Воспользовавшись отсутствием Павла и Личарды, она решила поискать удовольствий на стороне. Не знаю, ограничилась ли она одним Орловским, или у нее за эти дни было еще несколько приключений. Но одно могу сказать наверняка. У нее явно была нездоровая психика, или я ничего в этом не понимаю.
Размышляя обо всем этом, я пришла к выводу, что проклятие Синицына-старшего достигло-таки своей цели.
Жизнь Павла представлялась мне теперь сплошным кошмаром. Семейство Личарды, с которым судьба связала его с молодых ногтей, превратила его жизнь в настоящую шекспировскую трагедию. И ее страшный финал был лишь достойным завершением ее начала. Причем, Павел, похоже, даже не был в ней главным действующим лицом.
Знал ли он хотя бы часть того, что мне было теперь известно? У меня были все основания предполагать, что нет.
Я знала теперь многое, но все это не приблизило меня к разгадке той главной тайны, ради которой я спустилась в этот ад. И нужно было подумать, что предпринять для того, чтобы все-таки к ней приблизиться.
Теперь я действительно узнала все про жизнь Лисицына и его обитателей, пора было и честь знать. Погостила и хватит.
Несмотря ни на что, совесть постоянно мучила меня по поводу моего самозванства.
«Каким бы чудовищем ни была мать Натальи Павловны, сама она тут совершенно ни при чем, – размышляла я. – Скорее ее можно назвать жертвой несчастных страстей ее матери. Судя по всему, она до сей поры мыкает горе где-нибудь в Петербурге, если даже всезнающая Ксения Георгиевна до сих пор о ней ничего не слышала.
Знает ли она о гибели своего отца? Если знает, то наверняка приехала к нему на похороны. И если я все правильно понимаю, то ей давно пора появиться, хотя бы для того, чтобы вступить в права наследства».
И почему она до сих пор этого не сделала, было совершенно непонятно.
Уже несколько дней, лишенная физической возможности покинуть эту деревню, я не только ожидала ее скорого приезда, но и готовилась к нему. Я собиралась честно ей рассказать о том, что мне было известно и, если ей будет угодно, предложить действовать заодно.
Но, похоже, она не торопилась стать полноправной помещицей, и для этого у нее должна была быть весьма веская причина.
Каких только предположений не появлялось у меня по этому поводу: и что ее самой давно нет на этом свете, и что она прикована к постели в каком-нибудь приюте для бедных… И я уже понимала, что не успокоюсь, пока не увижу ее собственными глазами.
В любом случае мне необходимо было снова съездить в Синицыно. Хотя бы для того, чтобы избежать скандала.
«Если я не объясню дочери Павла Семеновича своего временного проживания в Лисицыно под ее именем, – записала я в своем дневнике, – скандала не миновать. Возможно, она даже передаст дело в суд. Я бы на ее месте именно так и поступила».
Поэтому я не стала отменять своих распоряжений и пораньше легла спать, чтобы с первыми лучами солнца отправиться в Синицыно.
* * *
Не буду описывать всех дорожных перипетий по пути в Синицыно. Тем, кто хоть раз путешествовал по российской провинции, они хорошо известны. И в них не так много разнообразия.
На этот раз мой хваленый экипаж все-таки не выдержал единоборства с российскими ухабами, и нам пришлось делать аварийную остановку в самом неожиданном, и далеко не самом удобном месте.
Поэтому к месту назначения мы добрались только во второй половине дня, да и то лишь благодаря умению Степана. Он собственными руками привел карету в божеский вид. Во всяком случае, в ней уже можно было передвигаться без большого риска для жизни.
Я рискнула направиться в избу к бурмистру, несмотря на то, что еще недавно видела его в первых рядах участников облавы на собственную персону.
Он встретил меня приветливо, и всем своим видом пытался показать, что если и участвовал в тех боевых действиях, то только по недоразумения. И чтобы доказать свои дружеские намерения – разрешил снова остановиться в господском доме.
На мои вопросы о Наталье Павловне он не смог ответить мне ничего вразумительного. Судя по всему, это имя ему было неизвестно. Синицына хоронили только какие-то дальние родственники да приехавшие из Саратова представители какого-то благотворительного общества, членом которого, оказывается, был долгие годы Павел Семенович.
Поэтому похороны прошли скромно, по русскому обычаю Синицына помянули и в тот же день разъехались по домам.
Крестьяне, лишенные хозяина, пребывали в состоянии недоумения и неопределенности и на всякий случай бросили все полевые работы.
