– За неделю до свадьбы умерла, – вздохнув, уточнила Екатерина Петровна. – Я хорошо ее помню, мы ведь дружили… Она скончалась совершенно неожиданно, за столом, во время ужина. Врачи разводили руками и говорили что-то невнятное об аневризме. Паша был просто потрясен и все время говорил, что это несправедливо, ужасно, жестоко – умереть во цвете лет, исчезнуть навсегда… Он очень изменился после смерти Веры, особенно когда ее жених через месяц, что ли, нашел себе другую невесту. Муж стал таким злым, таким циничным… Но я все ему прощала, понимая – это все оттого, что он глубоко оскорблен. И ведь Вериному жениху столь поспешное решение о новой женитьбе не принесло счастья – за неделю до свадьбы его нашли в овраге со сломанной шеей. Молодой человек любил кататься на лошади – и вот… Но местные крестьяне решили, что это Вера ему отомстила за то, что он так быстро о ней забыл, и призвала жениха к себе. Я, наверное, уйду в монастырь, – внезапно сменив тему, заявила графиня. – Надо же, чтобы кто-то молился за Павла, чтобы он знал: здесь его не забывают…
И женщина снова расплакалась навзрыд, закрыв руками лицо.
Домой Амалия возвращалась вконец утомленная. Баронесса чувствовала себя старой и несчастной, а в деле, которое она пыталась расследовать, не было видно ни малейшего проблеска. Раньше ей удавалось хладнокровно вести расследование в любых обстоятельствах, однако глубокое горе графини болезненно отозвалось в ней. Да еще оказавшись на месте преступления, она поймала себя на том, что ей крайне тягостно там находиться. Кроме того, Амалия не любила водку, почти никогда не пила ее, и от непривычки у нее разболелась голова.
«Ничего, – подумала баронесса, – скоро я буду дома, и все мои будут рядом… Кто же все-таки убил графа? Точно не бывшая содержанка – эта женщина в глубине души убеждена, что стоит ей только постараться, как тот, кто ее бросил, с радостью к ней вернется… Тогда кто? И самое главное – за что? А кстати, имеет ли вообще смысл мое расследование? У меня на руках нет практически ничего, а в распоряжении Папийона множество помощников, новейшие достижения криминальной науки и наверняка наказ префекта во что бы то ни стало поймать убийцу… Вот открою завтрашнюю газету, и пожалуйста: окажется там пошлейшая история. К примеру, покойный граф зазвал к себе в гости девицу легкого поведения, та поняла, что в особняке только один человек, и навела на дом дружка, который из ревности убил хозяина. А комиссар Папийон, само собой, на высоте, потому что сумел поймать его в два счета. Слуга не заметил признаков чужого присутствия? Так необязательно же было той девице пользоваться ванной и посудой или терять свои вещи…»
– Приехали, сударыня! – доложил шофер, прервав размышления хозяйки.
Едва Амалия вышла из машины, как к ней подскочил какой-то субъект в потрепанной кепке и сделал попытку ее сфотографировать. Антуан ухватил его за ворот, но тут на тротуаре материализовался другой субъект, с блокнотом и ручкой наготове.
– Сударыня, это правда, что ваш сын поссорился с графом Ковалевским незадолго до того, как произошло убийство? Они оба были влюблены в какую-то певицу?
«Начинается…» – с досадой подумала Амалия.
Плечистый Антуан решительно оттеснил мужчину, и баронесса проскользнула в дом, невольно ускорив шаг.
– Сударыня! – кричал ей вслед газетчик. – Люди имеют право знать правду! Помните, вы все равно ее не скроете! Правда все равно настигнет вас!
Антуан высился перед ним, загораживая вход. Вздохнув, корреспондент спрятал блокнот и ручку. Его коллега, отойдя на несколько шагов, за неимением лучшего делал снимки дома.
– Нет, ну каковы нахалы, а? – пожаловался ему второй репортер. – Думают, что им все позволено, раз у них есть деньги! Убивают людей, и ни в одном глазу!
– И не говори, – поддакнул фотограф.
Наверху баронесса велела прислуге включать свет, на всякий случай занавешивая окна. «Как в осаде», – мелькнуло у нее в голове. Она сняла трубку телефона. Квартира Михаила не отвечала.
– Где Саша? – спросила Амалия у матери.
– Ушел несколько часов назад. Сказал, что хочет погулять.
– А Ксения?
– Играет у себя под присмотром мисс Доусон, гувернантки. А что?
– Так, ничего. Пора бы мальчикам уже вернуться, – проворчала Амалия, поглядев на часы.
– Ты обедала?
– Нет. Я не голодна.
– Ужин через час, – сообщила старая дама. – К тому времени все уже будут дома.
