— Где!? Где Анна!? — недоуменно спрашивал у подошедших людей, но они лишь опускали головы.
— Господь наказал тебя! Ты не совладал со своими страстями и сделал ее женой до венца. Это большой грех! — Тихон с сожалением и участием смотрел прямо в глаза князю.
Взгляд его постепенно менялся и становился сосредоточенным и даже суровым.
— Господь простил тебя, оставив в живых. Дошли до него наши молитвы. Ты еще не выполнил всех дел, которые он на тебя возложил.
Печальный рассказ Василко слушал, опустив голову, после чего его будто подменили. Он стал властным и жестким. Заговорщики во главе с Никодимом, несмотря на просьбы отца Тихона о пощаде, были казнены. После казни Никодима, казна быстро наполнялась. Всем хотелось показать, что к покушению они не имеют никакого отношения. Гаврила и Терентий наказаний не понесли.
Князь объяснил это так:
— Данила Савич рассказал мне, что если бы не толкнул меня Терентий, то говорил бы я с отцом на небесах. Своей службой вы доказали, что преданы делу, других, лучше вас, у меня нет, к тому же вы научены горьким опытом.
В доме князя стала управлять Василиса, в чем ей помогали Марьица и Дима. Несмотря на бремя, она все успевала, но порядки в доме стали совершенно другими.
За печальными событиями, связанными с болезнью князя, свадьба Таисии осталась почти незамеченной. Из-за ранения Василко и поездки за гадалкой, Пелагее не пришлось погулять на свадьбе у подруги. Не решилась пойти туда без Афанасия и Устинья.
* * *
Афанасий засылал сватов к родителям Устиньи. Отца и матери Афанасий не помнил, поэтому главным сватом стал Данила Савич. Всадники во всем своем великолепии подъехали к дому невесты, где у крыльца их радушно встретили отец и мать невесты.
Сваты низко кланялись и приветствовали гостей:
— Добра и здоровья этому дому, счастья и удачи его хозяевам. Примите хлеб и соль. — Данила низко поклонился и передал огромный кулич, густо посыпанный солью.
Отец невесты принял хлеб, преломив его, съел кусочек, мать не удержав слезы, пригласила гостей в дом:
— Милости просим, гости дорогие, отведать наши угощения.
— Говорят, у вас есть товар, у нас купец!
— Проходите, гости дорогие! Какой нужен вам товар? И кто купец?
— Купец у нас красавец, умен, силен, строит новый дом! Хорошая хозяйка потребна в нем!
— Хорош ли наш товар — не нам судить. Купец пусть смотрит, затем, подумав, говорит, будет ли он ее лелеять и любить?
Купцы вошли в дом. На большом семейном столе ни крошки.
— Знатных купцов так не встречают, песен не поют! У нас в животах урчит, а на стол не подают!
— Вы говорили, что нужен лишь товар, а кушать не просили!
— Пока будем приданое и дом смотреть, готовь на стол, чтобы с голоду купцам не умереть!
Сват прошел по дому, чтобы определить зажиточность дома.
— Дом хорош! И все на месте, но куда вы спрятали товар?
— Просим дорогих гостей к столу, будет хлеб, соль, блины и мясной навар!
Гости чинно уселись, ожидая угощения. Савич, разгладив бороду, пытается изобразить строгое лицо, но в глазах пляшут добрые искорки:
— Уходим! Смотреть на товар нам не дают, песен не поют, и еду не подают!
Устинья, красавица Устинья, опустив глаза долу, принесла блины, поставила на стол.
— А вот и наш товар! Во все глаза смотрите, чтобы не было потом ненужных свар, если нравится — из рук ее, угощения примите!
Афанасий еще не видел свою невесту такой красивой. Румяная, брови вразлет, тугая коса почти до пояса. Свободный сарафан, только подчеркивал ее красоту. Глаза Устиньи благодарностью и любовью стрельнули в Афанасия, затем спрятались за ресницами. Сегодня им нельзя быть веселыми и озорными. Так уж повелось на Руси, в день сватовства, девушка не выражает ни радости, ни печали. Стол быстро наполнялся угощениями. Данила Савич еще больше раздобрел, его голос торжественно вопрошал:
— Что скажет добрый молодец-купец?
Афанасий любовался Устиньей, и не сразу до него дошел вопрос.
Пауза затянулась и породила некоторое беспокойство. Очнувшись от очарования, он поспешно сказал:
— Берем! Берем, Савич! Разве можно такой товар оставить?
— А кто сказал, что мы его вам отдадим? Наш. Товар. Может, его у нас другой купец просил, — со слезами на глазах, запротестовал отец.
Его уговаривали согласиться, но он плакал и стоял на своем. Слезы отца — это только дань обычаю, но кто знает, быть может, он отрывал свое дитя от сердца. На столе все прибавлялось угощений и медов. Расставались довольными и с чувством хорошо сделанного дела.