Поэтому они вторую неделю ходили друг другу в гости, поминали чуть ли не ежедневно погибшего хозяина, а все остальное время грелись на солнышке, отгоняя появившихся в большом количестве зеленых мух.
Еще недавно желавшие моей смерти, теперь они лениво провожали взглядами мой экипаж, не проявляя никаких признаков беспокойства.
Едва перекусив с дороги, и разложив вещи, я отправилась на маленькое деревенское кладбище, где в демократической близости находились господские и крестьянские могилы, мало отличаясь друг от друга по внешнему виду.
Меня неприятно поразило, что могила Личарды оказалась по левую руку от захоронения Павла Семеновича. И после смерти они остались неразлучны.
По пути я нарвала небольшой букетик скромных полевых цветов и положила его на еще не успевший осыпаться холмик под простым деревянным крестом.
Дул неприятный северный ветер с болот, и очень скоро я почувствовала легкий озноб и собралась в обратный путь, бросив почти случайный взгляд на личардову могилу. И остановилась как вкопанная.
На его могиле лежал уже почерневший и сморщенный, но некогда шикарный букет роз. И это при том, что на могиле Павла Семеновича не было ни цветочка.
В это трудно было поверить.
«Что за почитатель его трагического таланта объявился в этих местах?» – подумала я. – Даже если допустить, что какая-то безутешная крестьянка горько оплакивала его смерть, то вряд ли она принесла бы ему розы. В Синицыно они не растут, так откуда же им здесь взяться?»
Я подняла с могилы букет и убедилась, что стебли были обрезаны острым ножом, под правильным углом, а сам букет был обернут тоненькой траурной лентой.
Все говорило о том, что он был куплен в цветочной лавке, то есть привезен в Синицыно издалека. И сделано это было не раньше, чем два дня назад. Цветы повяли, но еще не засохли.
Вернув покойному его последнее достояние, я снова направилась к бурмистру.
– Что-нибудь не так? – угодливо спросил он, и его заплывшие глазки испуганно забегали из стороны в сторону.
– Нет-нет, – поспешила успокоить его я, – все хорошо. Я была на могиле у Павла Семеновича, отнесла цветов… Кто приезжал к вам на днях?
– К нам? – ответил он не сразу, соображая, не грозит ли мой вопрос ему какой-нибудь опасностью.
– Наверняка это кто-нибудь из моих знакомых, Павел Семенович был моим хорошим приятелем, и у нас было много общих друзей, и мне просто интересно… – как можно спокойнее, словно речь шла о простом любопытстве, добавила я.
И моя маленькая хитрость сработала.
– Понимаю, – ощерился он беззубым ртом, – разумеется…
Он больше походил на приказчика в городской лавке, чем на деревенского старосту. Возможно, он и занимался коммерцией до того, как им стал. В то время многие крестьяне заводили собственное дело, платя хозяевам оброк, а нажив капиталы, выкупали себя и свою родню. И становились уважаемыми коммерсантами.
У таких доморощенных негоциантов гонору было хоть отбавляй, чаще других они были не чисты на руку и подвизались на самым сомнительных поприщах.
Но и прогорали они чаще других, у иных ума не хватало, других жадность губила. Может, и этот вернулся в свою избушку, разорившись дотла или погорев на какой-нибудь афере.
Уж больно был плутоват.
– Меня такое любопытство разобрало, – решила я поменять тактику, – что, кажется, ничего не пожалею, лишь бы узнать кто это был. Это была женщина? – прищурив глаза, спросила я тоном капризной барыньки, пытаясь выглядеть как можно легкомысленнее.
– Ну, Алексей, – вспомнив его имя, пропела я, – не мучь меня, я тебя награжу…
– Как можно мучить такую добрую барыню, – расплылся в улыбке староста. – Отчего же не сказать, от меня не убудет. Да и награды никакой не надо, разве что на нашу бедность.
Пара монет в моей руке моментально сдвинули процесс с мертвой точки.
– Это вы имеете в виду, кто на кладбище то-есть приезжал, так я скажу…
Я достала еще пару монет.
– Жалко, что имени не знаю, а только по внешности. Похоже, из мещан она будет, или… боюсь соврать…
Часть мнет перекочевала в его руку.
– Да как же я забыл – точно, – хлопнул он себя по лысине. – Купеческого звания они будут… А может, и из жидов.
– А раньше ты ее никогда не видел?
– Не скажу… – смутился он, они платочек на головку надели, так что лица не видно.
