То рельефно-призывный бугорок её чёрных брюк между явно длинными, стройными ногами то и дело заставлял озабоченного, про себя облизываясь, не сводить с него глаз.
То Платон смотрел в её красивейшие небесно-голубые глаза, смущённо отводя взгляд от её ответного, смелого и пытливо-призывного взгляда.
По всему было видно, что женщине приятны и восторженные взгляды ценителя, да и он сам, как потенциальный объект для интеллектуально-сексуальных утех. Но он видел кольцо на её правой руке, был верен Ксении, и не хотел лишних, хотя и очень желаемых, приключений на свою уже изрядно седую голову.
Через несколько дней они встретились случайно и там же. Незнакомка сразу узнала Платона и приветливо заулыбалась ему:
— «Те же и там же!» — набралась она смелости завести разговор.
— «К чему бы это?!» — давно заезженным трафаретом ответил он.
Ещё ей бы оставалось ответить: к дождю! И тогда бы Платон точно вспомнил бы другое время, другие года.
Но она была представительницей уже совсем другого поколения женщин. Платон догнал её после приёма у врача в гардеробе.
Незнакомка не торопилась, словно ждала возможности познакомиться с ним. И старый ловелас не дал промаху.
Слово за слово, он попросил у неё телефон.
А та, видимо тоже терзаясь между нельзя, но очень хочется, решила отложить решение приятного вопроса на потом, неожиданно, но вполне объяснимо, ответив Платону:
— «Лучше при следующей встрече!».
На что юморист не нашёл ничего лучшего, чем ответить:
— «Так к следующей нашей встрече у меня может и зубов не остаться!».
Заливистый смех блондинки выдал её литературную осведомлённость и глубокомысленность.
Они, молча, друг за другом вышли из поликлиники. Надо было что-то решать, что-то делать!
Другого раза, «Потома» конечно, скорее всего, никогда уже не будет.
И он повторил попытку. Но блондинка была непреклонна.
Видимо её счётно-аналитическое устройство, наконец, дало верный ответ на, возникшее было, отвлечение чувств от долга.
Платон вежливо попрощался, пожелав счастья в жизни, и прибавил хода. Спиной он чувствовал грустно-восторженный взгляд незнакомки, и думал: Да, хороша! Очень женственна! Бывают же такие у нас, в Москве, в России!
Позже Платон сочинил по этому поводу небольшое лирическое стихотворение:
«Солнца лучик золотой»
Засветился как-то в зиму, —
Этот случай не простой
Сразу же попал мне в тему, —
Солнца лучик золотой.
Осветил меня всего он.
Даже в сердце он проник.
И весёлым, добрым фоном
Осветил сейчас мой лик.
Завладел он сердцем белым,
Разогнал он в нём тоску.
И своим усердьем смелым
Лишь навеял мысль одну.
Он попал, проник мне в душу.
Даже в сердце мне попал…
Я, надеюсь, не разрушу
То, что годы создавал.
Я в любви давно ведь дока.
Трудно соблазнить меня.
Хоть с любого пробуй бока,
Хоть насилуй ты себя.
Но приятно в жизни, всё же
Солнца лучик ощутить.
И любовь увидеть тоже.
С Солнцем ведь приятней жить!
А более чем через месяц, Платон, поднимаясь на второй этаж поликлиники по тому же вопросу, на лестнице лицом к лицу, к взгляду во взгляд, встретился с другой красавицей.
Она была примерно того же возраста, что и прошлая блондинка, но шатенка, немного напоминавшая ему Синди Кроуфорд, потому ещё красивей и шикарней первой.
Любуясь ею, Платон задержал взгляд в её серо-карих глазах.
Та тоже, в его, наверно, в тот момент зелёных. Даже когда она прошла слева мимо него и оказалась на другом лестничном пролёте, много ниже, и теперь уже справа от Платона, они всё ещё не сводили своих восторженных взглядов друг с друга.
Для этого ему пришлось сначала повернуть свою шею до отказа влево, а потом сразу, и тоже скорее до отказа, вправо, наблюдая за красавицей, оценивая её по одежде и внешности, как слишком шикарную для него — без пяти минут пенсионера. Э-эх! Был бы я помоложе! … и свободным! Тогда.… Но сила инерции и предрассудков развела и их врозь.
