Некоторое время сыщики смотрели друг на друга, потом Гриневецкий хрипло произнес:
— Ну?
Лыков отобрал у него бутылку — начальник отделения почти не сопротивлялся, — сел напротив и попросил:
— Расскажите, как он спас вам жизнь.
— Да! Хороший вопрос! — обрадовался Гриневецкий. — Я сам сейчас это вспоминаю. Дело было в восемьдесят пятом. В Праге есть такое плохое место… ну, очень плохое. Ваверская улица. Там злоджьей на злоджье… то есть вор на воре, простые обыватели не живут, только фартовые.
Эрнест Феликсович замолчал и посмотрел на свой пустой кулак. Лыков вздохнул и сунул в него бутылку. В три глотка надворный советник допил ее и убрал в комод, после чего продолжил:
— Мы приехали брать Сигизмунда Боянчека по кличке Лекаш. Он учился на доктора, оттуда и кличка. А вышел в самые жестокие рабуши Варшавы.
— Куда вышел? — не понял Алексей.
— В грабители. Что-то я стал забывать русские слова… сейчас… я соберусь! Так вот. Лекаш убил при налете хозяина экипажного заведения и скрылся. Скандал! Убийство в Варшаве — большая редкость. Зато если уж случилось, то это всегда загадка. Народ трезвый, спьяну никого не режет, кровь льют лишь закоренелые. Искать их трудно. Но Витольд свое дело знает… — Гриневецкий запнулся, но исправляться не стал. — Агентуру всю встряхнул, и скоро мы получили адрес. Явились на Ваверную. Тихо подойти не удалось. Боянчек заперся изнутри и кричит: «А ну, кто смелый, заходи!» Люди боятся. Кому охота на нож лезть? Пришлось мне…
Гриневецкий снова посмотрел на свой пустой кулак, вздохнул и продолжил:
— Выбили мы дверь, а там темно. Боянчек, гувно, загасил лампу. Ну и налетел… из коридора… Зарезал бы непременно, только Витольд догадался. И оттолкнул меня. В последний момент… Лезвие чиркнуло по боку, проскочило мимо — и угодило ему в живот. Витольд меня спас, а сам увернуться уже не успел!
Эрнест Феликсович грохнул кулачищем по столу. Это подей ствовало на него успокаивающе, и он продолжил:
— По счастью, удар был на излете. До брюшины не достал. Но крови вытекло много! Хорошо, у нас Степковский опытный человек… был. И смог остановить кровотечение. Вот такая история. А мне хоть бы что, только сюртук распороли.
— А Лекаш?
— Он в Акатуе.
— Ясно. Эрнест Феликсович, я все понимаю, но вам надо собраться. Погоревали — и будет. Нужно изловить этих тварей. Кто они?
— Вот, — Гриневецкий подтолкнул к Лыкову вскрытый конверт. — Здесь разъяснение. Клянусь, я ничего не знал! Иначе пошел бы с ними.
Алексей вынул лист бумаги, но там было по-польски.
— Что это?
— Витольд принес позавчера. Сказал: вскроешь, если со мной что-то случится. Как я ни просил объяснить, он отказался. Слово с меня взял, что не порву конверт просто так! И вот… случилось.
— Но о чем письмо?
— Ваших офицеров убивал Ежи Пехур.
— Значит, он действительно существует?
— Да. Его настоящее имя — Аркадиуш Млына. Он учился с Витольдом в одном классе гимназии. Во время восста ния[52] Млыне было шестнадцать лет. Мальчишка еще — и ушел воевать с вашими! Он ненавидит русских и убивает их с малолетства. Патриотический психопат… В письме нет подробностей, поскольку Витольд сам многого не знал. Его одноклассник объявился в Варшаве в конце прошлого года. Где он был все это время, что делал — неизвестно. Но когда убили подпоручика Яшина, на теле была записка. Она здесь, в конверте… В ней сказано, что некий «легион смерти» казнил русского негодяя. И что полякам пора подниматься на борьбу. Хозяин дома, где подпоручик снимал квартиру, сразу кинулся к Витольду. Ну, как только боевцы ушли… Адрес Нарбутта есть в календаре, а репутация у него такая, что все в первую очередь бегут к нему. Домовладелец рассказал о преступлении и описал убийц. Он думал, что начнется розыск. Но Витольд решил скрыть как само убийство, так и его террористический характер. Будто ничего и не было. Он вывез имущество Яшина, чтобы все подумали, что тот сбежал. А Касъеру велел спрятать труп и помалкивать. Дядя Янек — его давний осведомитель. Больше чем осведомитель, — почти приятель! Мне Витольд ничего не сообщил.
— Почему?
— Неужели непонятно? Я жмуд, а не поляк.
— Чушь, полная чушь! Произошло убийство должностного лица. Зверское убийство! Помощник начальника сыскной полиции знает, кто это сделал. Знает и молчит! В итоге два новых трупа! Ваш Нарбутт сам преступник. Если бы он был жив, место ему в тюрьме!
— А я понимаю Витольда! — сверкнул глазами Гриневецкий. — Можете и меня в тюрьму! У вас, русских, это в два счета. Сами страна рабов и других взаперти держите! Так, что ли?