Со свадьбой решили не затягивать.
* * *
Сегодня свадьба! Пелагея и Таисия наряжают невесту. Они поют грустные песни о прошедшем детстве и юности, о девичьей доли и грядущей новой не всегда веселой жизни. У каждой свои мысли, свои надежды и чаяния. На душе у Устиньи светло и радостно, ей не терпится скорее увидеть Афанасия.
Пелагея на миг потеряла над собой контроль, мечта завладела ее существом. Весть о похищении Анны породила в ее душе вполне реальные надежды. Это сразу заметила Устинья, толкнув в бок Таисию, показала на подругу:
— Она уже с дружком целуется! А Василко об этом еще ничего не ведает!
Веселый смех вывел Пелагею из мечтательного состояния:
— Скажете тоже! — лицо ее залил румянец.
— Скажем! Если проворонишь Василко, дурой будешь!
— Ой, девочки, не в моей это власти. — Слезы крупными горошинами повисли на ресницах.
Плакали дружно, но каждая о своем…
Первая тройка белых лошадей, красиво изгибая шеи, несет возок с женихом его дружок Василко сегодня весел и радушен. Колокольчики, закрепленные на дуге, задолго оповещают о приближении свадебного поезда. Прохожие расступаются, кланяются и кричат здравицы и пожелания. Вслед за первой тройкой следуют повозки украшенные цветными лентами и расшитыми рушниками. На дорогих коврах восседают знатные люди.
Данила Савич, распушив бороду, смотрит орлом, машет рукой, приветствуя народ. Ефросинья дергает за кафтан, требуя угомониться. Еремей впервые показал свою лесную красавицу-невесту. Терентий, на отдельной повозке, бережно поддерживает жену. Она на сносях, требует внимания. Дима и Марьица — самые счастливые дети на свете. Фома и Гаврила слушают отца Тихона, который сегодня говорит о делах земных…. Нет только Звяги…
Молодежь у ворот невесты укрепилась основательно. Установили телегу поперек дороги, веселой, гомонящей толпой готовились встретить жениха. Шум нарастал. Толпа кричала здравицы, пела песни. Это означало, что поезд, везущий жениха, уже совсем близко.
Торг вели Данила Савич и Василко. Они предлагали медную денежку, но охрана невесты грозилась их поколотить. Серебро приняли, но отдавать невесту не согласились:
— У нас золотая невеста! Гривны подавай! Медные гривны только подзадорили молодежь,
— Золотые! И только золотые!
— Они очень дорогие!
— Наша невеста дороже нескольких золотых гривен!
— Казначей, выдать им золотую гривну!
— Не хотели отдавать за одну, теперь давайте другую!
Шум веселья и радости охватил защитников, но они не расступались. Их требования не иссякали.
— Еще медной копеечки не хватает!
— А куда подевали медную гривну?
— Без чарки не пустим!
Наконец путь свободен. Грянули гусли, хор женщин пел заздравную песню, которая манила молодых к счастливой жизни.
Жениха и его дружка встречали родители невесты. В руках икона Пресвятой Богородицы. Афанасий с поклоном обратился с просьбой отдать ему Устинью в жены. Клялся любить ее до последнего дыхания.
Мать вывела дочь на крыльцо. Толпа ахнула и в миг, смолкла, любуясь невестой. Ее распущенные волосы, схваченные блестящим ободком с золотыми монетами, волнами свисали с плеч. Белая рубашка, с длинными до пят рукавами и прорезями у локтей, придавала лицу света и торжественности. Она счастливо улыбалась. Радость переполняла ее. Устинья подошла к Афанасию, поклонилась ему:
— Я согласна разделить с тобой горе и радость, быть хорошей женой и матерью. Обещаю любить тебя всегда, в единении и разлуке.
Мать подвела дочь к жениху, затем, связав их руки рушником, обвела вокруг дома. После благословенных слов, молодые целовали образ и благодарили родителей.
За свадебным столом Василко занял место дружка, Пелагея сидела рядом с Устиньей, она дружка и давняя подружка. Таисия с мужем отличались сдержанностью и печалью.
Гости подносили подарки, желали жениху и невесте всех благ, и, осушив чарки, занимали свои места. Всеобщим восторгом они встретили Василко, который подарил другу новый дом.
Свадьба катилась под звуки гуслей. Песни прерывались плясками и криками «горько». Молодые охотно вставали со своих мест, целовались, но однажды указали на Василко и Пелагею. С новой силой звучит: «Горько! Горько! Горько!» Пелагея, давно ждавшая этой минуты, вдруг испугалась, ее ноги отказались слушаться. Она смущенно переводила взгляд с Василко на зал, то опять на Василко.
