Начальник полиции произнес последние слова тихо, но в его интонации прозвучала скрытая угроза, с которой приходилось считаться всерьез. Горецкий вполне осознал это. Здесь, в Константинополе, несмотря на поддержку могущественных английских друзей, начальник полиции вполне мог создать ему невыносимые условия.
– Присаживайтесь, господин полковник, – тихим невыразительным голосом произнес худощавый человек в строгом сюртуке, строго глядя из-под очков в черной роговой оправе на Горецкого. В отличие от своего начальника, он предложил полковнику не низкое неудобное кресло, а жесткий стул с прямой спинкой. Стул был еще неудобнее, чем кресло, но полковник заметил, что хозяин кабинета сидит на точно таком же. В комнате находились еще пара стульев, простой письменный стол, на котором почти не было бумаг, и железный шкаф с картотекой.
– Итак, – начал Горецкий, – кое-что об убийстве полковника Шмидта я выяснил из газет. – Кое-какие сведения мне дал ваш шеф, – он кивнул в сторону, где за стенкой находился кабинет начальника полиции. – Прошу вас ответить на некоторые мои вопросы.
Джафар Карманли выказал свое согласие легким наклоном совершенно лысой головы, обтянутой желтоватой кожей.
– Могу я ознакомиться с протоколом осмотра тела капитана Лихачева? – осведомился Горецкий.
Джафар молча придвинул к нему одну из немногочисленных бумаг, лежавших на его столе.
– Что касается есаула Чернова, то я приказал взять его под стражу, – сказал он, когда Горецкий поднял голову от бумаги. – Лишиться последнего свидетеля было бы крайне глупо.
– Да-да, – рассеянно пробормотал Горецкий, – но, насколько я знаю, он никого из нападавших не опознал.
– Это не важно, – последовал холодный ответ.
– Но по крайней мере, он содержится в приемлемых условиях? – настаивал Горецкий. – Дело в том, что я некоторым образом знаком с вашими турецкими тюрьмами – неблизко, понаслышке, но и этого мне хватает для беспокойства. Этот есаул Чернов ведь может нам понадобиться.
– О, нет повода для беспокойства, условия вполне сносные, – Джафар по-прежнему говорил тихим невыразительным голосом.
Горецкий внимательно вгляделся в его лицо.
– Имеете ли вы еще что-то мне сообщить? – напрямик спросил он.
– Видите ли, – полковнику показалось, что в голосе Джафара появилась некоторая неуверенность, – поскольку Мустафа-эфенди был очень недоволен тем, что мы упустили капитана Лихачева, я позволил себе кое-что предпринять, а именно: я поднял на ноги городских осведомителей и велел сообщать мне все мало-мальски касающееся этого дела.
– И что же вам удалось выяснить? – заинтересовался Горецкий. – Кто мог убить капитана Лихачева?
– Выяснить ничего не удалось, но зато я наткнулся на любопытные факты, – Джафар выдвинул ящик стола и достал оттуда еще одну бумагу. – За четыре дня до убийства полковника Шмидта на Галате поздно вечером был убит еще один русский.
– Ну-ну, – поощрил Джафара Горецкий, понимая, что тот не будет обращать внимание полковника на заурядное убийство.
– Погибший был русским офицером. Ротмистр Хренов. Его документы были найдены, в кармане шинели. Немногочисленные деньги тоже не тронуты, стало быть, убийство не связано с ограблением. И самое главное, – Горецкому показалось, что в равнодушных глазах Джафара Карманли мелькнуло какое-то оживление, – этот русский офицер был убит ударом острого предмета, похожего на шило, в основание черепа.
– Где находится тело? – вскинулся Горецкий.
– На кладбище, – коротко ответил Джафар. – Прошло уже больше недели со дня убийства. Согласно вашим православным обычаям, ротмистра Хренова отпели в церкви Николая Мерликийского и похоронили на кладбище при той же церкви.
– Но хоть судебный врач осматривал труп?
– Не думаю, – невозмутимо ответил Джафар, – а точнее, знаю, что не осматривал.
Полковник посмотрел в его равнодушные глаза и сдержал готовое сорваться пренебрежительное восклицание.
– Могу я продолжать? – осведомился Джафар и раздвинул в улыбке плотно сжатые до этого губы.
Полковнику Горецкому невольно представилось, как на свободном месте у стены стоит допрашиваемый человек и что он чувствует при виде такой улыбки Джафара Карманли. Горецкий внутренне поежился и решил быть как можно осторожнее с помощником начальника полиции.
– Я приказал полицейским просеять информацию обо всех убийствах, что произошли в городе, на предмет шила в затылке.
– Они нашли?
