— Я ее сотворил.
Хан смотрел на Юсуфа и думал: «Казнить его я всегда успею. Но на лазутчика он не похож. Не станет же князь, ради внедрения своего человека, жертвовать красавицей-женой. Если его обласкать, то этот человек, может стать полезным и преданным мне».
— У тебя хорошие руки! Как в этих руках оказалась княгиня?
— Она была моей пленницей, но князь Василко отнял ее у меня, сделал княгиней. Я вернул ее себе, теперь она моя жена.
Саин-хан опять задумался, ему нравилась эта женщина. В нем боролось два чувства. Первое — казнить Юсуфа и сделать Анну наложницей, но Василко, узнав об этом, станет его врагом и не поддержит его, если заговор свершился. Второе — это опасение нарушить волю Покорителя вселенной. «Судьбу обладателя золотой пейцзы может решать только верховный хан».
— Хорошо, ты можешь остаться.
Через день перед ханом стоял Данила Савич и Терентий, которым он обрадовался как старым и верным друзьям. Он радушно их встретил, усадил на почетное место. Хан догадался, с какой целью прибыли к нему урусы, но виду не подавал.
— Зачем бросились меня догонять, что заставило вас проделать столь далекий путь?
— Не станем лукавить, достопочтенный хан. Мы хорошо знаем, друг друга, а поэтому давай говорить откровенно. — Речь воеводы звучала решительно, но по-дружески.
— Ты прав, мы хорошие друзья.
— Мы знаем, что у тебя скрывается беглец, которого мы просим выдать.
— Как бы я вас не уважал, но выдать его не могу. Он имеет золотую пейцзу, которая дает ему неприкосновенность. Он наш лазутчик.
— Он лазутчик? Пришло время удивиться Савичу и Терентию.
— Да! Он неприкосновенен.
— Нам он и не нужен, отдайте Анну.
— Но он сказал, что она его жена.
— Ты же знаешь, что она княгиня! Ты видел ее.
— Да видел, но у нас женщина становиться женой после того, как муж станет ее обладателем.
Терентий и Данила переглянулись. Их опасения, похоже, сбылись.
— Мы бы хотели поговорить с Анной.
— Я думаю, что это возможно, но зачем князю чужая жена?
— Мы все же хотим поговорить с ней.
Анна вошла в шатер робкой походкой, опустив глаза. На нее было больно смотреть. Данила Савич встретил ее у входа.
— Анна, что с вами сделали? Как же такое могло случиться?
— Передайте Василко, что я очень люблю его, но вернуться не могу. Я теперь совсем другая. — Слезы хлынули из ее глаз, она без сил опустилась на ковер.
Данила Савич топтался вокруг нее, не зная, что делать и что говорить. Наконец он совладал с собой:
— Возможно, ты передумаешь?
— Нет. Я не могу всю жизнь мучить Василко. Пусть он простит меня и живет долго, долго. Передайте поклон моей маме.
— Какой еще маме? — Савич выпучил глаза от удивления.
— Все ее называют Стряпухой. Она мне как мать.
Через несколько дней Саин-хан, получив известие, что в его городе все спокойно, триумфально въехал в свои владения.
На радостях он назначил Юсуфа главным сборщиком налогов.
Анна покорилась судьбе, встречала и провожала мужа как любящая жена.
* * *
Пелагея видела, как упал Василко. Она бросилась к нему, но вокруг уже собралась толпа. По горестным возгласам она поняла, что Василко на пороге смерти.
Горожане плотным кольцом окружили двор князя. Они стояли до утра. Среди толпы, с замиранием сердца стояли три подружки и Ефросинья. Жену воеводы пропустили во двор. Данила Савич горестно сообщил ей, что Василко очень плох, лекари не могут ему помочь.
Горе поселилось в душе Пелагеи, она непрерывно плакала, жалуясь на судьбу. Ефросинья гладила ее по голове и тихо говорила:
— Бог милостив, он подскажет, как спасти Василко. Пойдем, помолимся.
Многие часы они, сквозь слезы, шептали молитвы, прося выздоровления князя. В перерыве между молитвами, Ефросинья вспомнила рассказ о женщине, которая лечит молитвами, но не могла вспомнить, где она живет.
— Мама, Богом прошу, вспоминай! — Пелагея трясла мать, заглядывала в глаза, кричала, требовала.
— Она живет в каком-то посаде, но я не знаю где.
— Иди по подружкам, вспоминай, кто тебе о ней говорил, когда?
Прошел день, за который Ефросинье удалось узнать все о женщине, которая может спасти Василко. Расспросив мать обо всех подробностях, Пелагея выбежала из дома, чтобы найти Афанасия.
