— Н-но, пошли, приститутки, мать вашу…
— Ты что, Антон, всегда ругаешься? — строго спросил Мартынов.
— Так они, инсургенты упорные, иначе языка не понимают!
Лошадки дернули и спустя несколько мгновений набрали хорошего хода.
В лицо седокам остро ударил морозный воздух, на мгновение сбил дыхание.
Антон ведал о пристрастии своего нового начальника Мартынова к быстрой езде. Городовые при виде знакомых саней, летящих на сумасшедшей скорости, вытягивались в струнку и прикладывали руку к форменной шапке. Пешеходы суетливо спешили убраться с дороги, а встречные экипажи загодя прижимались к обочине. Уж очень тесна Тверская!
Сани на ухабах взлетали вверх и жестко хлопались полозьями на раскатанную дорогу. При выезде на Охотный ряд Антон заломил такой опасный поворот, что сани страшно заскрипели, накренились вправо и едва не перевернулись.
Мартынов стал вежливо выговаривать:
— Ах, Антон, нельзя столь неразумно рисковать…
В этот момент из других подлетевших к трактиру саней выскочил широко улыбающийся Соколов. Он крикнул:
— Ты, пентюх, совсем обнаглел! — Отвесил кучеру увесистого «леща» и уже более миролюбиво добавил: — Надо же, драгоценная жизнь подполковника Мартынова могла пострадать…
Даже деликатный Сахаров не сумел удержать улыбки.
Приятное волнениеВ знаменитом трактире Егорова, что размещался в Охотном ряду, почти напротив «Национальной» гостиницы, Соколова знали все.
Едва народный любимец появился в дверях, как седоусый старенький швейцар Прохор, которого Иван Бунин метко прозвал Фирсом, сдернул с головы обшитую галуном фуражку с маленьким лакированным козырьком и со слезами радости воскликнул:
— Радость неверуятная! Аполлинарий Николаич, наконец-то! Совсем к нам дорожку забыли… Цельный, поди, месяц вас на нашем горизонте видно не было.
— Эх, брат Проша, дела все! Как твое благополучие?
— Слава Господу, временно еще живой, а все друзья-приятели мои уже давно на кладбище промеж родителев лежат, Царствие им Небесное! — Старик перекрестился. И заговорщицки на ухо, помогая снимать шубу: — Уж и столик ваш угловой тороватым гостям занимать разрешили. За такую честь отдельно от счета «синенькую» платят. А отбоя от желающих не убавляется. И сейчас купец Бугров из Нижнего Новгорода, извольте знать, на вашем креслице наслаждается.
Внизу было шумно и пестро от торгового простонародья и разной неавантажной публики.
Кто-то из лакеев, завидев знаменитого гостя, бросился по лестнице на второй этаж — искать Егорова: граф Соколов явился!
Сыщики по узкой лестнице, застланной пестрым вычищенным на снегу ковром, поднялись наверх.
В двух шатровых невысоких зальцах было чисто и благопристойно. Под потолком висела большая клетка с канарейкой. Дальнюю стену занимала странная живопись. Картина изображала трех китайцев, дующих из блюдечек чай. Этот шедевр так поражал очевидцев, что о нем писали многие — от Ивана Бунина до Владимира Гиляровского.
Воздух был проветренный, дышалось легко, здесь даже курить не дозволялось.
Соколов осенил себя крестным знамением на старинного письма икону Богородицы, висевшую в красном углу. Рубиновым огоньком светилась лампадка.
На невысокой эстраде неистовствовал на балалайке белобрысый Степка. На нем была расшитая шелковая рубаха и козловые сапоги.
Увидав гения сыска, он на мгновение замер, и улыбка расползлась во все лицо. И тут же, по заведенному обычаю, заиграл «встречную музыку» — увертюру к «Лоэнгрину». Любимого сыщиком композитора — Вагнера разучил ансамбль.
Но ансамбль нынче отдыхал, а за всех старался бесподобный Степка, которого даже за границу возили показывать. Ибо он умел ловко играть, заведя балалайку за спину, за голову, выделывая присядку и в прочих невероятных положениях. Говорили, что для купца Хлудова-младшего он за сто рублей исполнил с вариациями «Светит месяц», вися вниз головой и ни разу не сфальшивив.
Соколова и его друзей неслись встречать двое лакеев в расшитых шелком по вороту и подолу косоворотках, а также сам хозяин:
— Со всем нашим радостным восторгом счастливы видеть вас, Аполлинарий Николаевич, одно удовольствие-с! Как сердце чувствовало, сегодня от Елисеева свежих угрей доставили. Приятно вам потрафить ими под водочку-с. А ваш человек заказ передал, уже под выпивку закуской утешается.