– Нашли, – Джафар наклонил лысый череп. – Один ростовщик, он брал под залог ценные вещи. Жил тихо и скромно. Так вот, накануне убийства полковника Шмидта старуха-служанка нашла его убитым. Никто ничего не слышал, в комнате никакого беспорядка и даже – можете себе представить, многочисленные драгоценности и деньги остались нетронутыми.
– Вот так так… – Горецкий достал из кармана трубку, но закуривать ее не спешил, как не спешил и спрашивать, осматривал ли тело убитого ростовщика врач – он уже понял, что не осматривал.
– Протокол осмотра трупа я вам предложить не могу, – негромко проговорил Джафар, как бы прочитав мысли полковника, – но зато могу сообщить, что поскольку родственников у ростовщика не было и не оставил он никаких на случай своей смерти распоряжений, то и похоронили его на православном кладбище в могиле для бедных.
– Но ведь насколько я мог понять, этот человек, ростовщик, не был беден. Куда же девалось в таком случае его имущество?
– Имущество отошло в казну, – равнодушно проронил турок, – наше государство берет на себя заботу о похоронах только своих подданных.
«Ай да турки! – мысленно воскликнул Горецкий. – Денежки в казну прибрали, а похоронить человека как следует, оказывается, они не обязаны».
– Вы хотите сказать…
– Да-да. Ростовщик был русский, эмигрант. Прибыл в наш город два месяца назад.
– М-да-а, не сердитесь, глубокоуважаемый Джафар-эфенди, но немного же вам удалось узнать, – разочарованно выговорил Горецкий.
– Я еще не закончил, – напомнил Джафар. – Уже после убийства полковника Шмидта произошло еще два аналогичных события – смерть одной совершенно опустившейся проститутки и ее сутенера. Все точно также – сутенер привел убийцу в качестве клиента. Хозяин ничего не заметил, и только потом обнаружил у себя в задней комнате два трупа.
– Шилом в затылок? – коротко осведомился Горецкий.
– Да.
– И, разумеется, трупов тоже уже нет…
– На этот раз дело обстоит не так скверно, – полковник Горецкий с изумлением услышал в голосе своего собеседника обычные человеческие нотки, – тела этих двух, поскольку их никто не востребовал, были направлены в анатомический театр при французском госпитале святой Агнессы.
– Когда случилось последнее убийство? – возбужденно спросил полковник.
– Согласно донесению, три дня назад.
– Стало быть, есть шанс, что тех двоих еще не окончательно изрезали?
– Думаю, есть.
– Так пошлите же скорее туда людей и врача, пусть проведет осмотр по всем правилам.
– Уже, – коротко ответил Джафар, – уже сделано, и сегодня вечером протокол сравнения обоих убийств с убийством полковника Шмидта ляжет на этот стол. Думаю, что они будут идентичны.
– Я тоже так думаю, – Горецкий наклонил голову. – Стало быть… маниак? Полковник Шмидт стал жертвой маниака? Этого еще только не хватало.
– Только не говорите раньше времени господину начальнику полиции, – абсолютно серьезно произнес Джафар, – а то он очень расстроится. Что касается вас, эфенди, то я прошу вас найти маниака как можно быстрее – уважаемый Мустафа-эфенди и так слишком зол на ваших соотечественников.
– Но почему же вы считаете, что он – мой соотечественник?
– Потому что он убивает русских. Сами посудите: ротмистр Русской армии Врангеля Хренов, полковник Шмидт – обрусевший немец, далее – ростовщик Фома Сушкин – русский эмигрант…
– А эти, последние? – расстроенно спросил Горецкий.
– Женщина была зарегистрирована как проститутка – у нас с этим строго – и звали ее Мария Костромина. Из эмигрантов. Здесь очень быстро обнищала, стала нюхать кокаин и так далее. Ее сутенер выдавал себя за турка, но на самом деле был грузином – и тоже прибыл из России. Так что я считаю, что убийца – ваш соотечественник. Если бы он убивал негров, то я считал бы, что он сам негр или вырос там, где негров очень много. Если он убивал испанцев, я считал бы, что он испанец или прожил в Испании большую часть жизни.
– Позвольте с вами не согласиться, – Горецкий наклонился вперед и поднял руку в жесте протеста, – негров чаще всего убивают белые, страдающие расовой ненавистью. Может быть, этот маниак так же ненавидит русских?
– Я сказал уже, – в голосе Джафара не слышалось недовольства, он по-прежнему был тускл и негромок, – что больше всего ненавидит тех, с кем долго прожил вместе. Негров убивают зачастую белые, но только те, кто вырос в южных американских штатах, а отнюдь не в Гренландии. Сколько я знаю ваших соотечественников – нет на свете такого народа, который был бы более враждебен к русским, чем сами русские…
