Сыщик пожал руки хозяевам и удалился.
Любовные связиДля начала Соколов отправился домой.
Он не стал снимать шинель. Сказал Лушке, открывшей дверь:
— Дай простыню да урну из чулана достань.
Лушка, девица нежная, со страхом и отвращением подала урну.
Сыщик завернул в простыню урну с прахом прокурора Александрова, туда же положил банку с полотенцем и губкой.
Через минуту-другую, держа под мышкой страшный сверток, сыщик вновь покатил на Тверской бульвар в охранное отделение.
Соколов поднялся в кабинет Мартынова.
Сыщика ждал сюрприз. В кабинете кроме начальника охранки и его любимца, верткого, быстрого в движениях и мыслях поручика Алябьева, сидел в кресле Сахаров. Товарищ министра поднялся с кресла, шагнул навстречу:
— Здравствуй, Аполлинарий Николаевич!
— Какими судьбами, Евгений Вячеславович?
Сахаров тяжело вздохнул, развел руками:
— Нелегкими судьбами! Потом расскажу… По разным служебным делам заглянул в первопрестольную и в свободную минуту заспешил сюда.
— Обсуждаем пропажу прокурора, — объяснил Мартынов. — Очень загадочное дело. — С интересом взглянул на сверток. — Что это у вас, полковник?
— Подарок для нежно обожаемого подполковника Мартынова, — таинственно отвечал Соколов. Он поставил урну на стол и опустился в кресло.
— Поручик, — Мартынов кивнул на Алябьева, — только что вернулся из судебной палаты, допрашивал сослуживцев прокурора.
Алябьев лихо подкрутил ус, решительно посмотрел на Соколова:
— Именно по месту службы следует искать причину исчезновения прокурора.
Соколов, напуская на себя самый серьезный вид, спросил:
— И велики, поручик, ваши успехи?
— Удалось узнать нечто важное. У прокурора был страстный роман с юной супругой письмоводителя. Письмоводитель несколько раз избивал супругу, а при свидетелях грозился: «Я не прощу этого прокурору Александрову!»
— И что же?
— Арестовал подлеца. Уверен, что это он подстерег и убил прокурора.
Соколов расхохотался:
— И что, уже признался в злодеянии? Указал, где труп лежит?
Поручик скрипнул в досаде зубами, а Мартынов пришел на выручку своему любимцу:
— Граф, ваша ирония совершенно неуместна! Вы еще палец о палец не ударили, чтобы…
Соколов состроил серьезную мину:
— Конечно, не ударял! Надо не пальцами ударять, а мозгами работать. Для сыщика это самый нужный орган. В какой тюрьме несчастная жертва полицейского произвола?
— В губернской, в Малых Каменщиках.
— Вызови дежурного офицера.
— Зачем?
— Прикажи, чтобы отпустили задержанного.
— А вам известен убийца?
— Мне известно, что убийство совершил не тот, кого ты посадил за решетку. Ну, смелей!
Мартынов с неудовольствием взглянул на Сахарова. Товарищ министра согласно кивнул головой.
— Надо отпускать, если этого требует сам Аполлинарий Николаевич!
Мартынов нажал на кнопку. Вбежал офицер. Начальник охранки распорядился:
— Оформите документы на освобождение Василевского.
Соколов продолжал:
— Александр Павлович, зато совершил ты серьезную ошибку — отпустил Семена Кашицу?
Одноногий, с кладбищаМартынов вскочил из-за стола, невольно подражая манере Соколова, побегал по кабинету и вдруг нервным, срывающимся голосом крикнул:
— Да, да, пусть это было моей оплошкой — я напрасно приказал этого типа выпустить из камеры. Но теперь его нигде не могут найти. Семен Кашица предъявил, как выяснилось, фальшивый паспорт.
— Ай-ай-ай! Какой плохой дядя, провел самого начальника охранки. Где он, этот паспорт? — Соколов с выражением сострадания глядел на Мартынова. Так умный доктор смотрит на неврастеничного пациента.
— Мы взяли подписку о невыезде с этого Кашицы и записали с паспорта место его прописки.
— И что дальше?
— А дальше… Что дальше? Я послал поручика на Верхнюю Красносельскую, — кивнул на Алябьева, — задержать и доставить сюда для снятия допроса, во владения Павловой, это дом номер шесть, напротив Алексеевского кладбища…
— Ну?
— Алябьев, расскажи господину полковнику!
Алябьев вскочил, одернул мундир и затараторил:
— Странная история, господин полковник! У Павловой проживает Семен Кашица. Он уборщик Алексеевского кладбища. Но у него… одна нога. Это не тот, которого я видел…
Чем-то подавленный, но внимательно слушавший собеседников, Сахаров с оторопью смотрел на поручика:
— Что значит — одна нога?
— Другую потерял в Порт-Артуре. Моряк с линейного крейсера…
Соколов внимательно посмотрел в лицо поручика, тихо произнес:
— Ты снял допрос с этого одноногого?
— Так точно!
— Ты предупредил его об ответственности за ложные показания?
— Так точно!
— И что тебе, раб Божий, этот одноногий рассказал?
— А вот извольте, господин полковник, в протокол допроса взглянуть.
Соколов взял страницу допроса, исписанного корявым, явно не привыкшим к писанию почерком поручика. Стал вслух читать:
— Летом прошлого года в августе я был вызван в участок по причине задержания меня за игру в трынку в неустановленном на то месте Леснорядского рынка. По названной причине имел при себе паспорт и подвергнут в участке штрафованию на три рубли.
Возвращаясь домой, зашел на Леснорядский рынок купить ветчины сырой для горохового супа, что я и приобрел два фунта за сорок копеек. Когда вернулся домой, то на другой день обнаружил исчезновение паспорта, который у меня на упомянутом рынке утянуло жулье, которого нынче много развелось. По сделанному мною заявлению в участок мне был выдан новый паспорт за пошлину в один рубль наличными. С моих слов записано верно…
Сыщик насмешливо посмотрел на Алябьева:
— Поручик, ты бросил церковно-приходскую школу еще в первом классе?
Алябьев гордо вскинул подбородок:
— Я выпускник Харьковской кавалерийской школы!
— То-то пишешь, словно конь копытом натоптал. Нет, ты не Александр Пушкин и даже не какой-нибудь Петр Боборыкин.
— Как говорит допрашиваемый, так и пишу.
— Что сам Кашица: кого он подозревает в хищении паспорта? А что соседи об одноногом говорят? Как смотритель кладбища о нем отзывается? Семейный ли он? Где и кем прежде служил? Какого мнения о нем дворник? С кем встречается и какие увлечения?
Алябьев вздохнул:
— Виноват, не смекнул…
Мартынов вступился за своего любимца:
— Господин полковник, поручик Алябьев все сделал правильно и добросовестно. Что вы еще хотите от него?
— Сколько, поручик, тебе надо времени, чтобы ты прояснил этот вопрос?
— Три дня! — не моргнув, отвечал Алябьев.
Соколов покачал головой, прошелся молча по кабинету, повернул голову к Сахарову:
— Если сам не сделаешь, обязательно дело погубят! Господи, какие матери этих бестолковых плодят?
Сахаров, желая повернуть беседу в другое русло, взглянул на карманные часы:
— Сейчас начало девятого вечера! Я всех приглашаю по старой памяти ужинать к Егорову!
Соколов твердо сказал:
— Нет, я должен сам допросить одноногого Кашицу, чтобы найти его фальшивого однофамильца. Но прежде поговорим тут.
Сахаров подошел к приятелю, положил руку на плечо:
— Обязательно сегодня приезжай, последний раз гуляем вместе…
Соколов оторопело взглянул на генерала:
— Что такое? Погребальное настроение — почему?
— Потом узнаешь…
Соколов приблизился вплотную к стоявшему возле окна и глядевшему на вечерний город Мартынову. Громким шепотом сказал:
— Тебя, подполковник, кулаком надо учить! Как твои люди работают: «Не смекнул! Три дня!» Держи около себя смекалистых и толковых. Наша работа потому и называется оперативной, что должны мы действовать быстро.
Сахаров засмеялся:
— Словно молния разить преступников!
— Именно так! А у нас прежде выспятся, на трех совещаниях посидят, покурят, в трактире водки под селянку выпьют, поговорят о любовницах, при этом три короба наврут, а уж потом потрусят страшное преступление распутывать. А нестись нужно каждый раз как на пожар! Той самой карающей молнией поражать злодеев. Меньше надо мечтать о себе, а прежде всего — о деле.
Сахаров, сам труженик отменный, обнял Соколова:
— Ах, мой милый друг, если бы все так думали! Аполлинарий Николаевич, действительно тебе следует самому активней участвовать в раскрытии этого преступления. — Перевел взгляд на Мартынова. — А ты, Александр Павлович, должен ввести графа в курс дела. Ведь он еще не владеет обстановкой.
— Обязательно, Евгений Вячеславович, сейчас и сделаю это… Мы норовим глубоко копать! Час-полтора, и вы войдете в курс событий…
