– Может быть, – пробормотал Кавано, вытаскивая из кармана что-то еще. Это украшение было завернуто в салфетку, которую он осторожно развернул, постепенно показывая другое ожерелье. Это, без сомнений, было из слоновой кости. Но внимание Кейт привлекли две бусины, выполняющие роль застежки – изящная голова барана из слоновой кости и тонкое овальное кольцо, которое надевалось ему на шею. Пока она их рассматривала, перед глазами запрыгали, перекрывая друг друга, удивительно знакомые образы, пока Кейт не переполнило, как бы это назвать… смущение?
Она подняла взгляд и обнаружила, что Максвелл Кавано смотрит на нее, словно ястреб.
– Что-то не так? – тихо спросил он.
Кейт покачала головой:
– Просто мне на миг показалось, что голова барана напоминает… даже и не знаю, что. Действительно очень красивая вещь. И очень старая. – Она протянула руку за бусами и заметила, что гость перевел взгляд за ее левое плечо.
– А что с ней случилось? – Он обошел Кейт, чтобы получше рассмотреть рентгеновский снимок.
– А почему вы уверены, что это она? – Кейт хотела узнать, случайна ли эта догадка.
– По форме тазовой полости, а также по светлым участкам в подвздошной кости. Это же мумия? Египетская? – Кейт кивнула. – Сколько ей?
– На гробе написано, что пятнадцать.
– Я бы сказал, скорее двадцать пять, но я спрашивал о том, как давно она жила.
Не каждый бы понял его вопрос, утешала себя Кейт, сдерживая старые привычки.
– Примерно 1350 год до нашей эры, плюс-минус двадцать пять лет. Конец Восемнадцатой Династии. А почему вы считаете, что ей двадцать пять? – поинтересовалась она, сгорая от любопытства.
– Во-первых, по окончанию большой берцовой кости. Я рентгенолог.
– О! – Да неужели? Кейт усомнилась, хотя бы потому, что всякий доктор медицины, которых она когда-либо встречала – а их было немало, – с порога заявил бы, что он доктор Кавано.
– Не правда ли, трудно представить, что она жила более тридцати трех столетий назад, и тем не менее сейчас она – перед нами! – Гость посмотрел на Кейт, и она заметила, что он изменился в лице, ожил. Особенно синие глаза. Не такие синие, как у Ташат, но похожи. Зрачки расширились, взгляд стал проницательным, что смутило Кейт, но она все же не могла отвести глаза. – Полагаю, этим и объясняются многочисленные повреждения, – добавил он, намекая, что ждет ответа.
– Не обязательно. На картонаже следов нет. Даже на деревянном гробу всего лишь в двух местах откололись кусочки краски, что было бы удивительно, если б его много передвигали или роняли. – Доктор Кавано снова повернулся к снимку и указал на более крупную из двух костей плеча Ташат. Левого.
– Видите вот эту бледную линию вдоль кости? Такой линейный перелом плечевой кости может случиться почти исключительно при жестком падении. – Он согнул левую руку и ударил по локтю ладонью правой. – Когда согнут локоть. Но у нее рука лежит вдоль тела, так что после того, как ее обмотали, она не могла удариться локтем так, как я только что показал. Это означает, что хотя бы этот перелом случился, когда девушка была еще жива. Ну или при мумифицировании – Он снова взглянул на Кейт. – Ведь вы это хотите узнать – были увечья нанесены перед смертью или нет? – Словно уже зная ответ, он снова повернулся к подсвеченному негативу. – Кончики пальцев правой руки затемнены, потому что она согнута и лежит так, что пальцы слегка загибаются, охватывая одну грудь, – заметил он, продолжая осмотр. – Левая рука лежит сбоку, но кажется, что она закрыта чем-то, что не пропускает рентгеновские лучи… если дело, конечно, не в технической неполадке.
Кейт такое даже в голову не пришло, но доктор Кавано, похоже, воспринял ее молчание как желание закрыть тему.
– Прошу прощения, все это крайне занимательно. Полагаю, я увлекся, – извинился он с кривой улыбкой. – Так что вы там говорили об ожерелье?
Не может быть, чтобы он не заметил лишнюю голову! Кейт пропустила ожерелье между пальцев, едва осознавая прикосновения скользкой и гладкой от времени слоновой кости, пока не коснулась резной головы барана. Она снова вернулась к ней взглядом, и снова ее поразила не подвластная времени красота, рожденная исключительной простотой.
– У вас есть предположения о том, как оно могло попасть к вашей бабушке?
Максвелл Кавано покачал головой:
– Я раньше его не видел – то есть пока она была жива. Я нашел в ящике клочок бумаги, но на нем было лишь одно слово, написанное ее рукой: «Асуан».
