— В каком ресторане отмечали?
— В «Пивато», на Большой Морской. Знаете, что такое пирушка старых друзей?
Ванзаров знал, и еще как. Даже незаметно передернулся от нахлынувших воспоминаний. Мальчишник не забывается. Особенно в «Пивато». Ну, не об этом речь…
— У кого был ключ от квартиры? — хладнокровно спросил он.
— Только у Макара…
— Про запасной ключ за косяком двери кто знал?
— Никакого секрета, все знали. Макар дверь-то запирал, чтоб мальчишки соседские не залезли и картину не подпортили. А свои все знали.
— «Свои» — те, кого подозреваете в грехе зависти?
— Больше некого… — Михаил Иванович наконец осилил согревшуюся рюмку.
— Перечислите, кто на подозрении…
— Друзья его по академии. На курсе их так и называли — три мушкетера.
— Мушкетеров было четверо.
— И у них так же: Макар и три друга… Это…
— Завиток и Хохолок…
— Как вы их назвали?
Извинившись, Родион быстро, но метко описал скандаливших господ.
— Вот и вы их знаете… — согласился Гайдов. — Юные, но известные личности: Илья Глазков и Ольгерд Шилкович.
— Кто третий мушкетер с кисточкой и палитрой?
— Коля Софрониди…
— Знаете их адреса?
— Да они все тут. Еще не успели разъехаться. Прямо Монмартр на Гороховой устроили.
— Живут в этом доме? — излишне резко спросил Родион.
— Так вместе и сняли квартиры… Хорошие мальчики, талантливые… Только до Макара им далеко. У них талант ровный, правильный, обычный, что ли, не того масштаба. Вот и мог кто-то позавидовать его будущей славе. Чужая душа — потемки. А у творческих личностей — мрак кромешный.
И тьма в ней великая, хотел добавить Ванзаров, но вместо этого сболтнул:
— Что-то вроде мук Сальери?
— Это уж вам виднее.
— Какие квартиры они снимают?
Оказалось, напротив Макара в похожей комнатушке под чердаком живет Софрониди. Глазков и Шилкович обитают в квартирах этажом ниже, там условия получше. Жертва как бы случайно оказалась в слишком плотном окружении друзей. Ни одного стороннего свидетеля.
— Что же так гениально изобразил ваш племянник в этой картине?
Дядюшка понурился и признался: что написано — не знает, картины не видел вовсе. И даже догадок не имеется. Макар был скрытен до истерики, ни на какие расспросы не отвечал, а саму картину плотно завешивал черной тканью, ничего не разобрать.
— Но хоть какого размера?
По растопыренным рукам можно было судить: внушительно. Не меньше аршина с вершком[10] в ширину и чуть меньше двух аршин[11] в высоту. Как раз под сиротливую дырку на стене подходит. Но такая здоровенная картина — не вазочка. Под пальто не спрячешь и под мышкой не вынесешь. Вещь приметная, особенно на улице.
— Для ведения розыска прав у меня никаких… — начал Родион, — но все, что успею, сделаю. Мало времени, и неизвестно, что искать. Может, какие-то приметы вспомните? Обычно художники пишут эскизы, прежде чем взяться за полотно.
Как ни хотел Гайдов, но помочь оказался бессилен: в этот раз Макар, как нарочно, писал сразу начисто, ни одного наброска не сделал. Он тайком просматривал груду холстов, но там все было знакомо. Михаил Иванович еще раз напомнил, что за благодарностью не постоит. Это предложение было отвергнуто: какие деньги, когда ожидает приз куда более ценный — удовлетворенное любопытство. Что может быть важнее этого в жизни, не так ли?
— И вот еще что… — Михаил Иванович отодвинул рюмку. — Я чуток приплачиваю дворнику, чтобы присматривал за племянником. Хоть за Макаром глупостей не водится, но на всякий случай глаз нужен… О господи, о чем я… У него должно быть все записано… Надеюсь, сами справитесь без моего участия?
Чтобы великий сыщик, никак не меньше, да не совладал с каким-то дворником? Быть такого не может. Вот именно. Другое интересовало: где найти закадычных друзей, если их уже нет на выставке? Не дожидаться же под дверью.
— Кто-нибудь обязательно в «Вене» сидит, на углу Гороховой и Малой Морской. Одного найдете, а там и другие сыщутся… Очень прошу: если что-то узнаете, любую мелочь, да хоть подозрение — сразу дайте мне знать. В любое время дня и ночи… И последняя просьба: сообщите его отцу, я не могу пойти сам, плохо может закончиться… Не сочтите за труд… Вот адрес…
Дворник, ожидавший поблизости уютной каморки, пребывал в счастливой гармонии с миром, людьми и космосом в целом. Все хорошо было в этом мире: осеннее солнышко прыгало зайчиками в окнах, легкий ветерок теребил пыль во дворе, и еще этот милый молодой человек о чем-то так сладко говорит.
