Ротмистр брезгливо отодвинул бумагу, даже не заглянув в нее, и кликнул ближайшего писаря:
— Подготовь ответ… этим, — кивок в сторону Алексея, — что ничем не располагаем. За подписью его превосходительства. Ишь чего придумали! Террористов надутых…
Лыков ушел от жандармов разочарованный и с пустыми руками. Было ясно, что здесь до последнего будут бороться за радужную картинку в отчетах.
Поразмыслив, сыщик решил навестить военных. Вдруг у них обнаружится что-то на Ежи Пехура?
Громадное здание штаба Варшавского военного округа располагалось на Саксонской площади. Два симметричных корпуса, украшенных монотонными пилястрами, соединялись крытой арочной колоннадой. Алексей прошел в отчетное отделение. Он знал, что там командует его давний знакомый капитан Сенаторов. Бывший сослуживец барона Таубе получил новый чин и ответственное назначение. Теперь он руководил окружной разведкой, имея противниками Германию и Австро-Венгрию.
Сенаторов встретил старого приятеля сдержанно — вид у него был озабоченный.
— Здравствуй, Алексей Николаевич. Зачем ты здесь?
— Здравствуй, Владимир Сергеевич. Мне нужна справка. Капитан поморщился. Хотел, видимо, предложить пойти за справкой в другое место, но передумал. Сел напротив, подпер голову руками и сказал коротко и серьезно:
— Слушаю.
— Тебе говорит о чем-то имя Аркадиуш Млына?
— Нет.
— А Ежи Пехур?
Сенаторов вскочил как ужаленный:
— Что ты о нем знаешь? Он в Варшаве?
— Извини, сначала ответь на мой вопрос.
— Мы безуспешно ловим этого негодяя уже полгода. Он австрийский шпион и очень ловкий человек. А ты с какого бока на него вышел?
— Я командирован в варшавскую сыскную полицию приказом министра. Кто-то стал убивать наших офицеров. Здешние силы не справлялись.
— Понятно. И что?
— То, что их убивает именно Ежи Пехур, он же Аркадиуш Млына.
Сенаторов тут же записал имя на бумажке и попросил:
— Расскажи, пожалуйста, все как можно подробнее.
Лыков детально изложил ему историю своих розысков.
Потом добавил:
— Теперь давай свою часть.
— Хм… Она будет короче твоей. А за сведения спасибо! Так вот. Мы, разведка, узнали об этом Пехуре в конце прошлого года. Он появился под фамилией Крыгер в качестве подрядчика. Вел землеустроительные работы в Сливицком форте.
— Сливицкий форт — это где?
— Правобережный тед-де-пон Александровской цитадели. Он защищает крепость от обхода с тыла. Важная задача. Кроме того, в нем хранился военно-окружной архив.
— Так Крыгер залез в ваш архив?
— Да.
— А зачем ему старые бумажки? Камин разжигать?
Сенаторов смутился:
— Место казалось абсолютно надежным. И мобилизационный отдел перенес туда свою канцелярию: здесь тесно.
— Ну и ну! Что ему досталось?
— Это секрет, извини.
— Вовчик! Для австрияков уже не секрет, а для своих — тайна? Вас тут что, беленой кормят?
— Ну… Крыгер утащил мобилизационное расписание номер двенадцать, план развертывания и всю исходящую переписку.
— Хорошо отоварился! А как он это сумел?
— Да никому и в голову не пришло! Почтенный пан, работы всегда сдает в срок. Крыгеру даже выделили комнату в казарме форта, чтобы хранил там свои чертежи. Та комната была по соседству с мобилизационным отделом…
— Понимаю. Вы приходите в понедельник, а стена разобрана…
— Увы, да. Бумаги похитили, а пан Крыгер исчез. Правда, мы сумели перехватить его курьера. В Галиции. Тот переходил границу и налетел на наш секрет. Тогда нашли половину похищенного, вторую половину ищут до сих пор. Письмо в австрийский штаб было подписано: Ежи Пехур.
— Это все?
— Все.
— Опиши мне наружность Крыгера.
— Крепкий статный мужчина лет сорока. Густые вьющиеся волосы, черные с проседью, и окладистая борода в немецком вкусе.
— Проседь на висках?
— Нет, равномерно по всей голове и в бороде тоже.
— И он не хромал?
— Нет. Для чего ты спрашиваешь?
— Ежи Пехур, что убил двух сыщиков в номерах на Железной Браме, имел черные волосы с проседью на висках. Носил золотые очки. И припадал на левую ногу. Притом что природные его волосы — русые.
— Грим?
— Разумеется. Наш Ежи — мастер перевоплощения. Сядет завтра напротив тебя в кавярне, и ты его не узнаешь.
— Получается, шпион никуда не сбежал, а все эти месяцы спокойно жил в Варшаве?
