самой премии.
В прежние времена, отправляясь в неизвестное место, Воронцов, конечно, захватил бы с собой верный ПСМ [ПСМ – пистолет самозарядный малогабаритный, разработанный для вооружения высшего командного состава Советской армии, оперативных групп КГБ и МВД СССР]. Однако сейчас, когда всюду стояли чертовы металлоискатели, скрытое ношение пистолета делалось почти невозможным. Некрасиво получится, если какой-нибудь молокосос-охранник у всех на глазах начнет вытряхивать из заслуженного генерала его личный пистолет. Таким образом, видимо, придется обойтись без оружия. Впрочем, может, оно и к лучшему…
Такси подвезло его к помпезному зданию на Моховой. Рассчитавшись ровно по счетчику – копейка рубль бережет, – генерал неторопливым шагом, опираясь на трость, двинулся к входу во двор. Правду сказать, он вполне мог идти без всяких тросточек, сил еще хватало. Однако трость была непростой. Она имела серебряный набалдашник, и, кроме того, по всей длине была изукрашена серебром и сталью. Именно поэтому трость звенела при проходе сквозь рамку, но подозрений у охраны не вызывала. И совершенно, надо сказать, напрасно. Дело в том, что набалдашник у нее был съемный, а под ним скрывался вделанный в трость отточенный стилет. Это превращало безобидную тросточку в грозное оружие ближнего боя, совершенно смертоносное в умелых руках. Надо сказать, что в лихие девяностые, когда генерал был еще значительно моложе, трость эта пару раз спасла ему если не жизнь, то кошелек по меньшей мере. В конце концов, не ходить же в магазин с пистолетом, а тросточку можно брать куда угодно.
Неподалеку от входных ворот прямо во дворе стояла молодая девушка с выступающей вперед, как у бульдога, нижней челюстью и отделяла чистых от нечистых, то есть тех, у кого есть приглашение, от тех, у кого его не было и быть не могло. Первым девушка улыбалась доброй улыбкой крокодила, на вторых просто рычала.
У генерала приглашение имелось, и, похоже, это было написано у него на лице. Едва только он миновал высокие старорежимные ворота, к нему подскочила бойкая тетка лет шестидесяти – из тех, что шакалят у посольств и пробираются на любые мероприятия, где запланирован фуршет.
Как уже говорилось, тетка подскочила к Воронцову, схватила его под руку и, пропищав: «я с вами, дедушка!», повлекла его вперед. Пока генерал размышлял, как бы избавиться от наглой фурии, девушка с крокодильим оскалом сверилась со списком, убедилась, что на генерала выписано одно приглашение и ловко оттерла тетку – к вящему удовольствию Воронцова.
Он чинно прошагал мелким стариковским шагом до особняка и вошел внутрь. Помпезные колонны и широкие белые лестницы не удивили старого разведчика – и не такое видывали на своем веку. С гораздо большим интересом присматривался он к окружающей публике или, как сейчас говорят, тусовке.
Помимо собственно писателей, тут были всякого рода издатели, критики, обозреватели, гламурные персонажи, желающие выглядеть умнее, чем им положено физиологией, разные мелкие и крупные нувориши, и, наконец, олигархи, при непосредственном участии и поддержке которых и была организована премия. Однако среди публики пока не было человека, ради которого, собственно, и пришел сюда генерал, давно уже не посещавший никаких публичных мероприятий. Впрочем, человек этот непременно должен был явиться сегодня на вручение, он просто не мог не явиться.
Пока же Воронцов прошел в большой зрительный зал, на сцене которого стояло уже несколько стульев для финалистов. Самих финалистов пока еще не было, точнее, они сидели в зале, на специально отведенных для них местах с правого краю.
Финалисты, прямо скажем, выглядели не ахти как. Один был курчавый и толстый, другой просто толстый, без курчавости, зато в очках, какая-то тетка с прической каре, потом еще одна, с внешностью стрекозы, потом еще один в очках, не толстый, зато явственно лысеющий – и все в том же роде. Одно слово: писатели, имя же им легион!
Генерал только головой качал, озирая здешние литературные пейзажи. Он не любил, не понимал и не доверял современной литературе. Все эти родовые и бытовые травмы, все это рассматривание собственных причиндалов через лупу и публичное перечисление отвратительных болезней авторов и авторок казались ему дурным сном. Как люди, которых когда-то считали совестью нации и инженерами человеческих душ, как, я вас спрашиваю, эти люди могли пасть так низко, что превратились в половые органы на ножках? Куда подевались ум, образованность, интуиция, да просто душа, наконец?
Взять, например, хоть прежних, советских писателей. Не все, конечно, были одинаково благонадежны, но даже и те, кто считался неприятелями советской власти или даже идейными врагами, были людьми с большой буквы. Искандер, Синявский, Бродский – это, господа и товарищи, не просто фамилии, а ум, талант, воля. С такими людьми приятно было и повоевать: во-первых, повышалось самоуважение, во-вторых, уже и сам себя ты чувствовал если уж не писателем, то как минимум литературоведом в штатском. И поймать на месте преступления их было нелегко, и прищучить после того, как поймал, довольно мудрено. А как эти люди вели оборону – заслушаешься! Вы, говорили, соблюдайте ваши советские законы. У нас, говорили, с советской властью разногласия стилистические. Но при этом и в ссылку не боялись пойти, и в тюрьму, и в изгнание.
А нынешнего попробуй возьми-ка за жабры – что скажет? На травму будет жаловаться, жертва аборта, да ширинку выворачивать в свое оправдание – вот и вся его писанина, вот и весь его талант. И таким людям миллионные премии дают! Да если бы ему, Воронцову, дали миллион, уж он бы знал, на что его потратить, в каком месте обороноспособность укрепить. А эти ведь всё пропьют, прокушают. Эх, эх, была раньше литература, а остался один пшик!
Тут, однако, отвлекая генерала от горьких мыслей, прогремели фанфары, и финалистов вызвали на сцену. Откуда-то, то ли из кондиционеров, то ли из подземных недр дохнуло холодным ветром, так что генерал вдруг покрылся гусиной кожей. Он хорошо знал это дуновение. Для простого обывателя – это был ветер как ветер, а для генерала КГБ, хоть и в отставке, он значил одно – благословение уицраора.
Впрочем, не все, наверное, читали запрещенную когда-то книгу Даниила Андреева «Роза мира» и, следовательно, эйцехоре [Эйцехоре – согласно «Розе мира», семя дьявола в человеке] от яйца всмятку не отличат. А вот Сергей Сергеевич когда-то по долгу службы Андреева штудировал с карандашиком в руке и легко мог понять, когда демон российской государственности, он же уицраор, доволен, а когда – рвет и мечет. Отсюда, от Моховой, до Кремля было рукой подать, можно сказать, в зоне прямой видимости находилось
