— Потому, Николай Орестович, что в отпуске я оказался не просто так, а как раз за подобное дело. Застрелил подозреваемого. Две недели назад в Петербурге.
— Случайно?
— Сознательно. Но это строго между нами, господа. Негодяй участвовал в убийстве полицейского «демона», внедренного в банду Недокрещенного.
— Недокрещенный? — встрепенулся Поливанов. — Что-то знакомое, но вспомнить не могу…
— Это потому, Коля, что у тебя в голове ничего не залеживается, — отрезал Бекорюков. — Я передавал тебе по принадлежности письмо из канцелярии губернатора. Банда неизвестного состава. В Таганроге ограбили казначейство, в Петербурге зарезали ювелира и в Ростове… кажется, домовладельца. А недавно опять в столице что-то натворили. Так?
— Так, — подтвердил Лыков.
— А, эти… — махнул рукой Поливанов. — Буду я всякий сор запоминать! Таких у нас в тихом Варнавине отродясь не бывало.
— У нас раньше и Челдона не было, да вот объявился, — разгорячился Галактион Романович. — А такие письма следует помнить, господин городской пристав!
Поливанов надулся и отошел в сторону.
— Простите, Алексей Николаевич. Надоел мне Коля своей простотой. Которая, как известно, хуже воровства. По правде сказать, из него пристав, как из меня иеромонах. Но продолжайте. Вы сказали, что пристрелили подозреваемого. А разве не лучше было бы захватить его и допросить?
— Бесполезно. Я приставил ему к голове дуло и приказал говорить. И он видел, что я не шучу, что выстрелю, если не услышу ответа. Но выбрал смерть.
— Хм… Внушает даже уважение. Они так боятся этого Недокрещенного?
— Видимо.
— Но получится, что мы действительно подведем вас! Если вы тут вновь окажетесь замешанным в задержании с убийством подозреваемых.
— Как вы напишете в рапорте, Галактион Романович, так и будет думать начальство. Никто из Костромы сюда не поедет из-за двух-трех мазуриков. А вы сообщите в бумаге, что были на охоте. С уездным воинским начальником и приезжим из Петербурга чиновником. Ходил по лесу в поисках лося или хоть медведя. И на нас, мирных охотников, напали неизвестные.
— Ловко! — одобрил сыщика внимательно слушающий Готовцев.
— Оказалось, что мы случайно набрели на притон банды Челдона. Давно и безуспешно разыскиваемой всей полицией империи… Ну, в кого-то попали ответным огнем, остальные разбежались. Еще и благодарность от начальства получите.
— А вы хитрец, Алексей Николаевич, — констатировал исправник.
— Да служба такая…
По просьбе Лыкова Галактион Романович подозвал Поливанова и извинился перед ним за резкость. Поручик, видимо, не умел долго обижаться и охотно простил начальника и друга. Потом целый час говорили ни о чем, пили вино; варнавинцы еще и курили. Капитан расспрашивал Лыкова о гимнастике для укрепления мышц грифа. Бекорюков интересно рассказывал о Туркестане. Сыщик поймал себя на мысли, что ему хорошо в этой компании. Три приятеля тянули служебную лямку в глухом лесном уезде и, как умели, выживали. Чувствовалось, что Галактион Романович является вожаком всего сборища и своей энергией подтягивает и других. Словно прочитав мысли Лыкова, штабс-ротмистр подсел к нему и стал откровенничать:
— Эх, Алексей Николаевич. Вот вы меня давеча стыдили за то, что я предпринимательством занят на коронной службе. Поэтому жуликов плохо ловлю. Легко вам, петербуржцу, камер-юнкеру и опекуну такого имения, поучать. Богачи хотят — живут, хотят — умрут… А нам каково? Вы приезжайте сюда зимой! Хотя бы раз! И тогда поймете… Выходишь на службу — кругом темнота, хоть глаз выколи. Во всем Варнавине ни одного уличного фонаря! Снегу по пояс. Дворник едва умеет пробить в нем узкую тропинку. Сядешь в кабинете и торчишь там целый день. Скука. Бесконечно ходят какие-то люди, чего-то просят, предлагают взятку дровами или битым мясом… И люди жалкие, и просьбы у них жалкие. Вы хоть знаете, что относится до обязанности уездного исправника? Очищение недоимок, надзор за скотским падежом от заразительных болезней, надзор за саранчой… Я обязан даже следить, чтобы в недозволенное законом время обыватели не ловили пиявок! Представляете? Я — и пиявки… А бумаги какие! Рутина из рутин. Вы не поверите: я однажды учинил опыт. Целый месяц все входящие бумаги, не читая, бросал в печь. Дай посмотрю, что будет. И что вы думаете? Ничего от этого не изменилось! Ни-че-го! Это что же тогда получается? Получается то, что Галактион Бекорюков, умный, деятельный человек, тратит свою единственную бесценную жизнь на пустяки. Да, я служу. Имения нет, а надо на что-то жить. Содержание по должности — полторы тысячи рублей плюс квартирный оклад. Хорошо еще, живу в собственном доме, и квартирные деньги получается экономить, а то бы совсем худо… Начальство всегда недовольно. Разорвись надвое, скажут: а что не на четверо? Тоска, ощущение бессмысленности существования страшные. Если думать об этом, то выход только один — пить. Многие из нас тут так и поступают. А я борюсь! Чтобы не оскотиниться, не потерять человеческий облик, иду на всякие ухищрения. Бью медведей одним кинжалом. Лансировал[44] вот эти «островские вечера». Поверьте, мы здесь не только тумашимся[45], мы друг дружку поддерживаем, не даем опроститься и закиснуть. Я и дело-то это лесное, коим вы меня попрекаете, придумал не ради лишь денег, а больше для занятия времени и сил. А если же вдруг получится заработать — выйду в отставку и уеду в Кострому. А лучше в Петербург. Не торопитесь нас, грешных, осуждать. Приезжайте зимой — поймете.
