– У меня есть нечто такое, что должно вас заинтересовать.
– Уж не о «Моне Лизе» ли вы говорите? – прищурившись, поинтересовался Герасим Морозов, разливая в рюмки коньяк тридцатилетней выдержки. – Угощайтесь! Коньяк великолепен.
– О ней, Герасим Петрович, – отвечал Голицын, поднимая рюмку. Граненая прохлада ласкала кожу. Следовало немного подержать коньяк в ладонях, разогреть его, только после этого можно будет по достоинству оценить напиток. – Так как вам мое предложение?
– Я не перестаю вам удивляться, как вам это удалось?
– А вот это лучше пусть останется моей тайной.
– И сколько же вы хотите за картину?
Герасим Морозов хотел выглядеть равнодушным: что может взволновать человека, диктующего в России цены на хлеб? Однако голос в середине фразы заметно напрягся, выдавая заинтересованность.
– Один миллион рублей, – отвечал Голицын и будто бы обжегся, натолкнувшись взглядом на серые глаза купца.
– Сумма немалая, – сдержанно отвечал купец.
– Но сами поймите, Герасим Петрович…
– Хорошо, цена меня устраивает. Картина при вас?
Голицын выпил коньяк в один глоток – самое время, чтобы отметить сделку. Взяв с тарелки небольшой ломтик севрюги, заел.
– Я не рискнул брать ее с собой. Мне следовало сначала узнать, согласны ли вы ее купить. А потом вы даже не представляете, что сейчас творится на таможне. Досматривают буквально всех!
– Понимаю… Весьма трудно раздобыть такую картину, но так же непросто довести ее до заказчика. Знаете, я попробую облегчить вам задачу. Я поеду в Париж, благо что для этого у меня имеется немало уважительных причин. И одна из которых в том, что моя давняя возлюбленная проживает ныне в Версале. Не подумайте, что я хочу воскресить юношеские любовные переживания. Это выглядело бы смешным! Я был тогда непростительно молод и счастлив до неприличия. Просто хочу ее увидеть, – глаза старого ловеласа потеплели.
На следующий день Герасим Морозов выехал в Париж. Договорились встретиться через десять дней в гостинице «Монпарнас», где он забронировал себе апартаменты в половину этажа.
Встреча произошла, как и было условлено, в его номере. Вытащив картину из ничем не примечательного холщового пакета, в каких обычно служанки отправляются за овощами, Голицын аккуратно развернул его на большом круглом столе. Герасим Морозов продолжал пребывать в некоторой романтической растерянности. Надо полагать, что свидание с возлюбленной из далекой юности не прошло для него бесследно – его широкий выпуклый лоб разрезала поперечная складка, свидетельствующая о серьезных переживаниях. Можно лишь только догадываться о разочаровании старого ловеласа: вместо красивой женщины он увидел всего-то осколок прежнего великолепия. Так что лучше не возвращаться в места былого счастья. Приобретенную «Мону Лизу» Герасим Морозов воспринимал как некоторую компенсацию за утраченные иллюзии.
Осмотрев без должного интереса картину, купец нашел, что она в порядке, и, расплатившись, закрыл за Голицыным дверь.
На очереди был аргентинский мультимиллионер Алонсо Фернандо, увлеченный европейским искусством. Среди коллекционеров он слыл весьма тонким знатоком, стремящимся заполучить все самое лучшее. А потому, когда ему предлагали нечто особенное, что может заметно усилить его коллекцию, так он, не особенно торгуясь, приобретал немедленно. Целенаправленно занимаясь пополнением коллекции, он разъезжал по всей Европе, встречался с антикварами, перекупщиками, с полукриминальными элементами, практически со всеми, кто поспособствовал бы расширению его собрания. И вообще, он был не из тех людей, кто предпочитают сидеть на месте, справедливо полагая, что удача способствует тому, кто идет ей навстречу.
Едва узнав об исчезновении «Моны Лизы», мультимиллионер тотчас отправился в Европу, ожидая, что в ближайшее время она всплывет на черном рынке. Такую картину невозможно держать где-то в чулане. Ей непременно нужен хозяин. Однако проходило время, а «Мона Лиза» так и не объявлялась, как если бы ее не было вовсе. Среди антикваров, нередко занимавшихся полукриминальным бизнесом, Алонсо Фернандо имел своих людей, которым дал понять, что если картина все-таки объявится, так он готов купить ее не просто за хорошие деньги, а за очень большую сумму. Вскоре новость через третьи руки докатилась и до Голицына. Князь отправил в гостиницу к Алонсо Фернандо посыльного с запиской, в которой откровенно написал, что у него имеется предмет, ради которого тот прибыл в Париж, приписав в конце номер абонентского ящика, куда следует писать ответ. Вскоре ответ был получен, Голицын облегченно вздохнул: силки были расставлены, оставалось только дернуть за веревку, чтобы заполучить в сеть желанную добычу.