— А кулебяки нынче свежие?
— Душевно рекомендую-с — кулебяка с семгой, самой превосходной степени. Такую кулебяку, к примеру, не зазорно самому губернатору подать. Не кулебяка — пух, хоть с купецкой дочерью спать ложись. А на рыбное горячее прикажите, Аполлинарий Николаевич, фаршированную стерлядь вашего имени преподнести. Извольте из живого аквариума сачком-с распорядиться — по собственному усмотрению.
— Сам, любезный, отбери!
Заезжего купца Бугрова, что в Курской губернии большими тысячами ворочал и во все глаза таращившегося на знаменитость, уже пересаживали за соседний столик.
За великую Империю!Лакеи в четыре руки застлали свежую, до хруста накрахмаленную скатерть.
Через минуту уже красовались перед гостями грибки соленые белые — мелкие шляпки, неженские огурчики крошечные и в природных прыщиках, ломти жирной, слабого соления семги с вареной картошкой.
— По первой чарочке — для почину, ваши превосходительства! — поклонился старший лакей Семен, налив в рюмки граненого стекла Мальцовского завода водку. За расторопность и деликатность Семен был навсегда приставлен обслуживать графа. — Приятного аппетик-та-с!
— С мороза — милое дело! — Соколов потер ладони. — Первую, как положено, за Государя, Наследника и Православную церковь, охранительницу духа народного и самодержавия!
Выпили. Тепло побежало по крови. Закуска сама в рот просилась. Соколов съел кусок нежной розовой семги, Сахаров предпочел смугло-телесный балык. Мартынов, после некоторых рассуждений, зачерпнул серебряной ложкой черной икры.
Минут пять, как бывает, ели молча.
Сахаров, человек сангвинический, с жаром воскликнул:
— Пьем за могучую Российскую империю!
Тост поддержали с удовольствием.
Через минуту поднялся Соколов.
Весь зал обратил на него взоры.
Сразу стало тихо, официанты на эти мгновения замерли, даже вилками и ножами уже никто не стучал.
Говорил Соколов вроде бы только для своих, но голос его раскатывался в дальних уголках зала.
— Россия ныне, вопреки всем проискам врагов внешних и внутренних, находится на небывалом подъеме. Каждый, кто честно и усердно трудится, пребывает во всяческом благоденствии. Пьем за новый расцвет Отечества, а уж врагов своих мы разотрем в порошок.
По залу прокатилось:
— Виват! Прозит!
Все стукнулись бокалами, дружно выпили. Многие, расчувствовавшись, целовались и обнимались. Домовладелец Гурлянд, миллионщик и бабник, выскочил к эстраде и пустился вприсядку. Зал хлопал в такт ладошами. Веселье стало общим.
Несколько человек, самых решительных, отважились подойти к Соколову. Как великую честь просили:
— Позвольте с вами, Аполлинарий Николаевич, содвинуть бокалы!
Соколов никому не отказывал.
Оплошность шулераМалость насытившись, Сахаров с любопытством уставился на приятеля:
— Ну, допросил?
— Да, и весьма удачно. Все это утвердило мою мысль: Господь словно сам указывает нам на преступника, выталкивает кровопийцу из общего ряда людей. Сыщику надо быть лишь вдумчивым и внимательным, и тогда злодей не уйдет. В нашем случае преступление началось с безобидного дела — карточной игры. Одноногий рассказал, что мясник Овчинников, тот самый, которого зарезали, был страстным картежником. К нему прибилась и соответствующая компания. Одноногий живет недалеко от рынка и часто заходил к мяснику. Незадолго до убийства одноногий встречал в лавке одни и те же лица. И какие лица, дорогой генерал!
Сахаров пошутил:
— Европейские знаменитости?
— Если не европейские, то московские — точно!
— Интересно, кто это? — Сахаров с интересом смотрел на сыщика.
— Что не имя — то симфония! Первый и, увы, покойный — Ванька Елагин, который хотел сначала в карты меня обыграть, а потом зарезать. Другой — печально известный Зиновий Тюкель…
Сахаров приятно удивился:
— Тот самый, что осенью зарубил старуху?
— Да, хотя я дела его не знаю. Мне известно лишь то, что в газетах писали. Но самая занимательная персона — некий Мишка. Одноногий его фамилии не знает, но хорошо описал приметы: высокий, крепкий мужик лет сорока, лицо смуглое, волосы курчавые, бородатый, крупные черты лица, глаза навыкате. Похож на гоголевского Собакевича.
