— Но такие снадобья сейчас повсюду…
— Я не могу нести ответственность за поведение и личные пристрастия моих клиентов, — твердо ответила она.
— Но должны же они где-то это приобретать! — настаивал я.
Она пожала плечами, избегая моего взгляда.
— Всегда можно найти торговцев, посредников, поставщиков. Как и в любом деле, особенно если платят золотом.
Я взглянул на Хети.
— Меня давно удивляет, как удается удовлетворять настолько широкий спрос. Я имею в виду, что при переходе через границу задерживают довольно мало молодых людей, а значит, многим, очевидно, удается благополучно добраться до таких мест, как это, которые есть в любом городе. Прямой и удобный путь снабжения, и риск невелик. Мы знаем, что подростки, которые приходят сюда работать, проносят наркотики. И тем не менее, даже будь их тысячи, они все равно не смогли бы доставить столько высоко ценимого продукта, чтобы удовлетворить запросы. Это загадка для меня.
Управляющая опустила взгляд.
— Я уже сказала, что не впутываюсь в такие дела.
Я внимательно посмотрел на нее. И тут я заметил, что ее зрачки расширены. Она заметила мой взгляд.
— Для меня не составит труда привести сюда отряд меджаев и все тут обыскать, — сказал я. — Сомневаюсь, что ваши клиенты будут довольны, если их имена получат огласку.
— А я сомневаюсь, что вы понимаете, насколько они будут недовольны, если вы сделаете подобную глупость. Как вы думаете, кто сюда ходит? Наши клиенты принадлежат к высшим слоям общества! Они ни за что не допустят, чтобы какая-то мелкая сошка вроде вас доставлял им неприятности.
Тахерит покачала головой, поднялась и позвонила в маленький колокольчик. Дверь открылась; за ней стояли двое головорезов, и они не улыбались.
— Эти господа уже уходят, — сказала она.
Мы вышли достаточно быстро, но едва мы оказались снаружи, как громилы переглянулись, кивнули друг другу, после чего тот, которого я поддразнивал, ударил меня — один раз, очень сильно. Должен признать, удар был точный и весьма болезненный. Второй врезал Хети — без особой злобы, а просто справедливости ради.
— Нельзя быть такими обидчивыми, — сказал я, потирая челюсть, но громилы уже захлопнули дверь. Мы стояли посреди мрачной и неожиданно тихой улицы.
— И не смей говорить, что я это заслужил, — сказал я Хети.
— Хорошо, не буду, — отозвался он.
Мы зашагали в темноту.
— Итак, — сказал Хети, — как же все это добро попадает в Обе Земли? Не может быть, чтобы все доставлялось только через детей!
Я покачал головой.
— Думаю, эти дети-курьеры служат прикрытием. Они не имеют значения. Перевозка и перегрузка должны проходить с гораздо большим размахом. Но если товар прибывает на кораблях, это значит, что портовые чиновники подкуплены, а если он идет наземными маршрутами, то взятки получают стражники на границе.
— Кто-то где-то сколачивает себе состояние. Но кто бы это ни был, он должен быть очень могущественным и иметь хорошие связи.
Я вздохнул.
— Порой работа, которую мы с тобой делаем, кажется мне попыткой удержать воды Великой Реки голыми руками.
— Я думаю об этом чуть ли не каждое утро, — отозвался Хети. — Но потом все равно встаю и иду на работу. Ну и конечно, мне приходится проводить свое время с тобой, что является некоторой компенсацией.
— Ты просто счастливчик, Хети, — сказал я. — Но давай подумаем: по меньшей мере некоторые связи теперь становятся яснее. Каждое убийство включало в себя обездвиживание жертвы, скорее всего, с помощью наркотика. Девушка работала здесь. Вероятнее всего, курьеры доставляют наркотики сюда же. Возможно, из мест, подобных этому, они потом распространяются по всему городу. Это уже что-то.
— И не забудь также, что убийца заставляет тебя постоянно танцевать между двумя мирами, — ответил Хети с кривой улыбкой.
Если мы были правы и в обоих преступлениях виновен один и тот же человек, то значит, все, что я до сих пор делал, — это скакал от одной зацепки к другой, словно собака за куском еды, не отрывая глаз от земли, не видя ничего другого.
Я пожелал Хети спокойной ночи и устало повернул в сторону дома — в кои-то веки.
