– Хорошо. Веди. – сказал Малахов. И искоса глянул на Никашкина – при последних словах смуглолицего ефрейтор посветлел лицом.
– Зовут-то как? – спохватился Алексей.
– Грант, – ответил смуглолицый. – Извините… – смутился он. – По паспорту я Георгий Фасулаки. Жора… И Георгий подкупающе улыбнулся.
Вскоре островок опустел. Какая-то болотная птичка подала голос, но тут же умолкла, словно прислушиваясь к затихающим шагам.
«Ахутин Григорий Фомич, 1923 года рождения, уроженец города Саратова, холост, беспартийный, участник Великой Отечественной войны. Награжден медалями «За отвагу», «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией», воинское звание – сержант. Пенсионер, в районах Крайнего Севера с 1957 года. Проживает по адресу: г. Магадан, ул. Портовая, дом №… До приезда на север жил по адресу: г. Москва, ул. Симоновский вал, дом №… квартира…»
Ахутин работал снабженцем, затем водителем автотранспортного предприятия. Последние три-четыре года в Магадане появлялся редко. Со слов соседей, как он сам им объяснил, Ахутин хотел окончательно перебраться на «материк», где строил себе дачу в Подмосковье.
Установить место жительства Григория Фомича и фамилию труда особого не составило: уже к обеду следующего дня после разговора со Скапчинским оперативная группа милиции во главе с Савиным была на Портовой.
Дом-барак на двух хозяев с давно не беленым ободранным фасадом удалось разыскать только после многочисленных консультаций с местными жителями. Этот приземистый урод сталинских времен совершенно затерялся в хитросплетении безымянных переулков и хозяйских пристроек.
Когда милиционеры вместе с понятыми вошли в квартиру Ахутина, то первое, что им бросилось в глаза, был невообразимый беспорядок. Платяной шкаф был раскрыт, часть одежды валялась на полу и на диване. Самодельный стол, окрашенный в коричневый цвет, был заставлен посудой, осколки битых тарелок и чашек усеяли пол. Кухонный шкаф явно передвигался с места на место – глубокие царапины испещрили окрашенный пол. И везде лежал толстый слой пыли.
Обыск ничего не дал. Кроме уверенности в том, что кто-то уже успел побывать в квартире Ахутина раньше их примерно на полгода. Не удалось отыскать даже исписанного клочка бумаги, не говоря уже о каких-либо документах, письмах или фотографиях. Единственной вещью, по мнению Савина, достойной внимания, была крупномасштабная карта Магаданской области, которую нашли в кладовой под ворохом рабочей одежды.
К глубокому недоумению работников отдела кадров предприятия, где прежде работал Ахутин, в его личных документах почему-то не оказалось фотографии. Пришлось довольствоваться портретом и фотороботом, изготовленным с помощью Скапчинского и соседей Ахутина.
Что человек, найденный в верховьях ручья Горбылях мертвым, это Ахутин, капитан Савин уже не сомневался. Слишком много доказательств он имел на руках. Но этот факт особой радости ему не принес. И, вопреки ожиданиям, ни на шаг не приблизил следствие к разгадке главных пунктов в плане расследования: мотивы убийства, кто убийца и где находится золотоносное месторождение, самородки из которого были изъяты у Скапчинкого. А как ответить на другие вопросы, возникшие в процессе следствия? Их накопилось больше, чем нужно – хоть пруд пруди.
Каким образом вещи графа Воронцова-Вельяминова оказались у Ахутина? Что означают гравировки на застежке портмоне и на крышке часов «Пауль Бурэ?. Как могло золото из этого месторождения оказаться у Христофорова-Раджи? Какая взаимосвязь между Христофоровым, убийцей профессора-педиатра и Ахутиным? И вообще, существовала ли такая связь? Ведь возможен вариант промежуточных звеньев. А если так, то кто является этим промежуточным звеном? И наконец, кто заказывал гравировки Меерзону, если данные словесного портрета заказчика вовсе не соответствуют внешности ни Ахутина, ни Христофорова?
Над всеми этими вопросами ломал голову капитан Савин в крохотной комнатушке, которую уступили ему на время коллеги из областного управления в качестве кабинета.
Зазвонил телефон, оборвав нить размышлений, и Савин нехотя поднял трубку:
– Алло…
– Капитан Савин? Дежурный по управлению. Вас вызывает Москва. Соединяю…
– Савин, ты? Здравствуй, Боря. Володин. Как твое ничего?
– Бывало хуже, но реже. Что с моим запросом?
– По этому поводу и звоню. Хочу тебя «обрадовать».
– Чувствую. Давай, выкладывай.