По весне Платон послал в Санкт-Петербург все свои стихи за 2007 год, но опять был дядькой не понят, подвергшись с его стороны критике за сексуальные и матерные откровения.
И интеллектуальная дежурная по работе — Галина Александровна, тоже прочитав свежее от Платона, обвинила его в излишнем натурализме. Однако при этом она добавила:
— «Не давай читать дуракам и завистникам!».
И это вскоре подтвердилось в вопросе Ивана Гавриловича, который хоть и не получил от Платона чтива о себе, но слышал о написанном о нём от других:
— «А почему ты написал про меня?» — допытывался Гудин.
— «Извини! Народ хочет знать!».
Тут же между коллегами завязался пространный разговор.
Пытаясь поскорее взять хоть какой-нибудь реванш, Гудин неожиданно заявил Платону по поводу его писанины:
— «Мало ли кто у нас какой национальности! Тебя же не следует расстрелять (а как бы хотел, будь сейчас 41-ый) за то, что ты белорус?!».
А тебя бы — следовало, за то, что ты фашист! — молча подумал Платон.
Однако пауза со стороны Платона несколько успокоила Гудина, который тут же поменял тему:
— «Ты слышал, Зубкова перевели руководителем Газпрома?!» — почему то возмущённо, больше риторически спросил Иван Гаврилович.
— «Конечно, ему вместо должности дали деньги!» — спокойно, но в шутку ответил Платон.
— «Ну, ты, оказывается, ничего не понимаешь! Таким людям власть нужна!» — вдруг снова вскипел Иван Гаврилович.
— «Ну, и какую ты ему должность предлагаешь? Второго руководителя правительства?» — удивился непониманию им юмора Платон.
— «Ты это от нищеты говоришь!» — опять попытался хоть оскорблением взять реванш Гудин.
— «Фу, дурачок!» — восстановил ясность Платон.
Через несколько дней у младшего сына Гудина, тоже Ивана, родилась дочка Екатерина.
После рождения внучки весь засиявший Иван Гаврилович сразу заметно изменился в лучшую сторону. Он подобрел, повеселел, стал оптимистичней.
И это, конечно, было на руку добряку и весельчаку Платону.
На Пасху Платон проезжал неподалёку от храма. Уже в своём автобусе он заметил множество верующих.
И у церкви уже толпилось много народу.
Сумрачно-сосредоточенные лица страждущих у храма говорили о том, что должно произойти нечто, напряжённо ими ожидаемое…
Но при выходе из церкви их лица были уже светло-счастливыми.
В рабочее воскресение, 4 мая, Платон с Ксенией съездили в Никольское на празднование 64-летия мужа Марины, отставного полковника Юрия Алексеевича Палева. Ксения должна была прибыть к назначенным четырнадцати часам, а Платон — по мере возможности, с работы.
Около пятнадцати дня звонок жены по мобильному застал Платона выходящим из метро «Курская». Ксения предостерегла мужа, что из-за отмены нескольких электричек подряд, она только сейчас прибыла на станцию «Никольское». И действительно, бардак на Курском вокзале в этот день имел место.
Однако для Платона он вылился в другое. Из-за отключения какой-то системы, ни в одной из касс невозможно было получить билет по «Карте москвича». Пришлось объясняться с контролёром у турникетов, благо в этот раз попалась женщина понятливая и добрая.
Уже входя в знакомую калитку, Платон услышал призыв жены из-за сплошного соседского забора:
— «Платон! Иди пока к нам! Мы у соседей! У Наташи!».
Бывалого дачника поразили необыкновенный порядок и ухоженность, с любовью и вкусом посаженных и выращенных хозяйкой растений. Было даже чему у неё поучиться.
Интересная для Платона экскурсия завершилась поздравлением Юрия.
Кроме виновника торжества уже под хмельком рядом сидел муж Натальи Борис, за ним чета пожилых соседей, во главе с бывшим зам. министра электронной промышленности СССР.
Платону всё время казалось, что он где-то видел этих пожилых супругов, во всяком случае, мужа. И ближе к окончанию застолья он не удержался и спросил об этом. Но поверхностное рассмотрение возможных точек соприкосновения не дало результата. Однако Зам. Министра долго и пытливо рассматривал Платона и его жену, чем вызвал после окончания застолья вопрос об этом Платона к Ксении. Та просто объяснила мужу:
