— Предполагаю, там найдется и вдоволь еды нам на ужин, если поискать?
— О чем это вы говорите? — спросил Алан Одли.
— Много лет тому назад, в бытность мою в Северной Франции, — постарался объяснить Джеффри, — у нас бытовала поговорка «кто не может спать на ветру и под дождем, тот нам не товарищ». Думаю, сегодня мы найдем немало достойных товарищей.
Он огляделся, чтобы посмотреть на реакцию Одли, Кэтона и Кадо, которые растянулись на траве, наслаждаясь коротким отдыхом. Но перспектива провести под открытым небом всю ночь их не очень радовала, но деваться было некуда. Недолго посовещавшись, решили, что отряд Чосера заночует с труппой Лу, а назавтра все вместе проедут через земли, принадлежавшие человеку по имени Гастон Флора, и вступят во владения де Гюйака. Актеров, привыкших к лишениям, мысль о ночлеге в лесу не пугала. Под их повозкой висели мешки, служившие не только сценической декорацией, но и вместилищем костюмов, одеял и прочего скарба. Там же была подвешена даже клетка с птицей. На счастье, Лу закупил впрок овса, так что хватило не только для чумазого коняги актеров, но и остальных лошадей. Чосер, разумеется, тут же с ним расплатился.
Актеры помоложе разделили между собой заботы по хозяйству. Алиса Лу присматривала за лошадьми, Саймон собирал хворост для костра, который решили развести прямо посередине поляны. Бертрам с Томом скрылись в колючем кустарнике, что окружал вырубку, со связкой сетей и парой кожаных ведер. С ними отправилась и похожая на терьера собака, которая все это время где-то спала. Бертрам кликал ее Цербером. Чосер подивился — терьер мало походил на трехглавого стража преисподней.
Актеры постарше продолжали беседовать с товарищами Чосера. Их мало интересовало, зачем путешественники едут к Гюйаку, все хотели услышать последние новости из Англии. Всех потрясло известие о смерти королевы Филиппы. А что, король не собирался подыскать себе новую жену? И верно ли, что Джон Гонт тоже овдовел? И что говорят про него самого?
Довольно скоро Бертрам и Том возвратились, неся в сетях несколько кроликов, которым они успели свернуть шею. В кожаных ведрах плескалась вода из ручья. Цербер с носом, перемазанным глиной, вновь улегся возле повозки с чувством выполненного долга.
— Кролики! — высокомерно прокомментировал Алан Одли готовящуюся трапезу, глядя, как Маргарет Лу выпутывает добычу из сетей и, недолго думая, свежует крепкими умелыми руками.
— Ну и что, что кролики? — отозвался на его реплику Нед Кэтон, отвлекшись от беседы с Саймоном и развернувшись к Алисе Лу. — Что может быть вкуснее кроликов в хорошей компании?
Солнце село за деревья, и вырубка погрузилась в темноту. Разожгли костер. Маргарет Лу подготовила кроликов для вертела и ополоснула руки в ведре. Товарищи Чосера принесли остатки своих скудных дорожных припасов. Чудесным образом обнаружилось, что выпито еще не все вино. В неглубокой сковороде разогрели тушеные бобы. Отношение Одли к кроликам не помешало ему в охотку проглотить свою порцию. Нед Кэтон не сводил глаз с Алисы, но та, казалось, не придавала его взглядам никакого значения. Когда все наелись, Мартин достал цитру и стал меланхолично перебирать струны, наигрывая мелодию, под которую Жан Кадо завел бесконечную песню о неком рыцаре, который яростно преследует другого рыцаря.
К этому времени все уже обращались друг к другу запросто и по имени. Довольные ужином и общением, актеры и товарищи Чосера улеглись под звездным небом. Без какого-либо уговора женщины устроились в дальнем конце повозки, положившись, наверное, на рыцарскую галантность гостей, а мужчины — кто под повозкой, кто рядом. Ухали совы, терьер скулил во сне — ему, как видно, снились кролики, время от времени с краю поляны доносилось фырканье коней, остер постепенно прогорел, и над лагерем сгустилась тьма.
Джеффри припомнил, как еще утром с фанаберией горожанина рассуждал о жизни в лесу. Судьба ему это припомнила. Спать на земле было жестко и холодно. Да не по годам, подумалось ему, давно ведь не юноша, отправляющийся на войну, но солидный женатый мужчина с двумя детьми и ожидаемым третьим…
Из-за деревьев, оттуда, где тьма сгустилась до непроницаемости, за умирающим костром наблюдал человек. Тот самый, который убил монаха по имени Губерт и присвоил не только его имя, но и одежды. Будь он способен испытывать одиночество, то в эту ночь ощутил бы его особенно остро. Он прятался здесь давно и видел, как эти случайно встретившиеся люди, сплотившиеся только ради безопасности, дружно пировали, смеялись и пели. Но чувство одиночества было ему незнакомо. Он не завидовал этим людям — ни их скудной пище, ни толике тепла, какую давал костер. Он был слишком измотан, чтобы испытывать голод, и вполне удовольствовался защитой, которую ему давала одежда и собственная кожа. Незнакомец улегся прямо на земле и укрылся плащом.
