- Проститутка! Курва! На живодёрню сдам! – орал на всю улицу Турчинов, замечая как его ненаглядная пигалица бросается к первому встречному.
Народ смеялся. Но те, кто хоть раз испытал на себе силу Рискиной любви, как намагниченные тянулись к дому мебельщика. Собаку крали много раз, но она скоро находилась. Очень быстро по Москве проносился слух, что вот де за Яузой или где-нибудь на Пресне появилась забавная собачонка. Турчинов моментально собирался и ехал с облавой на похитителей. После диких сцен («Не отнимайте собачку, заплачу любые деньги!») беглянку возвращали домой. И всё начиналось сначала. Чувствительный Канделябров был большим поклонником соседской знаменитости и постоянно таскал ей «подарочки». Его любимец, кот Бекон – толстый рыжий ленивец с отвратительными повадками вора и бабника, просто одуревал при виде Риски. А она, видя свою власть над бедным животным, облизывала ему морду и нещадно тормошила, требуя игр. Бекон постоянно слонялся у соседского забора в надежде на встречу с вертлявой чаровницей, а увидев предмет обожания, норовил кавалерским образом приударить за ней, что вызывало хохот у всей округи. Не обходилось и без драк, поскольку в стремлении быть ближе к даме сердца он был не одинок. Канделябров с сокрушением взирал на несчастного кота, который периодически возвращался с улицы изрядно потрёпанный.
- Вот это я понимаю! – смеялся Собакин. – Какова сила женских ласк!
- За что вы собачку обижаете?– стыдил его Спиридон. – По своей испорченности, вы, извините, Вилим Яковлевич, сути не улавливаете. Риска – настоящая христианская душа, которая Бог весть по какой причине промахнулась и не попала в человеческий облик. Господь велел всех любить, кроме грехов человеческих. Она, сердешная всех и любит, как умеет. Потому-то вся живая тварь к ней и тянется. Ведь в нашем окаянном мире любви бескорыстной днём с огнём не найти.
На удивление, Собакин тогда спорить с помощником не стал, а когда собачка пропала, взялся её искать. На поиски «христианки» ушла неделя, так что пришлось даже кое-какие дела перенести на потом. В конце концов, её нашли в бродячем шапито на подъезде к Можайску. Продал её туда лихой человек за трёшку. Перед расставанием с ним, она ластилась к нему, лизала руки и долго смотрела вслед, когда он уходил. Риску привезли домой, и мебельщик от радости чуть не помер: сердце схватило – вызывали врача. А чуть опомнился, пришёл к Собакину, кланялся, благодарил и большие деньги принёс за розыск. Только сыщик пухлого пакета брать не стал, а сказал, что с «христианской собаки» наживаться - грех. Кондратьич тогда даже прослезился от чувств. Вот он, какой человек – Вильям Яковлевич Собакин-Брюс!
Исполнив дневные поручения, Ипатов возвращался в голубой особняк начальника пешком, уже изрядно измочаленный. Он по привычке экономил на извозчике и больше надеялся на собственные ноги, за что неоднократно был руган начальством.
- Александр Прохорович, дорогой, - выговаривал ему Собакин, - ведь это крохоборство! Я вам выдаю отдельно деньги на проезд. Если надо – ещё добавлю. Зачем же пешком делать такие концы по городу, потом являться сюда с высунутым языком, красный как рак и выпивать ведро воды? Вы же так без ног останетесь!
«Ну да, сейчас!- думал про себя Ипатов. – Мы не графы, денег нам от папаши не припасено. Так я и выложу за просто так этот полтинник. Ноги, слава Богу, меня сами носят и денег не просят».
Подойдя к крыльцу, он с удивлением увидел дверь распахнутой, а в коридоре навалено множество дорожной поклажи. Там были даже две круглые цветные коробки, в каких дамы сохраняют свои шляпы.
«Никак долгожданный родственник пожаловал, – подумал Александр Прохорович. – Что это у монаха столько мирского скарба или он не один приехал?».
Вдруг со второго этажа кубарем скатился друг сердешный – Канделябров. Лица на нём не было. Не видя ничего перед собой, с побагровевшей лысиной, он пролетел мимо своего молодого товарища и скрылся в комнатах, хлопнув дверью.
Ипатов опешил. Что-то было не так. На цыпочках, еле дыша, он поднялся наверх, где прямо у лестницы ему было отгорожено «присутственное место» в виде письменного стола и этажерки с бумагами. Сидя тише мыши, он прислушивался к голосам в кабинете начальника. Хозяин разговаривал с какой-то дамой.
«Это кто ж такая? – недоумевал Ипатов.