На Голицына с картины внимательно смотрела «Мона Лиза», едва улыбаясь. Всего лишь копия, но мастерски исполненная, неотличимая от настоящей картины. Чего же она хочет ему сказать: укорить за очередное плутовство или подивиться редкому дарованию копииста? А может, о чем-то предупредить?
Закрыв полотно темно-зеленой непрозрачной тканью, князь Голицын приоделся в неброский сюртук бежевого цвета, надел остроносые штиблеты из светло-желтой кожи, вышедшие из моды; небольшой котелок с едва выступающими полями и взял старую трость. В этом непримечательном наряде он совершенно не походил на великосветского франта, каким бывал в Санкт-Петербурге, одевавшегося изысканно и предпочитавшего все самое лучшее. Сейчас он походил на чиновника младшего звена, безо всякой надежды на продвижение. Единственная отрада – посидеть в конце недели за бутылкой бордо, в кругу таких же неудачников, как и он сам. Глянув на себя в зеркало, князь Голицын достал из небольшой картонной коробочки тонкие изящные усики и узенькую бородку и аккуратно приклеил их. Довольный своим новым видом, он решительно вышел из комнаты.
Поймав на углу улицы пролетку, неброскую, с облупившейся краской на дверях, с расшатанными осями, поскрипывающую на каждой колдобине, где вместо сиденья была вчетверо сложенная овчина, коей побрезговал бы пассажир познатнее, но столь любезная младшим чинам, Голицын, плюхнувшись в кресла, бойко распорядился:
– К «Гранд Паласу»!
Простоватый кучер, посмотрев на пассажира, чьи властные манеры и голос никак не соответствовали его одежде, коротко переспросил:
– Куда изволите?
– Ты, видно, приятель, глуховат. Сказано же было, в «Гранд Палас».
– Это мы мигом домчимся! – пообещал извозчик и, энергично тряхнув вожжами, поторопил лошадку.
– Что-то, братец, у тебя повозка скрипучая, – укорил Голицын, в очередной раз подпрыгнув на колдобине.
– Зато плата невысокая, – резонно заметил возчик.
– Как бы твоя телега не рассыпалась.
– Ничего, соберем! – весело пообещал возница, продолжая погонять лошадку.
– А ты, братец, остер на язык, – хмыкнул Голицын.
– Что поделаешь, работа у меня такая. Пожалте, уже добрались! – указал кучер на парадные двери гостиницы.
Вытащив десять франков, Голицын небрежно сунул их возчику:
– Возьми, братец. Купи себе хорошее сиденье, а то я в твоей овчине все брюки перепачкал.
– Непременно куплю, – отреагировал возчик, проворно упрятав деньги.
– Смотри, чтобы без вранья. Проверю.
– Это как вам будет угодно, – озорно хмыкнул возчик и весело погнал лошадку отыскивать нового клиента, тотчас позабыв про данное обещание и про странного господина.
Открыв дверь гостиницы, Голицын тотчас натолкнулся на суровый взгляд рыжебородого швейцара, которого явно не впечатлил внешний вид гостя.
– Чего изволите, месье? – суховато спросил швейцар, сделав вперед два коротких шага, отрезая нежелательному гостю дорогу в гостиницу. Протискиваться между косяком и широким брюхом швейцара Голицын не стал.
– Мне известно, что в этом отеле остановился господин Алонсо Фернандо. Я бы хотел переговорить с ним по одному важному делу.
В глазах швейцара промелькнуло сомнение – трудно было предположить, что у человека в потертом сюртуке могут быть столь значительные знакомства. Господин Алонсо Фернандо был одним из самых уважаемых постояльцев гостиницы, неизменно оставляя обслуге по десять франков (на такое расточительство способен только очень состоятельный человек), так что его обожали поголовно все – от портье до администратора гостиницы. Можно было бы прогнать нахала взашей – информация о гостях отеля была сугубо конфиденциальная, – но если этот проходимец не лжет и у него к аргентинскому миллионеру действительно имеется серьезное дело, то можно будет рассчитывать на дополнительное вознаграждение.
Разглядев в глазах швейцара сомнение, Голицын сунул в его пухлую ладонь пять франков и сказал:
– Это тебе, милейший, на сигареты. Если господин Алонсо Фернандо узнает, кто к нему пришел, так он отвалит тебе в десять раз больше.