* * *
Джеффри Чосер, должно быть, провалился в сон, так как первым, на чем остановилось его разбуженное сознание, было потухшее кострище. От земли клочками поднимался туман. В лесу стояла тишина, было холодно. Глухая полночь. Никто не храпел, не скулил, не бормотал во сне и не фыркал. Словно они были последними людьми и животными на земле. Будто это и вправду Ноев ковчег. Бог вывел бы из нас новый удивительный мир, дал волю фантазии Чосер. Одна собака, пять лошадей и десять человек, и только один из них способен выносить младенца.
Где-то на краю леса хрустнула ветка. Этого было достаточно, чтобы Чосер мгновенно и окончательно пробудился. Дикий зверь? Волк или кабан? А если человек? Глухая ночь, ночь кошмаров. Он напряг слух, пытаясь понять, что это. Но ни один звук больше не нарушил тишины. И Джеффри заснул снова.
Бродячие актеры привыкли путешествовать не спеша. Один или двое могли ехать в повозке, однако скорость движения все равно определялась остальными, кто шел пешком. Кроме того, актеры, в отличие от большинства путников, не стремились до наступления ночи непременно достичь постоялого двора или гостиницы. Значительно важнее было вовремя добраться до места — как правило, рыночной площади или двора перед гостиницей, — где предстояло разыграть очередной библейский сюжет. При переездах им приходилось заботиться о том, как сохранить силы и энергию. Ведь для того, чтобы отчаянно броситься на дно повозки, изображая грехопадение человека или гибель Самсона под руинами, нужна бодрость и здоровье.
Там, где хорошо принимали, труппа задерживалась чуть дольше, но так бывало в основном в больших городах. Обычно же поток зрителей иссякал за пару дней, и приходилось отправляться дальше. Ненадежный промысел — впрочем, и весь тогдашний мир казался непрочным и неопределенным.
Все богатство труппы Лу умещалось в повозке или под ней, и теперь ее с трудом тащила в гору рабочая лошадка по кличке Рунс. Из сочувствия к лошади — или понимая, что без нее пришлось бы впрягаться самим, — никто не залезал на повозку во время движения, разве что Цербер позволял себе возлежать на груде костюмов. Льюис Лу понукал Рунса то ласковым говорком, то неразборчивым ворчаньем. Остальные участники труппы шагали рядом или позади повозки. Джеффри Чосер с Жаном Кадо ехали впереди, а Алан Одли с Недом Кэтоном замыкали процессию. Кэтон предложил свою лошадь Алисе Лу, но девушка недвусмысленно дала понять, что предпочитает идти пешком, хотя и благодарна молодому господину за любезность. Пешком и рядом с Саймоном — как понял Нед. Не менее обходительный Кадо сделал такое же предложение Маргарет Лу, но та в ответ только рассмеялась. Со своими толстыми ногами и здоровенными ручищами она выглядела мощней и, видимо, была выносливей всех.
На привалах Чосер, и раньше любивший послушать истории о человеческих судьбах, выведал у Льюиса Лу причину, побудившую труппу год назад покинуть Англию. Тысяча триста шестьдесят девятый год выдался для бродячих артистов неудачным. Как и для всей страны. Холодная и дождливая погода, неурожай, чума, недобрые вести из-за границы о ходе войны с Францией. Льюиса с Маргарет не пускали на рыночные площади и на постоялые дворы, боясь заразы. Но когда им все же дозволяли показать один из библейских сюжетов, то, к своему удивлению, они обнаруживали, что посмотреть их приходило куда меньше народу, чем обычно, а сами зрители вели себя грубо и мало платили. В одном местечке их обвинили в разврате — Алиса произвела слишком сильное впечатление в роли соблазнительницы, — вследствие чего они были изгнаны из городка. Терпение актеров исчерпалось после одного неприятного случая. Как-то раз они давали представление в Винчелси в Сассексе. Мэру этого городка втемяшилось в голову, что под видом Ноя, которого играл Мартин, вывели его самого, так как всем было известно, что в прошлом столетии старинный Винчелси пережил наводнение. В дополнение к этому мэр утверждал, что образ жены Ноя в исполнении Маргарет со всей очевидностью призван запятнать честь его собственной супруги. Мэр угрожал конфисковать имущество бродячих артистов и бросить всех в тюрьму. Актеры из труппы Лу в полном составе на рассвете тайком выбрались из захудалой гостиницы, где остановились, и сели на первый попавшийся корабль, который шел в Бордо. В Аквитании они старались не вспоминать прошлое и добывали свой хлеб, путешествуя по городам и селениям, рассеянным вдоль Дордони и других рек. Всем верховодила супруга Льюиса, пользовавшаяся его безмерным доверием. Она воистину стала для труппы светочем, указующим путь.