Любопытство скоро разрешилось. Дверь открылась и на пороге появилась женщина. Женщина – слабо сказано. Вьющиеся пышные пепельные волосы, выразительные голубые глаза под тёмными дугами бровей, улыбчивый белозубый рот с пухлыми капризными губами – видение Александровых снов во плоти стояло перед ним. На молодого человека повеяло ароматом цветов и речной свежести. Александр Прохорович дрогнул в коленках.
- А это кто у вас? – спросило видение.
Собакин представил своего нового помощника по всей форме и скороговоркой добавил:
- А это моя… хорошая знакомая - Варвара Петровна Кашина. Очень кстати вы вернулись, Александр Прохорович, прошу вас с нами отобедать.
Начальник был явно обескуражен, но бодрился.
«Это та самая пассия начальника, о которой так убивался Канделябров, – вспомнил Ипатов, спускаясь в столовую. – Где он таких находит, интересно знать? С другой стороны, у Брюса абы какой и быть не может – сам туз!».
В столовой, с похоронным видом, прислуживал «эконом». За едой говорила в основном гостья. Собакин лишь изредка вставлял незначительные реплики. Ипатов, понятное дело, совсем молчал. Канделябров тоже помалкивал, но при этом грозно сверкал глазами, метал огненные стрелы в сторону госпожи Кашиной, сопел и громыхал посудой. Дама ничего не желала замечать, была довольна собой и окружающим миром. Она с удовольствием уплетала чёрную икру на жареных булочках, пила шампанское и, теребя Вильяма Яковлевича за рукав, нежно ворковала с ним, нисколько не смущаясь посторонних.
- Представьте, Вилли, я ночи не спала, всё думала, как бы мне упорхнуть из дома и побыть нам вместе несколько дней, как тогда, помните, на масленице? Всё думала и думала, как мне обрадовать своего котика.
У Александра Прохоровича вспотели руки. Канделябров, стоя за спиной женщины, метнул такой уничтожающий взгляд в сторону Собакина, что любой другой умер бы на месте, но не таков был потомок графа Брюса – он и глазом не моргнул.
- Простите, что перебиваю вас, my darling . Спиридон, спасибо, можешь идти, если понадобится – я тебя позову. Я весь внимание, Barbie …
Ипатов боялся смотреть на Канделяброва. Тот ушёл в кухню, как Командор из «Дон Жуана», - железной поступью, не проронив ни слова.
А Варвара Петровна, разомлев от шампанского, которое, кстати сказать, никто кроме неё не пил, продолжала ангельским голоском:
- И наконец, я придумала, что мне, якобы, надо исполнить свой христианский долг и данный Богу обет - съездить помолиться в Троице-Сергиеву лавру. Алексей Александрович сразу закудахтал: «Какой такой обет, почему?». А я ему напомнила, что прошлой зимой у него был сильный бронхит и врачи опасались за его здоровье. Вот, говорю, я и дала обет съездить в лавру ради твоего выздоровления. Ты, спрашиваю, сейчас здоров? «Да», - отвечает. Ну вот, видишь, я тебя на ноги подняла, теперь надо исполнить свой долг, а то, не ровён час, опять захвораешь. Муж действительно, чуть что – простужается. Всё из-за этих своих инспекционных поездок. Он, конечно, бросился меня благодарить, спасительницей назвал и отпустил. Вы мною довольны?
Собакин расхохотался.
- Забавно. Это приятная неожиданность, Варвара Петровна, что вы нашли возможность погостить у меня. Значит, теперь вы будете у нас молиться?
В кухне с жутким грохотом что-то упало. Ипатов опрометью бросился на шум. На полу лежал вдребезги расколоченный столовый сервиз, между прочим, гордость Канделяброва, из какого-то севрского фарфора. Невозмутимый Бекон жадно лизал с пола остатки чёрной икры. Спиридон бессмысленными глазами смотрел на чавкающего кота и всё повторял:
- Наказал Бог вавилонской блудницей за наши грехи.
Из оцепенения его вывел вошедший Собакин. Хлопнув старого друга по спине, он сказал:
- Не дрейфь, Кондратьич, сдюжим. Мы с тобой и не в таких переделках бывали.
- Увольте. Я уйду, куда глаза глядят пока они тут, а заместо себя найду кого-нибудь за домом приглядывать.
-Вот ещё выдумал! Куда же ты денешься? – возмутился Собакин.
- А хоть в Новый Иерусалим съезжу - давно хотел.
- Оставайся, у нас здесь теперь будет тоже лавра.
- Какая такая лавра? – не понял юмора Канделябров.
- Для всех, госпожа Кашина поехала в лавру, – со смешком объяснил ему Брюс.
Спиридон в сердцах плюнул.
- Нашли над чем смеяться! Бога не боитесь! – крикнул он. – Помяните моё слово: этакое кощунство не только ей, но и вам с рук не сойдёт.