– Очень на это надеюсь, – вздохнула баронесса и, взяв телефонную трубку, попросила соединить ее с посольством. Она была намерена употребить все усилия, чтобы имя ее сына никоим образом не попало в газеты в связи с убийством графа Ковалевского.
– В общем, получается, что никого барон не убивал, – подытожил Папийон на следующее утро.
– Ну да, – кивнул Мерлен. – Когда он уходил в тот вечер из клуба, у него на голове была фуражка.
– Дело даже не в фуражке, – хмыкнул комиссар, – а в том, что три человека засвидетельствовали его алиби. Получается, он чист. Что по поводу уволенных слуг графа?
– Я проверил их прошлое и беседовал с ними со всеми, – доложил Бюсси. – Ни единой зацепки. Все в один голос уверяют, что хозяином Ковалевский был очень хорошим.
– Как по-твоему, врут?
– Непохоже.
– У них есть какие-нибудь соображения по поводу того, кто мог его убить?
– Нет.
– И тут, значит, ничего, – буркнул Папийон. – Мерлен, у тебя нет никаких планов на ближайшие дни?
– Нет, господин комиссар. А что?
– Тогда прокатишься в Швейцарию. Отправляйся как можно скорее, потому что действовать надо быстро. В санатории «Клоринда» найдешь Анатоля Ковалевского и разговоришь его, пока тот жив еще. По словам слуги, он жил в особняке брата несколько месяцев и был в курсе всех событий его жизни. Ты, Бюсси, раз покончил со слугами, плотнее займись скупщиками краденого. Где-то ведь пропавшие вещи должны объявиться… В помощники себе возьми Сегена и Мелло. Свободны!
Оставшись один, Папийон, помрачнев, откинулся на спинку стула и задумался. Конечно, было бы куда проще, если бы убийство совершил кто-нибудь из ближнего круга, а так – ищи, кто из парижских головорезов мог прикончить графа. И еще комиссара очень беспокоил пропавший ключ.
– Патрон! – В дверь просунулась голова Бюсси. – Вас хочет видеть мадемуазель Симон. Уверяет, что у нее срочное дело.
Названная посетительница была одной из мелких осведомительниц, которую Папийон знал еще с тех пор, когда числился простым инспектором без особых служебных перспектив.
– Давай ее сюда, – буркнул комиссар.
Искрясь улыбкой, мадемуазель Симон переступила порог. Сия особа всем улыбалась, и всегда – широко и фальшиво. Зубы у нее были безнадежно плохие, но женщину это ни капли не смущало. Кроме этого недостатка, внимательный наблюдатель мог бы отметить увядшую шею сорокапятилетней осведомительницы, вздернутый носик и хитренькие глазки, поблескивающие за стеклышками дешевого пенсне.
– Комиссар! Каждый раз, как я вас вижу, вы все молодеете и молодеете…
– Мадемуазель, – заворчал Папийон, – прошу вас, перейдем к делу! Меня рвут на части, и из-за вас я только что был вынужден отложить разговор с префектом.
Мадемуазель Симон согнала улыбку с лица, села и приосанилась, крепко сжимая сумочку сухонькими пальчиками в кружевных митенках.
– Я слышала, вы ищете часы с монограммой, в которой есть буква К.?
– Совершенно верно.
– Мне кажется, я знаю, где таковые находятся.
– В самом деле? – насторожился комиссар.
– Да. У часовщика Ройзена. Очень красивые золотые часы с крышкой.
– И что они там делают?
– Вероятно, кто-то принес их Ройзену, – хихикнула мадемуазель Симон. – Я, видите ли, заглянула к нему совершенно случайно и заметила, что он возится с золотыми часами. Мне, знаете ли, стало любопытно, потому что обычно Ройзену такие вещи не носят.
– Бюсси! – взревел комиссар.
– Я подошла поближе, желая удостовериться, что не ошибаюсь, – продолжала щебетать мадемуазель Симон, – и сказала Ройзену, что если это наследство его дедушки – а у него недавно умер дедушка, в сто два года, представляете? – то я не откажусь выйти за него замуж. Ройзен, по-моему, немного удивился и сказал, что часы ему принесли чинить, потому что они остановились. А еще добавил, что хозяин – идиот, потому что в часы попала вода. Мол, где ж такое видано, ронять в воду столь дорогую вещь.
– Бюсси! – заорал Папийон еще громче. – Срочно бери мотор[10], а также мадемуазель Симон, и тащи сюда старика Ройзена! Мадемуазель Симон покажет тебе, где его лавочка. Возможно, у него часы убитого графа.
– Слушаюсь, комиссар!
– Месье, – заволновалась мадемуазель Симон, – скажите, а я получу награду?
– Какую еще награду? – изумился Папийон.
Осведомительница широко распахнула глаза, и комиссар впервые обратил внимание на то, что они у нее нежно-голубого цвета.