— А ты как хотел?! — взорвался Лыков. — Убийца чуть не полгода гуляет на свободе, а его никто не ловит! При том что главный сыщик в курсе дела. И после второго трупа не ловят, и после третьего. А если бы я не приехал? Сколько еще крови пролил бы пан Млына с ведома пана Нарбутта?
— Ты несправедлив. Витольд стал искать его сразу же. А он замечательно умеет это делать. Я ему в… куда там не гожусь?
— В подметки.
— Вот! В подметки. Но даже он не смог. Млына как дъябел! Половина отделения, возможно, знала, кроме евреев и меня с Ивановым. Мы же не поляки!
— При чем здесь поляки — не поляки?
— Ты так и не понял. Сейчас польское общество не настроено на вооруженную борьбу. Принят курс на мирное развитие производительных сил, на постепенные умеренные требования… Я же тебе рассказывал! А тут вдруг террорист. Непримиримый. Он решил встряхнуть поляков. Консервативные реформаторы испугались. Ежи Пехур отбросит все общество на двадцать лет назад! Озлобит правительство, обрушит на Польшу новые репрессии. То-то военные обрадуются! Скажут, что много воли дали панам… Нужно, мол, держать их в узде вечно. Тогда все труды напрасно. И Млыну решено было убрать по тихой.
— Не верю. Если Млына-Пехур — идейный террорист, кто смог бы заткнуть ему рот? Все курьерки давно бы напечатали его обращение к польскому народу!
— Да, — согласился Гриневецкий, — это было трудно. Вот и Витольд пишет: особенно ломались издатели курьерок. Млына слал им свои воззвания. Те, кто тайно руководит общест вом, сдерживали газетчиков из последних сил.
— И кто эти секретные руководители?
— Не знаю. Говорю же: я не поляк, мне никто не скажет. Поскольку я преклоняюсь перед Польшей и хочу приблизить ее государственность, меня… как это? — числят в приличных людях. Принимают в лучших домах, помогают по службе; я женат на польке. Дружественный элемент, союзник. Но в важные дела таких, как я, не посвящают. Я могу лишь догадываться.
— И о чем ты догадываешься?
— Ну, что сыскной полицией в Варшаве на самом деле руководит Нарбутт, знали все. Кроме русских, конечно. Что обер-полицмейстер Толстой целиком под влиянием поляков и говорит их словами, ты сам догадался. Подобное и в магистрате, и в губернском правлении. Даже у жандармов! Не удалось перевербовать лишь военных. И конечно, Гурко неприступен. Тихой сапой идет полонизация органов власти. Торговля, промышленность показывают бурный рост. Посмотри, что делается в Лодзи! Петербург радуется и потихоньку ослабляет хватку. Через десять лет производительные мощности Польши станут такими, что вся Россия попадет в зависимость от них. То длинный путь, но он реален. И он уже принят как общенациональный план возрождения. Тыся чи влиятельных людей, каждый на своем месте, согласованно работают по этому плану. И вдруг приходит человек и говорит: вы все трусы и демагоги! Свобода добывается не со счетами в руках, а оружием в борьбе! Не торговля возродит Польшу, а беспощадный террор. И это не только слова. Новый борец начинает истреблять самых одиозных из русской администрации. Вожди, конечно, переполошились. Ведь этот Млына уведет у них молодежь! Та любит простые решения. Юные головы желают подвигов. А крови им не жалко, ни своей, ни чужой. Вот в чем главная опасность Млыны. Польская молодежь как порох — хватит одной искры. И когда старые вожди это поняли, было принято решение убить неудобного человека. Как Ежи Пехура, как уголовного преступника. Руками варшавской сыскной полиции.
— И ты все это вычитал в листке? А сам и не догадывался?
— Догадывался, конечно. Но не мог понять до конца. Знаешь, если все твои подчиненные сговорятся тебя обмануть, они обязательно тебя обманут. Тем более если у них есть настоящий начальник, а не формальный.
— Тогда расскажи мне все, что знаешь. Быстро и исчерпывающе. И пойдем к людям. Пора делом заниматься…
— Следующее убийство — пристава Емельянова — скрыть было уже невозможно. На трупе опять была записка от «легиона смерти». Она тоже здесь, в конверте. В ней сказано, что русский сатрап нарочно убит в Благовещение, что это благая весть для поляков: борьба продолжается… Нарбутт спрятал и эту бумагу. Еще забрал с тела ротмистра ценности, чтобы подумали на ограбление… Именно тогда у него появились часы Емельянова. Потом он использовал их, чтобы создать ложный след. Когда погиб штабс-капитан Сергеев, Нарбутт решил увязать это с убийством пристава. И «раскрыть» оба преступления разом. У него почти получилось… Но ты не поверил и остался в Варшаве. Витольд понял, что земля под ним горит, что ты скоро найдешь труп Яшина и тогда ему конец. Одна была надежда — успеть поймать Млыну раньше. Вчера Витольд каким-то образом отыскал его убежище. Взял с собой Слепковского и отправился убивать террориста. Но вышло наоборот.
