- Одно я понял, – сказал Собакин, вернувшись к своим спутникам, - если нам придётся заниматься этим делом, то разбираться, кто и когда вошёл или вышел из «фруктовой» - безнадёжное дело. Здесь ходов, как в кротовой норе, и обслуги столько, что сам чёрт не сосчитает. Придётся идти другим путём.
- Каким? – поинтересовался Ипатов.
- Классическим. Будем выяснять, кому этот алмаз так приспичил, и кто мог рискнуть пойти на такое. Вопрос: почему преступник выбрал Английский клуб? Допустим, он мог видеться с Поливановым только в этих стенах. Может, сыграло свою роль и то, что высшее общество не допустит публичной огласки происшествия и значит, в случае провала, больше шансов уйти от ответственности. Скорее всего, это – член клуба или его служащий. За пару-тройку гостевых визитов в здешнем укладе не разберёшься и детали преступления не разработаешь. Для такой операции нужно быть в этой среде, как рыба в воде и быть хорошо знакомым с Поливановым, чтобы запросто подойти к его столу во время ужина. Такую бестактность может позволить себе только близкий приятель или друг. И потом, ничто не показывает, что кражу, а возможно и убийство, совершил одиночка.
- А вдруг это кто-нибудь из этих, длинноволосых? – предположил Канделябров. – Может, какая-нибудь группировка решила таким случаем опозорить клуб? Много их сейчас развелось революционеров этих, оглашенных.
- Во-первых, сюда, как оказалось, не так-то легко проникнуть чужому человеку. А во-вторых, кой чёрт им сдался Поливанов? Тоже мне – фигура! Если ты этому делу политику пришиваешь, то нынешние террористы устроили бы публичную акцию и обязательно с государственным лицом. Что ж ты думаешь, они не понимают, что в Английский клуб пуля может и влетит, но - с концами, а им нужно, чтобы громыхнуло на всю Россию. Нет, Спиридон Кондратьич, дело в алмазе – это ясно. Похоже, что его владельцу подмешали какой-то отравы в еду и забрали ценность.
- Может, это была большая доза снотворного? – усомнился Канделябров.
- Нет, скорее всего, яд. На лицо явные признаки воздействия на сердечную деятельность. Нет, это - яд, – убеждённо повторил Вильям Яковлевич.
- Врачи нашли смерть естественной, – вставил Ипатов.
- Подвести убийство под естественную смерть не так уж трудно. И яд, при желании, всегда можно достать. Даже из цикуты - кошачьей петрушки - растения, которое растёт под ногами, можно выделить цианид. Подойдёт и зонтичный пятнистый болиголов, который, между прочим, был официальным ядом в Древней Греции. Именно его принял Сократ .
- Да, задача, – вздохнул Канделябров. – Пожалуй, дело может оказаться сложным.
- Не всё же вам с Ипатовым всякой мелочёвкой заниматься, надо, иной раз, и настоящее дело разобрать, – съязвил Собакин.
- Может кольцо найдётся, – понадеялся Александр Прохорович. – Старшины говорят, что у них здесь не воруют.
- И, тем не менее, «Чёрное сердце» пропало.
***
Вернувшись к себе на Сретенку, сыщики сели обедать. В открытые окна вместе с жаром летнего города врывался грохот торговой улицы. Раздуваемые пыльным ветром, голубые занавески подхватывали от неё густые запахи и с силой вдували их в столовую.
На обед Канделябров подавал отменный борщ с расстегаями от Тестова , жареное мясо с сыром (Спиридон называл его почему-то «гусарской печенью») и воздушную «шарлотку» с яблоками и грушами, которую он испёк собственноручно ещё утром.
Хозяин ел вяло, временами морщась от слишком натуральных запахов Сретенки.
- Послушай, Спиридон Кондратьич, может, лишим себя «освежающего» воздуха, хотя бы на время обеда?- спросил он слугу.
- Так что ж теперь, задыхаться, что ли? – поднял белобрысые бровки Канделябров. - Говорил я вам, что надо купить усадебку на природе. Жили бы сейчас, как приличные господа, дышали бы себе полной грудью. Так нет, копти тут с вами.
- Надоел ты мне, братец, со своей усадебкой. Ты тут-то еле управляешься с хозяйством, а хочешь взвалить на себя ещё одну обузу. Ну, уж - нет! Мне, в первую очередь, нужен опытный помощник в моей работе, а не эконом пополам с кухаркой. А ты ещё метишь в управляющие.
- Найдём подходящих людей, – не унимался Канделябров, шумно меняя тарелки. – Всё можно организовать в лучшем виде. Сами потом благодарить будете.
- Ты же меня знаешь, – с раздражением ответил Собакин. – Для меня, чужой человек в доме – хуже некуда. Это для меня уже не дом, а - присутственное место. Мне тебя за глаза хватает, да вот ещё Ипатов как-то прижился. Но, это уже предел, понял? А ты мне за собственные деньги предлагаешь приобрести недвижимость, где я появляться-то буду от силы месяц в году, а заботиться об этой усадебке придётся целый год!
- Повторяю вам, можно найти надёжных людей, - продолжал внушать Канделябров. – Привыкните и к ним. К Ипатову же привыкли?
- Я тебе русским языком отвечаю: Ипатов – это предел.