— Да. И не просто жил, а расширил свою преступную деятельность. Решил встряхнуть польское общество. Поднять его на антирусский террор. Ох, пора его кассировать!
Сыщик и разведчик договорились, что будут обмениваться сведениями. Немногочисленная агентура отчетного отделения работала в поте лица, но пока без толку. Теперь к ней присоединялись возможности сыскной полиции. Шансы поймать вождя боевцев повышались.
— Слушай, а как у тебя с жандармами? — уже уходя, спросил Алексей.
— Никак, — ответил Сенаторов. — По закону, именно они у нас главные контрразведчики. Но работать не хотят. Уверяют Петербург, что здесь все благополучно, Варшава — сонное царство. Пока их самих не взорвут, они будут на этом настаивать! А по моим сведениям, польские социалисты создали некий «легион смерти» с целью террора. Против нас, ра зумеется. Возможно, Ежи Пехур как раз и есть руководитель этого легиона.
— Не возможно, а так и есть. На всех трех убитых офицерах были записки от его имени.
Вечером Лыкова вызвал к себе обер-полицмейстер.
— Как вы оцениваете действия титулярного советника Нарбутта? — поинтересовался он, стоя посреди кабинета.
— Как преступные.
Толстой поморщился:
— Обоснуйте!
— В феврале в Варшаве был убит подпоручик Яшин. Вы в нашу первую встречу, помнится, отвергали этот факт… Нарбутт с самого начала знал о нем, но скрыл преступление. Он решил вести розыск самостоятельно. В тайну был посвящен ряд его подчиненных, поляков по национальности. Кто именно, выяснить невозможно — в отделении круговая порука, все отговариваются незнанием. Известно лишь, что среди них был покойный Степковский.
Самодеятельные усилия Нарбутта успехом не увенчались. Между тем убийца — теперь мы знаем, что это Аркадиуш Млына, он же Ежи Пехур, — совершил новые злодеяния. В марте он зарезал пристава Емельянова, известного строгим отношением к местному населению…
Толстой перебил:
— А ведь я многократно просил его быть человечнее! И вот результат.
— …Нарбутт и его сообщники снова промолчали, — продолжил Лыков.
— Но они же хотели как лучше! — взорвался обер-полицмейстер. — Неужели вы этого не понимаете?
— Не понимаю, ваше превосходительство. Убивают русских офицеров, а сыскная полиция знает, но молчит. Не понимаю!
— Вы же сами общались с третьей жертвой, этим несносным штабс-капитаном Сергеевым. Я ведь приезжал в ресторан, беседовал с кельнерами. Отвратительное поведение, недостойное офицера!
— Значит, за это кишки наружу? — чуть не выкрикнул Лыков. — В ресторан вы приехали. А в морг не нашли времени спуститься? Не видели, что Млына сделал со штабс-капитаном?
Лицо генерала налилось кровью, но он промолчал.
— После казни Сергеева титулярный советник Нарбутт совершил очередной служебный подлог, — продолжил Алексей. — Он навел полицию на шайку русских громил. Которых по его просьбе предоставил некий Строба, он же Велки Эугениуш. Этот человек — уголовный «король» всей левобережной Варшавы. С ним у пана Нарбутта, оказывается, были такие вот доверительные отношения… Неслучайно Велки Эугениуш счастливо избежал тюрьмы за все годы своей преступной деятельности. Можно лишь догадываться, какие еще сделки имели место между ними!
— Это бездоказательно, — возразил обер-полицмейстер почти спокойным голосом. — Но я хочу поговорить не об этом. Да, Витольд Зенонович ошибался. Хотел как лучше для русско-польских отношений… И решил лично истребить злодея и положить конец насилиям. За свои ошибки он заплатил жизнью. А теперь после вашего рапорта его пожилая мать не получит пенсии.
Коллежский асессор смешался. Вопрос пенсий всегда очень болезненный. Люди служат десятилетиями, а потом по капризу начальства их оставляют ни с чем. А тем более старухи матери… Прав генерал. Убитых офицеров уже не вернуть, да и нет среди них чистеньких…
— Я понял вас, ваше превосходительство. Постараюсь сформулировать свой рапорт так, чтобы мать титулярного советника Нарбутта не лишилась пособия.
Толстой обрадовался, долго благодарил, даже перекрестил напоследок. А у Лыкова осталось впечатление, что его снова надули. Под вывеской добрых побуждений…
На исходе следующего дня состоялась еще одна встреча. Лыков возвращался из следственной тюрьмы, как вдруг его обступили трое корпусных мужчин. Алексей сразу узнал старшего, с фигурой циркового атлета. Это был Збышняк, то ли управляющий, то ли вышибала Велки Эугениуша. Он вежливо приподнял котелок, обнаружив шишку на темени.
