Несмотря на глубокую ночь (было примерно половина четвертого), я нашел масляный фонарь и вознамерился изучить следы вокруг дома. Такой осмотр входит в рядовую процедуру дознания и может быть полезен в любых обстоятельствах. Выйдя на улицу, я столкнулся с сильным снегом, который бил меня в лицо. Но даже непогода не смогла меня остановить. Я начал осмотр прилегающих сугробов. По моему мнению, тот, кто на самом деле был в номере Джокера, прежде чем выскользнуть, мог обронить нечто ценное или важное, что прямо указывает на него. Мой осмотр снегов был прерван самым возмутительным образом. Явился этот господин, по фамилии Ванзаров, и стал требовать, чтобы я раскрыл ему тайны следствия. Пользуясь темным временем суток и нашим одиночеством, я проучил наглеца. Однако снеговой покров был окончательно испорчен барахтаньем крупного тела Ванзарова. Полностью пораженный, он пристыженно удалился.
А я же натолкнулся на свежую мысль. Если этот проныра в такой час и погоду бродит вокруг дома, вероятно, он пришел от доктора, где приходил в себя Джокер. Мне показалось правильным взять ситуацию под контроль и самому убедиться, что объект моего наблюдения находится в полном порядке. Дорога до курзала была недальней, но крайне тяжкой из-за усиливающегося ветра. Но я преодолел все препятствия.
Чтобы найти лечебный кабинет доктора, мне пришлось пройти по длинному темному коридору. Не скрою: испытание это не под силу натурам, слабым духом. Постоянно ожидая нападения, я двигался с револьвером на изготовку. Коридор делал поворот направо, после чего я обнаружил обшарпанную дверь, какая всегда ведет в медицинский кабинет. Так и случилось. За ней оказался приемный покой доктора Могилевского. Свет горел, но Джокера не было. Понимая, что вернуться мимо меня в санаторий было невозможно, я набрел на догадку: Джокеру стало хуже, и Могилевский вынужден был перевести его в другой лечебный корпус. Или того хуже: направить в лечебницу в Сестрорецке. Если это произошло, я буду поставлен в самое затруднительное положение. Как вести наблюдение за объектом, который находится в больнице? Вероятно, мне придется предпринять нечто экстраординарное: сломать палец или выстрелить себе в ногу. Тогда на правах пациента я смогу наблюдать за Джокером в лечебнице.
Однако в этом плане есть очевидный недостаток: банда Пуйрота останется без присмотра. И поле боя будет за ними. Чем они наверняка воспользуются и сразу доберутся до багажа Джокера. С другой стороны, оставить Джокера без присмотра тоже нельзя. У него могут быть сообщники, мне неизвестные, которым он даст знать. Они прибудут по его зову в больницу, и тогда я не берусь предсказать развитие событий. Однако все это предстоит решать, когда я точно установлю, куда Могилевский отвез Джокера.
Выйдя на улицу, я с трудом держался на ногах. Так силен был ветер. Однако это не помешало мне наблюдать крайне таинственную сцену: две фигуры тащили нечто продолговатое и белое куда-то в глубину парка санатория. В одной из фигур я признал самого доктора Могилевского. Другая представляла собой форменное чудище: горбатая уродка, которая в ночи казалась подлинным исчадием преисподней. Груз был не слишком тяжелый, они несли его достаточно быстро. Возможно, простая хозяйственная сцена кому-то другому не показалась бы интересной, но я взял ее на карандаш. Завтра, а точнее уже сегодня утром, когда я буду допрашивать доктора о Джокере, непременно задам ему вопрос, что именно он переносил под покровом ночи. Предполагаю, что это какая-то глупость, но моя постоянная готовность подмечать любую подозрительную деталь требует тренировки и подкрепления.
Прошу занести в статью расходов по разыскным мероприятиям мои ботинки. От глубокого снега и постоянного перехода из тепла в холод они окончательно испорчены. Ботинки были куплены в универсальном магазине Гвардейского экономического общества, что на Большой Конюшенной. По имеющемуся у меня чеку мною было заплачено сто рублей. Надеюсь на непременную компенсацию.
Продолжаю разыскные мероприятия.
Честь имею.
Ж. к. ротмистр Францевич
Ванзаров спустился по лестнице на цыпочках. И приник ухом к двери. Ему казалось, что он слышит сонное дыхание, такое теплое и живое, такое близкое и светлое. Ему так захотелось обнять ее, прижать к себе, что он не заметил, как стал тихонько барабанить пальцами. Дверь резко отворилась. Ванзаров еле удержал равновесие.
– Какое счастье – это вы!
Она была напугана. Закутана в старенькую шаль. Прическа не в порядке, сбилась набок, кажется, она спала в кресле, постель не тронута. Даже в такие мгновения наблюдательность старательно делала свою работу. Надо было что-то сказать, как-то объяснить свое ночное явление и вообще не стоять пнем. Но Ванзаров смог только глупо улыбнуться.
Марго все поняла.
– Который час? – спросила она, рассматривая его глаза, чуть наклонив голову.
– Поздно… То есть рано… Около четырех утра…
– Ветер все воет…
– Да, погода прекрасная… То есть ужасная, – Ванзаров путался в языке, что стало бы большим праздником для души господина Лебедева.
– Отчего не спите в такой час?
– Да все как-то не очень, чтобы заснуть, я… – проговорил он и не поверил, что способен на такую глупость.
А глупость разрасталась. Марго не могла пригласить его к себе: об этом невозможно было помыслить. Пригласить барышню на прогулку в утробе ночи и снежной бури – тоже неумно. Хотя он готов был на прогулку с ней даже под извержением вулкана. Стоять вот так, в коридоре, когда за каждой дверью уши, хуже некуда. Но он не мог сойти с места.
– А я вот провалилась, – призналась Марго с невероятной улыбкой. – Сидела-сидела в кресле и как в омут упала… Что там за шум был?
– Так, пустяки. – Ванзаров легкомысленно махнул ладошкой, как гимназист. – Одному гостю стало плохо, поднялся переполох…
– Кому же?
– Американцу…
– Бедный старичок… – Марго опечалилась. – В его возрасте такие нервы недопустимы…
Кажется, она его действительно жалела. И кого? Человека, который сделал нищим ее приемного отца, который предложил ставку матч-реванша… Ванзаров не хотел вспоминать об этом моменте. Когда он испытал редкое чувство бессилия.
– Ну, бедным его никак нельзя назвать, – все-таки нашелся он.
– Деньги – это пыль.
Редко когда услышишь от современной барышни столь разумные слова. Ванзаров такого припомнить не мог. С этим он был глубоко и навсегда согласен. Особенно когда заработал бешеные деньги частным сыском.
– И тлен, – добавил он.
Марго была счастлива это слышать. Судя по ее улыбке.
– Так зачем вы зашли? – спросила она.
Нельзя же сказать правду: «Мне нестерпимо захотелось вас поцеловать. Поэтому я обнимался с вашей дверью». Надо было что-то срочно придумать. На выручку пришла одна мысль.
– Расскажите мне что-нибудь о вашем отце, – попросил он.
– Зачем вам понадобился Веронин?! Это гадкий, эгоистичный и пустой человек.
– О нет! О вашем настоящем отце…
Одно напоминание нагнало грусть в эти волшебные глаза.
– Я почти ничего не знаю, – ответила она. – Для меня он только имя… Стыдно, но я давно не приезжала на его могилу…
– Какие-нибудь старые фотографии, письма, записки?
Она покачала головой.
– У меня ничего нет. Раньше я этого не замечала, а теперь понимаю, что Веронин от всего избавился. Он ненавидел моего отца.
– За что?
– Винил в смерти моей матери… Хотя при чем тут отец? Доктора виноваты… Думаю, больше всего он презирал его за самоубийство…
– Лилия Карловна…
– Бабушка на эту тему даже заикаться запретила. Как будто отца не было вовсе. Она его ненавидела. Я уверена.
– А Дарья Семеновна, ваша тетушка, тоже его ненавидела? – Ванзаров знал, что нельзя так мучить барышню, но остановиться не мог.
– Тетя всегда начинала плакать, когда я просила рассказать об отце… В конце концов мне это надоело. Да и жалко было ее…
Входная дверь распахнулась. Влетел порыв ветра со снегом и облаком мороза. В холл влетел Францевич, скинул налипший на ботинки снег, заметил парочку, ухмыльнулся и нырнул в номер. Марго поежилась, а Ванзарову было все равно. Пусть ротмистр завидует и скрежещет зубами.
– Мне пора, – словно извиняясь, сказала Марго.
– Да, до завтра… То есть до сегодня…
Она привстала на пальцах и прижалась к его щеке губами. Губы были горячи. Ванзаров тщательно следил за своими руками. Пока она не закрыла дверь.
Дернув за ус и крайне довольный собой, он поднялся наверх. Оставлять номер американца без присмотра нельзя. Францевич наверняка под утро сделает вылазку, когда все, по его расчету, будут спать без задних ног. Хитрый и круглый месье тоже будет не прочь, кажется, изучить содержание номера. Выбора просто не оставалось.
Ванзаров вытащил из своего номера кресло, перегородил им ломаную створку и уселся. Он так устал, что заснул мгновенно. Сон его был чуток. Ни одна попытка проскользнуть мимо не удалась. Не стоит будить спящего полицейского. Даже если он в отставке…