В конце концов «островитяне» напоили Лыкова так, что домой его отводил вестовой капитана Готовцева…
Среда в Варнавине — базарный день. Со всех концов съезжаются в уездный город подводы; оживление и на реке. Сотни окрестных крестьян и торговых людей стекаются на главную площадь. То-то радость для кабатчиков!
Проснувшегося утром с легким туманом в голове Алексея ждал сюрприз. Варвара Александровна вошла строгая, в фартуке поверх капота, и сказала:
— Горе ты мое! Иди… пробуй. А то остынет.
— Что остынет? — робко поинтересовался грозный сыщик.
— Ты забыл? Пьяница! Я испекла армериттер!
Точно, как он мог запамятовать? Нужно держаться подальше от «островитян»… Армериттер — кулинарная новинка, ставшая популярной благодаря дешевизне и простоте изготовления. Берется хлеб, нарезается квадратиками и обжаривается потом на сковороде. Если хлеб черный, то добавляют лук, чеснок и зелень, а обжарка происходит на постном масле. Если же берут кулич, то обмакивают его в молоко, жарят на сливочном масле и посыпают затем сахарным песком. Чего уж проще? Соблазнившись именно последним обстоятельством, Варвара Александровна обещала вчера самостоятельно приготовить завтрак. Сказала: вдруг нас ожидает бедная старость? Разорение там или революция — надо быть ко всему готовыми.
Бодро взяв приступом столовую, Алексей умял фунт армериттера — кстати, получилось у жены на удивление вкусно — и запил его чаем. Выздоравливающий Николка объявил, что он волк, бегал вокруг стола и искал, кого укусить. День начинался хорошо…
— На базар пойдем? — спросил Лыков, умиротворенно откидываясь на диван.
— Пойдем, но не надолго.
— Почему? А впрочем… Мне там надо с одним мужиком переговорить, так что обходись без меня. Возьми Окунькова, он дотащит корзины.
— Алеша, ты от вчерашнего пьянства ничего уже не помнишь. Мы обещали Полине явиться к ней в гости ко второму чаю. Забыл?
— Да, теперь вспоминаю. Когда в вашей дыре подают второй чай?
— Глупый. — Варвара Александровна бросила в мужа изюминой. Тот ловко поймал ее на лету и проглотил. — Это теперь наша с тобой общая дыра. Второй чай здесь подают ровно в полдень.
— Бедный я, бедный — женился на высокомерной богачке…
В сыщика полетела вторая изюмина и тоже была съедена.
— …которая еще и швыряется чем попало. Тогда так. Я бегу на базар один. Сейчас десять часов. Мне понадобится минут тридцать или немного больше. Подходите со Степаном к одиннадцати и ждите меня возле телеграфной конторы. Погуляем по базару, Степана с покупками пошлем домой, а сами отправимся в гости. Выполнять! Раз-два!
Как и договаривались, Алексей нашел Евлампия Рафаиловича в отдельной комнате чайной Белянцова. С ним был мужик лет сорока, жилистый, крепкий, заросший обильно поседевшей бородой. Увидев вошедшего, мужик встал и поклонился:
— Трефил Осипович Оденцов.
Сыщик тоже представился и протянул крестьянину руку. Тот, на секунду замешкавшись, пожал ее. Мужчины сели, Лыков заказал чаю для всех и обратился к Оденцову:
— Вот о чем хотел поговорить, Трефил Осипович. В Варнавине ходят всякие разговоры про вашу деревню. Что пенек нашли поблизости в лесу, а в нем нож торчит. Волколак-де в Бочкарихе завелся…