Время близилось к полудню, и белое солнце охватывало все и вся своим безжалостным взглядом. Город был пропечен до сухой твердой корки, буро-желто-белой на жаре. Я поглядел вверх: то показываясь, то вновь пропадая в ослепительном зное, в небе парил сокол; его темные, широко распростертые крылья едва заметными движениями направляли парение птицы в потоках горячего воздуха пустыни. Это был Гор, чей правый глаз — солнце, а левый глаз — луна. Что он видел, глядя с высоты на наш странный маленький мир статуй и чудовищ, толп и парадов, храмов и лачуг, зажиточных домов и свинарников? Что мог он подумать о группе крошечных фигурок, что под защитой хлипких зонтов двигалась медленной церемониальной процессией вдоль Аллеи сфинксов, обсаженной идеально подстриженными деревьями, в направлении Южного храма? Замечал ли он меня, наряженного, словно актер, в белые жреческие одежды? Видел ли он всех нас, в нашем зеленом мире полей и деревьев, теснящихся вдоль блестящей змеи Великой Реки и окруженных бесконечностью вечной Красной земли? Что он видел там, за горизонтом? Я не отрывал от сокола глаз; он же помедлил над нами еще немного, а затем повел крыльями и косо спланировал в сторону реки, исчезнув потом за крышами домов.
Я плохо спал — опять. Мне снился мальчик. Во сне у него было лицо Нефрет, и оно улыбалось мне загадочной улыбкой. Затем медленно, осторожно я начинал отдирать ее лицо от его лица, но оно продолжало улыбаться. А когда наконец я стащил лицо с его головы, то увидел под ним лишь маску темноты и ощутил сладковатую вонь разложения. Я проснулся внезапно, голова раскалывалась. Возможно, плохое вино, что я пил накануне вечером, было еще хуже, чем мне показалось. Этим утром я не нашел сочувствия у Танеферет. И когда я вернулся от цирюльника с выбритым черепом, она лишь покачала головой.
— Ну, как я выгляжу? — спросил я, поглаживая ладонью свой отполированный скальп.
— Ты выглядишь как большой ребенок, — ответила она, чем нисколько мне не помогла.
— То есть на жреца из храма я не похож?
Надо отдать ей честь, она звонко расхохоталась.
— Вот это вряд ли… И не возвращайся домой, пока все не отрастет заново!
Вдоль Аллеи сфинксов стояли послушные толпы, безгласные и безропотные в обжигающем, застоявшемся воздухе, встретившие проезжавших на колеснице царя и царицу криками восхваления. На Тутанхамоне была Синяя корона, его окружала плотно сомкнутая фаланга дворцовой стражи — яркие перья на головных уборах кивают в лучах солнца, сверкают отполированные луки и стрелы. Вдоль всей Аллеи были расставлены солдаты фиванской армии. Симут исполнял порученную работу, используя все ресурсы, какие были у него под началом. Эйе в своей колеснице ехал следом за царем. Мы с Симутом ехали вместе. Он наблюдал за всем с величайшим вниманием, высматривая любую мелочь, оказавшуюся не на месте, малейший признак какой-либо проблемы. За нами следовала длинная, шаркающая вереница многочисленных дворцовых чиновников и жрецов, среди которых шел и Хаи, — все в одинаковых белых одеждах, за каждым идет обливающийся потом слуга, держа зонт над своим господином. Я заметил уличного пса, который бежал вдоль этой странно угрюмой процессии, мелькая среди теней деревьев и марширующих солдат. Он все лаял и лаял, скаля зубы, словно видел тень врага или чужака. Внезапно один из фиванских солдат выпустил в пса стрелу, прикончив его на месте. Толпа в страхе обернулась, но никто не поддался панике, и шествие двинулось дальше.
Когда процессия достигла входа в храм, пот ручьем стекал у меня по спине. Перед огромными двойными дверьми, изукрашенными золотом и серебром, которые вели в новый Колонный зал, был воздвигнут холщовый навес. Дед нынешнего царя начал постройку зала в дни моей молодости, питая честолюбивый план заменить скопление маленьких древних гробниц тем, что мыслилось ему как просторное, темное современное сооружение с высокими каменными колоннами, настолько громадными, что на широких верхушках могла бы поместиться целая толпа. Это должно было быть чудо света, и сегодня мне была дарована исключительная привилегия увидеть новый зал собственными глазами.
Площадь перед храмом заполнили тысячи жрецов в свободных одеяниях; их было так много, что когда они простерлись ниц, бескрайнее открытое пространство показалось огромным белым озером. Храмовые музыканты заиграли новый ритм и новую мелодию. Симут словно бы хотел объять взглядом сразу все вокруг; он принимал во внимание все непредвиденные обстоятельства, отмечал положение лучников на стенах вокруг площади, четкий строй стражников по обе стороны от царя с царицей; его темные глаза не упускали никого и ничего. На этот раз нельзя допустить никаких ошибок, никаких кровавых сюрпризов, никакой паники среди людей.
