Торопящегося юношу снова приметил городовой Брусникин. А особенно то, что спутник его куда-то подевался. Городовой ничего не подумал на этот счет. Да и что тут думать: идет по своим делам человек. Порядка не нарушает. Только отчего же лицо мальчишки так знакомо? Уж не из розыскного ли листка преступников, а то и революционеров? Бежать за ним было лень, но Брусникин решил: если субъект еще раз появится, задержит для выяснения личности. Нечего по воскресеньям туда-сюда мелькать.
Среди ресторанов и прочих культурных заведений «Вена» была знаменита не кухней, а гениями, каких водилось здесь больше тараканов. Дешевую водку под разнообразную закуску потребляли гении от литературы, театра, музыки и живописи, куда ж без нее. Но гении все больше непризнанные. Как только гений становился известным, в «Вену» уже старался не заглядывать. Где ему, начинающему, наливали в долг и вообще кормили почти задарма. Такая черная неблагодарность. Гении, что с них взять.
Несколько гениев горласто демонстрировали таланты. Некто в драном пиджачке декламировал стихи перед приятелями, не разбиравшими и полслова, другой доказывал мирному соседу, что изобрел новые формы искусства, а третий ржал во все горло над собственной шуткой. Над богемой вились густые облака табачного дыма, сновали официанты с подносами.
Только в дальнем углу зала некий юноша сидел в одиночестве перед графинчиком и разнообразной закуской, уперев печальный взгляд в полную рюмку, так что замечательный хохолок его опустился месяцем. Кажется, не замечал он окружавшего разгула, целиком уйдя в раздумья. Перед ним возникло нечто большое, заслонив уличный свет. Гений пожелал выразить недовольство, но обнаружил молодого человека добродушного вида и приятной наружности. К тому же неизвестный улыбался подобострастно.
— Имею честь видеть господина Глазкова? — спросил он.
Голосок был столь бархатен, а манеры столь мягки, что Илья невольно поддался теплому обаянию и ответил согласием.
— О, какая удача! — совсем обрадовался милый господин. — Знаете, я только что с выставки, так ваши творения сразили наповал. Буквально убили меня! Как приятно видеть истинный талант вблизи.
К таким комплиментам Илюша был не готов, хотя втайне был уверен, что так оно и есть. Но чтоб услыхать от первого встречного — любое сердце не выдержит, не то что художника. К тому же господин не думал уходить, и во всей позе его была немая мольба. Конечно, после таких комплиментов Илья пригласил незнакомца присесть и разделить легкую трапезу. Для чего придвинул гостю пустую рюмку. Но очаровательный господин мягко отказался. Ему и так приятно насладиться беседой с настоящим светочем живописи. Вот так прямо и рубанул с плеча.
Настроение Илюши резко поползло вверх, хохолок восстал. Ему захотелось узнать еще что-нибудь такое-эдакое о себе родимом. Господин не пожалел стараний. Расписал достоинства Глазкова обстоятельно и с жаром.
— Ох, что же я! Вам же привет велено передать!
— Благодарю. От кого же? — ответил Илюша светской улыбкой.
— Друг ваш, Гайдов…
— Кт… кха-кха…кто? — голосок юного гения дал петуха.
— Макар Николаевич, сосед сверху, — твердо повторил неизвестный. И хоть улыбался по-прежнему, но Илье показалось, что во всем облике произошла внезапная перемена. Появилось нечто твердое, жесткое и даже… страшное. Как это случилось, художник понять не мог, но сообразил: совсем не милый душка перед ним, совсем не тюфяк, а некто опасный, как приставленный к виску ствол. Стало нечем дышать. А господин, уперев в Илью немигающий взгляд, продолжал: — Я вот прямо от него, так мило поболтали. Велел низко вам кланяться.
Илюша вытаращил глаза.
— Как кланяться?
— Низко, — повторил господин так просто, что спину юного таланта прошиб холодок. — А вы как думали?.. Все, нет Макара? Ошиблись, милейший… Нет, господин Глазков, убивать человека надо умеючи. Человека убить трудно, живуч и крепок. Думали, раз ударили, кровь пошла — так и все? Ошибся, дружок. Об этом будет время поразмышлять на каторге. Таких, как вы, с нежным хохолком, там очень даже… любят.
— Да что… кто… такой?!
— Сыскная полиция, чиновник для расследования тяжких убийств Ванзаров… И совершать необдуманный побег, Глазков, не надо. Ресторан окружен филерами в штатском. Все, попался.
— Я… я… не… — пролепетал Илюша. Но слезы брызнули сами собой, и, упав на руки, он разрыдался отчаянно и беспомощно.
Родион терпеливо ждал, мучаясь от ароматного букета закусок. Были тут и огурчики, и грибочки… Ой, да не об этом речь же, в самом деле.
