Благодарный за паузу в этом потоке стремительных умозаключений, я быстро спросил:
— Но как же мы сможем выяснить больше? Ты не можешь сводить меня в астрономический архив?
— На территории Карнакского храма? Куда я имею доступ? — улыбнулся он.
— О, как мне посчастливилось числить в своих близких друзьях человека столь высокого положения!
— Твой сарказм настолько… характерен для среднего класса, — ответил он весело.
Вслед за Нахтом, вышагивавшим царственно, но с обычным элегантным проворством, мы с Тотом миновали посты охраны возле главного пилона Карнакского храма. Подняв голову, я взглянул на возносящиеся над нами величественные стены из глиняных кирпичей. А затем мы углубились в сумерки «Избраннейшего из мест» — запретного, тайного мира внутри мира внешнего, ибо никому, если он не принадлежит к высочайшему жреческому классу, не позволено вступать в этот обширный и древний каменный лабиринт колонных залов и сумрачных храмов, покрытых бесконечной загадочной резьбой, внутри которого таятся многочисленные, лишенные солнца святилища, где, в самом сердце темноты и тишины, держат статуи богов, где их будят, поклоняются им, одевают, кормят, вновь укладывают спать и стерегут на протяжении ночи.
Мы вышли на открытое пространство. Повсюду вокруг я видел аристократов в чистейших белых одеждах, они неспешно расхаживали по каким-то своим эзотерическим делам. Жреческие обязанности, по-видимому, не были для них чересчур обременительны. В заранее установленное время года, внося свою долю в значительные доходы храма, они переступали его порог на определенный период служения, на протяжении которого соблюдали древние заповеди ритуальной чистоты: купались на рассвете в священном озере, выбривали тело, носили белые льняные одежды, а также в точности и без отклонений, в соответствии с Наставлениями, выполняли свои обязанности в богослужебных церемониях.
Однако все храмы, от самой маленькой гробницы в каком-нибудь изнывающем от жары торговом городишке на южной границе до наиболее древних и священных мест в Обеих Землях, подвержены обычному спектру человеческих пороков: коррупции, взяточничеству, воровству, хищениям и всему прочему, от скандалов из-за сокращения срока службы и из-за краж священной пищи или реликвий до открытого насилия и убийств. Чем больше храм, тем больше богатств в его распоряжении. Богатство — это власть. А Карнак — величайший из наших храмов. Богатством и властью он долго соперничал с царским семейством и сейчас наконец превзошел его.
Обширное пространство за внешними стенами храма представляло собой, на мой взгляд, хаотическое смешение древности и современности: пилоны, обелиски, аллеи, статуи, молельни и недосягаемые храмовые здания с широкими колоннами в виде стеблей папируса и погруженными в тень залами. Некоторые из них были построены недавно, другие еще строились, какие-то начинали разрушаться, а некоторые даже развалились совсем. Были здесь и торговые лавки, отведенные под канцелярии помещения и жилища для служащих и жрецов. По сути, храм представлял собой маленький город, величественный и в то же время беспорядочный. Возле пилонов и порталов было полно жрецов, их сопровождало еще большее число слуг и помощников. Перед нами открылся еще один обрамленный пилонами вход, ведущий к новым пилонам, которые в конце концов вели к древним святилищам в самом сердце храма.
— За всеми этими дворами находится священное озеро, — сказал Нахт, указывая направо. — Дважды в день и еще два раза ночью жрецы обязаны окроплять себя его водой и полоскать рот с небольшим количеством соды.
— Тяжелая у них жизнь, — заметил я.
— Можешь иронизировать, если хочешь, но пока жрецы исполняют свои обязанности на территории храма, им полностью запрещены половые связи, и я вполне уверен, что ты, например, нашел бы такое условие невыполнимым, — ответил он со своей обычной в подобных вопросах прямотой. — Но разумеется, жрецы — самая недолговечная часть здешнего населения. Существуют еще певцы, прислужники при храмовых церемониях, жрецы-лекторы, писцы, жрецы-наблюдатели за точным временем проведения ритуалов… Однако те, кто действительно испытывает необходимость в точном исполнении ритуалов, — это управляющие и слуги, ткачи, повара и уборщики. Можно сказать, что бог Амон содержит на службе больше людей, нежели сам царь.
— То есть по существу это обширное государственное ведомство, — сказал я.