Но тут строгий чиновник вытолкнул Данилу из радужного забвения. Дворник улыбнулся во всю пасть, хотел было обнять мальчишку от всего сердца, но все же сдержался. Только руками всплеснул.
— Чем же я могу угодить вам, добрый человек? Чего хотите, просите! — широким жестом предложил он.
Родиону требовалось совсем немного: кто и когда вчера приходил к господину Гайдову-младшему. Что в филерском блокнотике отмечено?
— А чего там смотреть, — обрадовался Данила. — И так все наизусть помню!
— Проявите чудеса вашей памяти.
— Ась?
— Говорю: кто заглядывал?
— Да никто! — И дворник буквально засветился солнышком.
— Что, совсем никого? — без надежды переспросил Родион.
— Нет, никого… Только музыкант приходил.
Ладошка прямо-таки зачесалась, чтобы отвесить дворницкой шее хорошенькую оплеуху. Но бить свидетелей — это не методы полиции. Во всяком случае, не сыскной. Сами понимаете. Только спросил, какой именно музыкант.
— Да кто же его знает! — просиял Данила. — Музыкант и музыкант. Пианины при них не было. Я спросил, он ответил, добрый человек.
— Какой был час?
Данило сообщил: прибыл полпервого, но когда ушел — не знает. Поручено следить за приходящим, а уж сколько гостят — не его дело.
— Как выглядел музыкант?
— Обычно выглядел: мужчина, прилично одетый, вот как вы, только солидный. Обходительный.
— А лицо какое? Особенности? Рост?
— Этого не приметил. А рост… Нет, повыше вас будет…
— Больше никого не было?
— Как есть: ни единой души.
— А вы, любезный, когда заступили вчера на службу?
Легкое облачко нашло на счастливое лицо дворника, но тут же спорхнуло:
— Как полагается: еще семи не пробило — уже у ворот.
Быть может, природная хитрость помогала ему облапошить доверчивых жильцов на гривенник или полтинник, но с сыскной полицией этот фокус не прошел. Родиону подсказывала сама логика. А она заявила: врет, как дворник. Дрыхнул небось Данила до девяти, а то и до десяти. Суббота как-никак.
Покинув художественный дом, Ванзаров замер посреди Гороховой как громом пораженный. В этот страшный миг открылась ему не тайна преступления, а истина куда страшнее. Он вспомнил, что натворил. Перед глазами встала картина: тетка Маша сначала ищет любимого племянника, затем, потеряв терпение, удрученная, возвращается домой. А там… Не хотелось думать, что ждет его при встрече с матушкой, которую никак не миновать. Он и это отлично знал, что ждет. Как назло — опять грех теткозабывательства. И ведь не поверит она, что все вышло случайно.
Отчаяние потерянных обедов придало силу. До сего момента он еще подумывал, не наплевать ли на любопытство, то есть попросту отправиться отдыхать, а не заниматься глупыми поисками. В самом деле: государственный чиновник, неприлично бегать по частным поручениям. Но забытая тетка сожгла мосты. Обедов теперь не видать, головомойка — обеспечена. Так почему не взять реванш на убийце? Победить этаким легким дуновением гения. А? Отчего бы не попробовать!..
Как порой извилисты пути к истине.
Исполненный решимости, Ванзаров отправился в «Вену», благо пешком идти всего два квартала. А по дороге вступил в словесную перепалку с логикой. Родион сложил цепочку: важно понять не кто убил, а куда делась картина. Найти картину — это понять, кто убил. Такой вот кульбит. А перед этим другая задачка: картина немаленькая, как же ее из дома вынесли?
Есть два способа: вырезать холст или утащить целиком. Но пустого подрамника нигде не обнаружено. Значит, вор вынес картину целой. Как это ему удалось? По пустой улицы некто тащит огромный плоский предмет… Даже если прохожие не обратят внимания, городовой-то уж точно запомнит. Неужели убийца пойдет на такой риск? И все ради того, чтобы картину не увидела публика? Бред какой-то! На этом спор благополучно зашел в тупик. А что вы хотели: вот так все сразу и узнать? Нет уж, не дождетесь…
Торопящегося юношу снова приметил городовой Брусникин. А особенно то, что спутник его куда-то подевался. Городовой ничего не подумал на этот счет. Да и что тут думать: идет по своим делам человек. Порядка не нарушает. Только отчего же лицо мальчишки так знакомо? Уж не из розыскного ли листка преступников, а то и революционеров? Бежать за ним было лень, но Брусникин решил: если субъект еще раз появится, задержит для выяснения личности. Нечего по воскресеньям туда-сюда мелькать.