- Нелюдимый, какой! – не мог остановиться ядовитый Спиридон. – А у кого в прошлом году, на масленой неделе о-го-го какой предел жил здесь почитай всю неделю, когда её венчанная половина моталась по уездам с инспекцией?!
- Ну, завёл шарманку. Да, между прочим, если уж речь зашла о гостях. Совсем забыл тебе сказать. С сегодняшней утренней почтой мне пришло письмо от отца Меркурия. По всей вероятности его преподобие скоро пожалует к нам в гости. Готовь ему комнату.
- Охти, радость-то, какая! – весь засветился Канделябров.
Ипатов сидел за столом, как мышь. Поначалу, когда молодой человек услышал от Вильяма Яковлевича, что он – «предел», затрепетал – как бы не выгнали. Потом отпустило: понял, что дело не в нём. Теперь, при упоминании священной особы он снова насторожился. Что ж, пуганая ворона куста боится! А вдруг колесо фортуны откатится от раба Божия Александра, в неизвестном направлении в связи с прибытием нового лица под кров любимого начальника?
Будто почувствовав терзания молодого помощника, Собакин ему пояснил:
- Видите ли, Александр Прохорович, есть у меня дальний родственник – Алексей Филиппович Собакин, при постриге и сане – иеромонах Меркурий. Как видите, в моей родне не я один такой несуразный со стилистическим ляпом. Хотя, - Вильям Яковлевич задумался, - нашу фамилию с каким именем не соедини – всё неладно будет. Так вот, – продолжал он, – этот самый отец Меркурий – фигура довольно одиозная, но колоритная – сами увидите. Из-за неуживчивого характера он объездил пол-России, и нигде покоя от него нет. Он у меня - правдолюбец. Как ушёл из Чудова монастыря, так и болтает его по белу свету, как утлое судёнышко в бурю – всё никак не пристанет к берегу. Судя по письму, опять его попросили. Если бы не какие-то его церковные связи, то его давно бы запретили в служении и выслали, куда Макар телят не гонял. В Москве, в Чудове, у него тоже есть покровители, которые ему тайно благоволят. Видимо он приедет с ними совет держать о своём будущем. Написал, что днями будет в Москве. Дядя всегда у меня останавливается на радость моему «эконому».
И Собакин выразительно посмотрел на Канделяброва.
- Потому что почитаю сего мужа за достойнейшего из христиан среди живущих, – твёрдо ответил «эконом».
- Ну и на здоровье, – примирительно откликнулся Вильям Яковлевич, встал из-за стола и добавил: – У Кондратьича отец Меркурий - второй после Бога.
***
Следующий день начался для Ипатова с беготни. До обеда, не чуя под собой ног, носился он, по Москве исполняя мелкие, как блохи, поручения начальника. Вильям Яковлевич во всём требовал прямо-таки скрупулезной точности исполнения, будь то даже копеечное дело или вовсе дармовое. Ну и на здоровье. Александр Прохорович на всё готов. Он с каждым днём всё больше и больше влюблялся в своего Брюса. Всё в характере и поведении начальника вызывало восхищение у юного романтика. Теперь Ипатов знал, что Вильям Яковлевич нередко берётся помогать малоимущим, как говорит он сам, борется с несправедливостью земного бытия. Даёт бедным деньги, оплачивает им адвокатов и стряпчих. За внешней надменностью и грубоватостью обхождения, Ипатов увидел в нём тонкую и отзывчивую душу. Особенно поразил его недавний случай. Сосед Собакина – мебельщик Турчинов (тысячами, между прочим, ворочает) - поднял на ноги пол-Москвы из-за пропажи своей любимой собаки, которую увели у него среди бела дня прямо со двора. Искали-искали – толку никакого. Турчинов тогда слёзно пришёл просить Вильяма Яковлевича отыскать животное. Собачка эта была знаменита не только на всю Сретенку, но и Москву. На вид – смотреть не на что: куцая, рыженькая дворняжка на тонких ножках. Ну, танцевала как в цирке, кружась вокруг себя до самозабвения, умела на носу держать кусок сахару, сидя на задних лапах, душевно подвывала соседнему дворнику, когда тот в праздники играл на гармошке – и всё. На таких собачек можно посмотреть в бродячем цирке за гривенник. К этому следует добавить, что она ничего не стерегла и даже на котов и мышей не лаяла. Но, только стоило её позвать: «Риска, Риска», как эта никчёмная собакенция бежала опрометью, кидалась тому человеку в ноги или на грудь и начинала ласкаться и выражать такую неподдельную радость, что того, аж в пот бросало, и слеза прошибала. Бог весть как это у неё получалось, но равнодушных к такому проявлению чувств не было. Была в этой собачонке частица всеобъемлющей вселенской Любви, которая, как сказано в «Послании апостола Павла»: «всему верит, всего надеется, всё переносит и никогда не перестаёт». Она ничего не требовала, ни в чём не упрекала, а только любила. Конечно, бо;льшая часть такой обильной любви доставалась самому Турчинову. Он её ревновал по-чёрному, держал на привязи, не выпускал из дома и даже прятал в погребе, но всё было бесполезно. Стоило Риске вырваться из домашнего плена, как она тут же бросалась ко всем со своими ласками.