– Согласно архивным данным, житель Москвы Ахутин Григорий Фомич умер в 1958 году. И в районах Крайнего Севера отродясь не бывал.
– Что-о?!
– А то, Боря, что все возвращается на круги своя. И что в тайге убит не Ахутин, а кто-то другой.
– Послушай, ты уверен в этом?
– На все сто. Необходимую документацию только что отправил спецпочтой, по получении ознакомишься детально.
– Ну, и что теперь?
– Если бы я знал, дружище, честное слово, подсказал бы. Понимаю тебя и сочувствую – последняя нить оборвалась. И представь себе, я по сравнению с тобой тоже не лучше выгляжу: убийца профессора до сих пор не обнаружен, и пока нет даже намека на близкое знакомство с ним в скором времени. А наш милый Янчик-Раджа, судя по всему, зарылся так глубоко, что придется, видимо, всю Россию перелопатить, чтобы вытащить этого ловкача на свет ясный.
– Слушай, а как обстоит дело с дачей, построенной этим лже-Ахутиным?
– Это пока единственный шанс. Работаем, Боря. Что из того получится, трудно сказать. Дача нам, утопающим, – соломинка, как ни грустно это сознавать. Короче говоря, поживем – увидим. Мне здесь в помощь ребят дали – все легче.
– Конкретно по Христофорову у вас есть что-нибудь?
– Отрабатываем его связи. Кое-кого из друзей Янчика мы уже прихватили. Но тебе эта публика, думаю, хорошо знакома: молчат, как в рот воды набрали. Дрожат за свою мошну, а посему готовы сожрать собственный язык, но не сболтнуть лишнего. Им подавай только факт, притом документально подтвержденный. В противном случае от матери родной откажутся, скажут – инкубаторские. У меня все. Будь здоров!
– Буду, – мрачно пообещал Савин.
Пули крошили кору, косили пожелтевшие листья, со свистом вгрызались в землю, выбрасывая пыльные фонтанчики, – кольцо окружения стягивалось все туже. Никашкин, морщась, бинтовал полоской от исподней рубашки левую руку – ее зацепило осколком гранаты. Малахов и Фасулаки отстреливались, экономя патроны: целились тщательно, били только наверняка. Когда в поле зрения попадал Георгий, лейтенант про себя дивился: на лице парня сиял восторг, по мнению Малахова, совершенно неуместный в данной ситуации. Стрелял Фасулаки довольно неплохо. При каждом удачном попадании он радостно улыбался во весь рот, и что-то тихо приговаривал на незнакомом Алексею языке.
На немцев они наткнулись случайно, через два дня после выхода из болота на лесной опушке. Их заметил повар эсэсовской части, здоровенный толстомордый битюг, который хотел набрать в термос воды из обложенного деревянным срубом родника. Томимые жаждой, они набрели на этот холодный прозрачный ключ двумя–тремя минутами раньше, чем немец, и не успели спрятаться, уйти в спасительную лесную чащу. Повара снял Фасулаки метким броском ножа. Но тот успел издать предсмертный крик, переполошив расположившихся на привал эсэсовцев. Началась погоня. Обученные охоте на людей, солдаты зондеркоманды действовали слаженно и цепко; оторваться от них так и не удалось…
Алексей отполз за тонкий деревянный ствол и, приподнявшись, посмотрел в сторону неглубокой лесной лощины в их тылу. На её дне, скрытый кустарником, журчал ручей. Только оттуда их еще эсэсовцы не кропили огнем, – видать, не успели обойти, замкнуть оцепление. Немного подумав, он позвал Никашкина. Тот понял его мысль с полуслова.
– Попробуем. Это шанс… Я вас прикрою, – сказал он решительно.
– Почему ты? – К ним подполз Фасулаки. – Разрешите мне, – обратился он к Алексею.
– Нет, – отрезал лейтенант, не вдаваясь в объяснения. У ефрейтора опыта в таких делах гораздо больше, мельком подумал Алексей.
– Уходим! – приказал лейтенант. – Долго не задерживайся, – повернулся он к Никашкину. – Минут пять, не больше.
– Понятное дело… – весело оскалился ефрейтор. Он даже в такой сложной и опасной обстановке не унывал.
Фасулаки и Алексей кубарем скатились в лощину и побежали по дну ручья, продираясь сквозь низко нависшие над водой ветви. Автомат Никашкина бил короткими очередями с равномерностью маятника.
Лощина почти под прямым углом поворачивала на северо-запад в сторону болота. Под высоким глинистым обрывом Алексей заприметил промоину в виде пещерки. Над ней свисал козырек из густо переплетенных корней и сухой травы.