— Совершенно верно. Здесь имеются чиновники, надзирающие за всеми аспектами жизни храма, они отвечают за земли, доходы, войска, слуг, пашни, одежду, зернохранилища, сокровищницу…
Нахт остановился перед входом в комплекс внушительных зданий.
— А вот это — Дом Жизни, где располагаются скрипторий, библиотеки и архивы, а также кабинеты жрецов-лекторов.
Мы вошли внутрь. Прямо перед нами, за двойной дверью, находилась обширная, тихая комната.
— Это скрипторий, — шепотом пояснил мне Нахт, словно ребенку, поскольку я и сам уже увидел работавших там людей различного возраста, скрупулезно копировавших или сравнивавших тексты на старых и новых папирусах. Атмосфера в библиотеке стояла сонная, поскольку время было уже за полдень, и кое-кто из более пожилых посетителей архивов на самом деле трудился не столь уж ревностно, а некоторые даже дремали над разложенными на столах свитками. Вдоль стен располагались деревянные ячейки, где хранилось множество папирусов, словно бы все знания мира были собраны здесь и ждали своих читателей. Через ряд окон под потолком в комнату проникали косые лучи солнца, в которых плясали бесчисленные пылинки, то вспыхивая, то погасая, поднимаясь и опускаясь в потоках воздуха, словно осыпавшиеся со свитков крошечные осколки идей и знаков, утратившие свои значения в отрыве от основного текста, к которому они изначально принадлежали.
— Это старейший архив в мире, — так же шепотом продолжал Нахт. — Многие из хранящихся здесь текстов были написаны на заре нашей цивилизации. Папирус весьма прочный материал, но некоторые из свитков настолько древние, что их нельзя вынимать из кожаных футляров, ввиду чего прочесть их невозможно. Другие свитки можно разворачивать, но есть опасение, что даже малейший луч солнечного света может окончательно уничтожить оставшиеся следы чернил, и поэтому с ними разрешено работать только при свечах. Кое-кто читает такие тексты исключительно при свете луны, но я думаю, что это до известной степени предрассудок. Многие написаны знаками, которые сейчас никто не может понять, так что они значат для нас не больше, чем бессмысленные детские каракули. Ужасная мысль: целые миры потеряли свой смысл! Эта библиотека — громадное хранилище знаний, но увы, многие из них невозможно постичь. Утраченные знания… Утраченные книги…
Он вздохнул. Мы двинулись дальше по коридору, вдоль которого тянулся ряд дверей.
— Здесь хранятся мифологические и теологические трактаты, а также списки и изначальные образцы надписей, с которых со всей возможной точностью скопированы все резные надписи на стенах храмов и обелисках.
И здесь же расположены мастерские, где переписывают на заказ Книгу Мертвых. А затем идут комнаты для обучения, а также различные хранилища для текстов, посвященных разным предметам — письму, инженерному делу, поэзии, законам, теологии, магическим практикам, медицине…
— И астрономии, — добавил я.
— Именно. Вот мы и пришли.
Мы увидели старика в белой льняной одежде с поясом жреца-лектора, стоявшего перед двойными дверями, которые были завязаны шнуром и опечатаны. Он недобро взирал на нас из-под могучих белых бровей.
— Я Нахт, — представился Нахт.
— Добро пожаловать, — отозвался жрец тоном, не предполагавшим ничего подобного.
— Я хотел бы изучить некоторые свитки из астрономического отдела, — пояснил Нахт.
Жрец внимательно оглядел его, сощурив глаза и раздумывая над его просьбой.
— А кто ваш спутник? — спросил он с подозрением.
— Это Рахотеп, он главный сыщик фиванской Меджаи.
— Зачем сыщику понадобилось изучать астрономические таблицы?
— Ну, у него любознательный ум, и я стараюсь по мере сил отвечать на его вопросы, — ответил Нахт.
Жрец, по-видимому не найдя повода отказать нам, с тяжелым вздохом повернулся, словно гиппопотам в болоте, недовольно сломал печать и развязал шнуры. Он отворил дверь и коротким жестом предложил нам войти.
Помещение оказалось гораздо просторней и выше, чем я предполагал. Стены до потолка были заставлены полками; кроме того, середину комнаты занимали ряды высоких шкафов, расположенных наподобие рыбьего хребта. На каждой из полок хранилось множество папирусных свитков. Я бы не знал, откуда здесь начинать, однако Нахт тут же принялся быстро пролистывать описи в поисках необходимого.