Голова барана не была похожа на египетскую, но в Асуане некогда был Первый Порог, один из шести бурных каскадов, через которые время от времени было не проплыть, пока на Ниле не построили дамбы. Хнум[15], мужчина с головой барана, был Богом первого Порога.
– Думаю, это может оказаться очень ценной вещью, – сообщила Кейт посетителю, – и вам непременно надо показать ее Клео Харрис, о которой я уже упоминала. Она лучший в стране знаток украшений из той части света.
– Да, я слышал, что кто-то тут хорошо разбирается в драгоценностях, – ответил он. – А вы уверены, что это не подделка и не копия? Когда я летел сюда из Хьюстона, я прочел статью о том, что сейчас развелось много поддельных нэцкэ – ну, вам это должно быть известно, маленькие резные фигурки из слоновой кости, которые японцы носили на кимоно. – Он дождался кивка. – Как я понял, слоновую кость вымачивают в чае, чтобы она выглядела очень старой.
– Эта вещь постарше любого нэцкэ.
– Больше четырехсот-пятисот лет? – спросил Кавано, очевидно проверяя ее.
Кейт кивнула.
– Я также думаю, что эти две части, образующие застежку, могут оказаться старше остальных, – добавила она, чтобы ему захотелось принести ожерелье еще раз. Клео будет в восторге от такой необычной иконографии. – Вещи из слоновой кости слишком ценны, их обычно не выбрасывают, даже если некоторые бусины потеряются. Возможно, ожерелье передавали из поколения в поколение, и по мере необходимости заменяли потерянные бусины новыми.
– Тогда, думаю, основной вопрос – кто? Или же – когда?
– Оба. – Кейт упомянула о Хнуме. – Но рога у него слегка волнистые и торчат в стороны. А тут на них только намек.
– А что насчет Амона или Амона-Ра? Его тоже изображали в виде барана?
Теперь она не спешила: Максвелл Кавано явно знал о Древнем Египте больше, чем показывал.
– Бараны считались символом мужского плодородия, так что рога всегда были большие, пусть даже прижаты к голове. А эта голова скорее стилизованная. Более абстрактная.
– Я так и думал, но разве это не говорит об обратном – что это не такая древняя вещь?
Подтекст, стоявший за его словами, задел Кейт за живое: это недалекое мнение о том, что древние абстрактные изображения примитивны.
– Нет, под абстрактностью я имею в виду отсутствие деталей, изображение лишь самого основного: вспомните, например, первые фигурки, символизирующие женское плодородие, на которых выделялись только груди и живот, а головки крохотные. – Она вдруг заметила в его глазах искорки веселья. – Просто эта голова не показалась мне стандартно египетской. Это говорит о том, что тут возможно влияние какой-то другой культуры, но я ведь не египтолог. Я уверена, что Клео разберется.
Она вернула гостю ожерелье: бусинки медленно легли ему в ладонь, и получился холмик из слоновой кости. Потом, словно приняв какое-то решение, он резко сжал пальцы.
– А что с головой у нее между ног? Есть версии о том, кто он?
Внезапно Кейт почувствовала себя воздушным шариком, который выпустили в облака. Максвелл Кавано подтвердил ее непрофессиональное мнение о том, что второй череп – мужской.
– Понятия не имеем, – призналась она. – Иногда мертворожденного ребенка клали вместе с матерью, погибшей при родах, иногда тело родственника или слуги помещали в гробницу фараона, хотя обычно – в другую камеру. Дэйв Броверман, директор музея, считает, что череп мог попасть сюда случайно. Он говорит, что в некоторых случаях лишние кости оказывались куриными. Остатки обеда бальзамировщика.
Доктор Кавано задумчиво посмотрел на нее:
– Я вижу, вы с ним не согласны.
– С тем, что одна и та же случайность повторяется снова и снова? Не согласна.
– А вы можете определить, заворачивали ее повторно, как тех фараонов, чьи гробницы и мумии были разграблены, или нет?
– Возможно, вам самому захочется ответить на этот вопрос. – Кейт показала на скамью у окна, где Ташат лежала во всей своей вечной красе.
Доктор Кавано двинулся за Кейт через комнату молча, ничего не сказал он и когда осматривал картонаж, вновь и вновь возвращаясь к маске, закрывающей голову и плечи, – к сияющему лицу, обрамленному прямой челкой и каскадом волос, прямых и черных, как сажа.
Нарисованное лицо Ташат было необычайно живым – живее любого погребального портрета, что Кейт когда-либо видела, даже из того периода, который называли Золотым Веком египетского искусства, когда в моду вошел более естественный стиль. Маска должна была походить на лицо под ней, чтобы блуждающая душа Ташат могла каждую ночь находить свое тело, – и в то же время она была бесконечно пленительной и вселяла в Кейт уверенность, что второй череп оказался на этом месте не случайно.
