, – внутри же обнаруживается вкуснейшее блюдо, сочное, благоухающее дымом, дубильными веществами и густыми глинистыми запахами почвы.
– А я говорю, ничего тут такого нет. У вас – нефрит, у нас – золото. А могло бы и наоборот сложиться. И мы бы говорили: нефритовая лихорадка. Или зеленая лихорадка.
Тауфаре, неутомимо работая челюстями, обдумал эти слова со всех сторон. И наконец сглотнул и покачал головой.
– Нет, – возразил он.
– Да разницы-то никакой нет, – настаивал Уэллс, потянувшись за очередным куском мяса. – Тебе оно, может, и не по душе, но ты должен признать – разницы тут никакой. Минерал, он минерал и есть, что тот, что этот. Горная порода, одно слово.
– Нет, – повторил Тауфаре. Он заметно разозлился. – Это не одно и то же.
Часть X
Вопросы наследования
11 октября 1865 года
42° 43′ 0′′ южной широты / 170° 58′ 0′′ восточной долготы
Глава, в которой Анна Уэдерелл, с душераздирающей, тошнотворной отчетливостью помня драку в будуаре «Дома многих желаний» в Данидине ночью 12 мая и денно и нощно мучась этим воспоминанием (причем от сознания, что ее пособничество, пусть и тайное, помогло невинному человеку избегнуть неминуемой гибели, легче ей не становится), нежданно-негаданно видит перед собою обезображенного злоумышленника собственной персоной и в момент слабости забывает о себе.
Фрэнсис Карвер ехал верхом по Каньерской дороге прочь от моря, когда завидел на обочине знакомую фигуру. Он натянул поводья, спешился, подошел к девушке, отмечая про себя, что на ногах она стоит нетвердо, а лицо раскраснелось. На губах ее играла улыбка.
– Он спасся, – пробормотала она. – Я помогла ему.
Карвер подошел ближе. Пальцем приподнял ей подбородок, развернул лицом к себе:
– Кому?
– Кросби.
Карвер ощутимо напрягся.
– Уэллс! – прорычал он. – Где он?
Девушка икнула; внезапно в глазах ее отразился страх.
– Где? – Карвер отступил на шаг и с размаху ударил ее по лицу. – Отвечай. Он здесь?
– Нет!
– В Отаго? В Кентербери? Где?
В отчаянии она бросилась бежать. Карвер схватил ее за плечо, рванул назад – и тут где-то неподалеку прогремел выстрел…
– Тпру! – заорал Карвер, стремительно разворачиваясь.
Испуганная лошадь взвилась на дыбы…
Глава, в которой Анна Уэдерелл говорит неправду, чтобы защитить Кросби Уэллса, пытаясь этим запоздалым проявлением верности искупить недавнее предательство, невнятное воспоминание о котором туманится, и тает, и утрачивает определенность, ибо разум девушки был одурманен трижды: опиумным дымом, и физической расправой, и, наконец, опиатом, примененным доктором Гиллисом в преддверии крайне прискорбной операции, в ходе которой Анна всхлипывала, стонала и царапала себя так, что доктор Гиллис был вынужден попросить помощников подержать пациентку, а Левенталь, обычно проявляющий немалую силу духа в минуту жизни трудную, перед лицом потрясений и травм, зарыдал, отводя ее руки.
Когда Анна открыла глаза, над ней склонялся Левенталь, с белой тряпицей в одной руке и флаконом лауданума в другой. Рядом стоял бледный как смерть Эдгар Клинч.
– Она очнулась, – промолвил Клинч.
– Анна, – позвал Левенталь. – Анна, милая.
– Мм, – отозвалась она.
– Расскажи, что произошло. Расскажи, кто это сделал.
– Карвер, – глухо выговорила она.
– Да? – Левенталь наклонился ближе.
Нельзя, никак нельзя выдавать Кросби Уэллса! Она же поклялась хранить его тайну. Никак нельзя называть его имени.
– Карвер… – вновь повторила она. Мысли ее то прояснялись, то снова путались.
– Да?..
– …Он отец, – прошептала Анна.
Глава, в которой Эмери Стейнз, узнав об избиении Анны от Бенджамина Левенталя, тотчас же седлает коня и мчится в долину Арахуры, стиснув зубы и не сдерживая жгучих слез; таковы внешние проявления глубоко эмоционального потрясения, истинную причину которого он отказывается признавать даже про себя и, уж конечно, не пытается облечь ее в слова – ибо страдающее сердце не в силах мгновенно распознать и объяснить сильное чувство, – а Стейнза в данном случае так расстроил откровенный рассказ Левенталя о нанесенных девушке телесных повреждениях, равно как и вид его фартука, заляпанный кровью сверху донизу, что юноша позабыл в конюшне и бумажник, и шляпу и, выезжая, едва не сбил Харальда Нильссена, когда тот выходил из «Скобяных товаров Тайгрина», с бумажным пакетом под мышкой.