Подняв зареванное лицо, Глазков явил столь душераздирающую картину, что жуткому чиновнику полиции пришлось сурово нахмуриться. Чтобы не поддаться жалости. Все-таки у него это слабое место. Родион строго потребовал рассказывать все как было. Быстро и четко.
— Я… я… — задохнулся Хохолок.
— Понятно, что вы. Постучали в дверь с вином и бокалами. Сколько было на часах?
— В…в…во…восемь… Макар просил разбудить, хотел, чтоб вместе на развес картин пошли… А вина у меня, господин полицейский, не было.
— Далее…
— Макар из-за двери крикнул, что встал уже, но хочет что-то подправить, его не ждать, просил передать, что будет позже.
— Но вы настаивали, чтоб он открыл.
— Зачем же… Взрослый человек, сам знает, что делает. Я в Общество пошел картину относить.
— Об этом полиции уже известно. Когда вернулись?
— Примерно в половине десятого… Макар так и не появился. Ну, я и решил проверить, может, заснул, с ним бывало… Стучу, он — молчок. Тут меня бес дернул, думаю: загляну, вдруг картина еще на месте… Достал ключ… Он…
— Нам известно, где его держал Гайдов. Открыли дверь, зашли. И что же?
— Макар лежит на столе и точно спит. Я ему говорю: ты чего развалился? А он не отвечает. Подошел и вижу… у него на виске… а на полу… Ой, нет сил вспоминать! — Глазков закрыл ладонями лицо. Ну прямо как барышня, честное слово.
— Картину как вынесли? — безжалостно спросил Родион.
Съехав ладошками, будто утерся, Глазков прошептал:
— Не было ее! Мольберт пустой стоял!
— Испугались, но заметили пропажу? Как странно.
— Да как же не заметить… Сколько ходил, пытался разузнать, взглянуть хоть одним глазком, так нет… Макар ее черным завешивал, а тут — пустота. Невольно взгляд упал…
— И как же поступили?
— Кое-как выбрался на лестницу, вроде полицию надо вызвать. А как вызвать, если на меня сразу подумают: я ведь в лужу крови заступил. Что тут делать? Дверь запер и ключ на место положил. По лестнице сбежал, заставил себя по двору медленно пройти, чтобы никто не подумал, а уж потом сюда и до вечера не вылезал… Честное слово, господин полицейский, чистая правда!
Илюша смотрел на грозного стража закона со страхом и надеждой. Даже хохолок как-то по-своему пытался помочь хозяину.
— Вы, конечно, ловко историю сплели, но… — Ванзаров выдержал паузу, становившуюся с каждой секундой все более угрожающей, — есть свидетель, который все видел. И в убийстве обвинял вас. Причем публично.
— Откуда вы…
— Полиции все известно. Чем же Шилкович вам угрожал?
— Не угрожал! Считал, что из-за меня с Макаром что-то случилось, раз его нет… Такая глупость. Сам небось это и натворил. Друг назывался, а таланту Макарки завидовал страшно, до слез… Вот и выдумал чушь, чтоб на меня свалить.
— Шилкович — ваш сосед. Не слышали, когда он выходил утром?
— В ссоре мы были до того… Так, ерунда, но я принципиально не разговаривал с Ольгердом… А тут он как с цепи сорвался: подбежал, говорит — это из-за тебя картины нет, что натворил с Макаром? Ну, я, конечно, спуску не дал…
— То есть он знал, что с Гайдовым что-то случилось.
— Именно так. А я тут ни при чем… Уж так вышло.
— Где найти Шилковича?
— Что его искать… — Илья испустил тяжкий вздох. — Сидит в соседнем зале… Между нами теперь все кончено… Позвольте!.. Так что же я забыл?.. Макар жив?! Скажите же, что с ним?!
Грозный чиновник мольбу пропустил мимо ушей и потребовал от художника не отходить от графинчика до вечера под страхом немедленного ареста филерами, которые засели в засаде, буквально обложив «Вену» кольцом. И, не простившись, отправился в соседний зал.
Атмосфера здесь мало отличалась. Только все больше пели. Наверно, музыкальные гении слетелись. Отчего и дымили поменьше. Одинокий живописец с завитком на лбу боролся с графинчиком, как и его хохолковый друг. Тихо подойдя сзади, Ванзаров гаркнул:
— Ольгерд?!!
Юный талант подпрыгнул и окатил водкой скатерть. Пока переполох не унялся, Родион уселся как можно ближе и молча уставился на художника. Трудно человеку, когда посреди одинокого запоя врываются вот так без спросу. Прямо нити души рвутся в клочья. Шилкович же таращился на него, зажав пустую рюмку в онемевших пальцах.