Сотня дружинников, среди которых затерялась Пелагея, направилась к посаду на поиски женщины-лекаря. Проделав дальний путь, они узнали, что пошло уже несколько дней, как она покинула свой дом и ушла в неизвестном направлении. Зовут ее София.
— Где ее можно найти?
— Вы дружина нашего князя Василко?
— Да! Нам поскорее надо найти Софию.
— Скорее всего, она ушла к больному князю.
— Откуда вам известно, что князь болен?
— Плохие вести летят всегда быстрее хороших.
Обратный путь проходил в постоянных поисках, но найти Софию не удалось.
* * *
Василко становилось все хуже. Его лицо, было будто вылеплено из воска.
Ему виделась Анна. Она уходила, ее силуэт постепенно превращался в точку. Он пытался последовать за ней, но ужасный груз не позволял пошевелить ему даже пальцем. Последние силы покидали его. Лекари только разводили руками.
В покои князя уверенно вошла женщина, ее не смогла остановить даже стража. Никто не спрашивал, кто она, но все ей подчинялись. Гостья подошла к постели князя и пристально смотрела в его лицо.
— Я успела. Слава Богу, я успела, — сказала она усталым, но радостным голосом. — Всем выйти отсюда и до утра не входить.
Никто не знает, что она делала с князем. Утром женщина подошла к Стряпухе:
— Ты ему как мать, поэтому сделаешь так, как я скажу.
— Ты ведьма? — Агафья глянула в глаза женщины и попятилась.
— Нет, не ведьма, но дорогого, для многих людей человека я излечу.
— Я слушаю тебя.
— Душа князя была заполнена печалью. Я успокоила его и заставила забыть, на время болезни о своей любви. Ты должна оградить больного от напоминаний о прошлой жизни, никто не должен произносить ее имени, пока он не станет на ноги. Это снадобье давай ему в течение ста лун. Пока он без сознания, вливай ему в рот. Когда очнется, давай много воды.
— Скоро вернется княгиня, а ты заставила его забыть ее….
— Она вернется через много зим, но это не будет иметь никакого значения.
— Как это, через много зим?
— Ты и так много знаешь. Смотри за князем.
— Когда он поправится?
— Скоро! — женщина улыбнулась и удалилась.
У выхода со двора ее остановила Пелагея.
— Береги его, девочка, он вернется к тебе.
Афанасий предложил ей остаться до выздоровления князя, но она заспешила домой. Дружинники сопроводили ее до посада. В конце пути с ней рядом ехал бравый всадник, их головы все ближе склонялись друг к другу…
Через три дня Василко открыл глаза, попросил пить.
Еще через день попросил есть.
* * *
Лошади, почувствовав близость дома, ускоряли шаг, но всадники подсознательно придерживали их. Данила и его спутники понимали, что если Василко жив, то не ведали, как сказать ему о том, что Анна отказалась возвращаться. С печальным видом Данила и Терентий въезжали во двор князя.
Их встречали радостные лица, каждый считал необходимым поделиться радостью и сообщить, что Василко поправляется.
Агафья подозвала к себе воеводу и Терентия и, взглянув, в их лица, спросила:
— Где Анна? Что-то вы не очень радуетесь выздоровлению Василко?
— Дело в том, что Анна не вернется. Мы не знаем, как об этом сказать князю.
— Как это, не вернется? — стряпуха вспомнила слова гадалки и испуганно вскрикнула, прикрыв рот ладонью. — Ой! Она тоже так сказала.
— Кто, она? — не понимали ее слов Данила и Терентий
— Вы не вздумайте напомнить Василко об Анне.
— Мы ничего понять не можем, расскажи подробнее.
Стряпуха рассказала о событиях последнего времени.
Данила и Терентий облегченно вздохнули.
Василко быстро набирал силу, свободно передвигался по двору. А через пару седмиц, выглядел вполне здоровым.
Ему рассказали о покушении и об организаторах покушения, которые ждут суда князя. Гаврила и Терентий тоже ждали свою участь, но князь пока не принимал решения.
В доме князя переполох, не могут найти Стряпуху. Она оказалась за двором, лежащей недалеко от ворот. Последние ее, слова едва разобрал Василко.
— Аня, доченька…..
— Какая Анна? — Василко вдруг почувствовал тревожное предчувствие непоправимой беды. Голову словно стянул железный обруч. — Какая Анна? — он еще пытался добиться ответа от старухи. Но Стряпуха, которая заменила ему мать, умолкла навсегда.
Чувство тревоги все нарастало. Наконец его рассудок будто вырвался из болевого плена, туман ушел из его сознания. Он все вспомнил:
