— Ладно, дальше поехали. С провиантских складов запасных войск вещи пропадают. Башлыки, варежки, бязь, теперь еще и сапоги. Везут на Вятку. По цепочке передают; наверное, и здесь перекупщик имеется. Кто?
Блатер-каин молча глядел в пол.
— Ты или брат?
— Брательник…
— А спирт кто выделывает?
— Я выделываю. Еще дядька мой, с племянниками.
— Тьфу! Весь род вор на воре… Последний к тебе, Колька, вопрос, и самый главный. Ответишь — будет тебе от меня послабление, не ответишь правды — пеняй на себя. Нет ли в вашей волости скрывающегося дезертира или там беглого?
— Дык, в зиму-те их поболе десятка набивается. В Черном бору в скиту двое иль трое; в Рамешках на кордоне завсегда кто-то живет. В Елгаевке. В Атазике, слышно, стоят всю зиму. Но по весне все уходют.
— Тот, кто нам нужен, не ушел. Есть такой?
— Один есть.
Лыков с трудом сохранил равнодушное выражение лица. Неужели след?
— Один всего?
— Да. Прочие еще Великим постом подались на заработки; до ноября не покажутся. А энтот сидит. Мишкой кличут. Из Кинешмы он. Призвали на службу, а он утек с этапа. Теперь вот мартышничает.
— Чего он тут застрял?
— Да двинулся было на Саратов, к сестре. А на пароходе опознал его один пассажир. Член присутствия по воинским делам оказался. Мишка с парохода сиганул, сюда возвертался и сидит, пережидает.
— А ты откуда все это знаешь?
— Да он сам баял.
— Заходит к тебе?
— Редко когда. Разве-либо за водкой. Третьего дня холщовую портфель приносил да касторовую шляпу ношеную.
— Краденое?
— А то…
— Что за человек Мишка?
— Кто ж его знает? Духовой. По мне, дезертир как дезертир.
— Сильно злой?
Трясисоломин потер разбитую скулу и сказал негромко:
— Да уж не злее вас…
Щукин, не вставая, ударил барыгу кулаком в бок, а когда тот с грохотом повалился на пол, принялся пинать его ногами. Целил в ребра, в почки. За перегородкой с новой силой завыла баба. Устав, сыскной надзиратель снова вернулся за стол. Колька, кряхтя и постанывая, поднялся, но сесть уже не решался, стоял поодаль.
— Ты, дурак, еще дерзить вздумал? Вот, протоколы по тебе. В них каторга прописана. Понимаешь, деревня, голова тетерья? И только от меня сейчас зависит, жить тебе в Урене или на рудниках подыхать.
Трясисоломин виновато молчал.
— Повторяю вопрос: что за человек Мишка?
— Не могу знать. Но скипидаристый, беспокойный. Един как перст, ни к кому не прибивается, даже в зиму живет на брошенном кордоне бобылем. Думать надоть, что неспроста…
— Где он сейчас?
— То место глухое. Озеро есть такое, называется Черемисское…
— Это что напротив села Сквозники?
— Точно так, аккурат насупротив будет. От того озера двенадцать напримерно верст другое есть озеро, помене.
— Там, где речка Шижма?
— Никак нет, чуть в стороне. Аккурат посередине пути промеж Ветлугой и Шаманиным кордоном. Неподалеку от деревеньки Быструхи. Болота кругом, дорог никаких, одне тропки. Озеро немалое, саженей с триста, и шибко, говорят, пригожее. Сам я тама не бывал. Вот где Мишка живет…
— Шалаш, что ли, поставил?
— Надо полагать. Жилья тама нет.
— И что, он никуда с тех мест не отлучается?
— Почему? Отлучается. В озере тем токмо щука да окунь водятся, другую рыбу они всю повывели. А версты в две еще озерцо имеется. Прямо посреди леса. Махонькое, а дна у яво нету. Мужики трое вожжей вязали, меряли-меряли, а дна-те так и не достали. Вот. И тама карася кишмя кишит. Вот Мишка иногда туды отлучается. За карасями, значит.
— Как думаешь, долго он еще там просидит?
— Да, баял, через неделю на Кавказ рядил податься. Тама у него другая сестра замужем за фельдфебелем.
Щукин задал блатер-каину еще несколько наводящих вопросов, после чего сказал Лыкову:
— Ну, теперь не заплутаем, доедем.
— Сейчас выступаем?
— Нет, нынче уже не успеем. Ночевать придется на кордоне, и тамошние мужики захотят Мишку предупредить. У староверов так заведено: кто власти враг, тот их друг. Ночуем здесь, а выедем чуть свет. Вы, ваше высокоблагородие, покуда отдохните, по селу, что ли, прогуляйтесь. А я сейчас до старшего Трясисоломина дойду, ему еще мозгу вправлю. А потом сюда. До завтра отдыхаем.
— А… эта… — неуверенно начал блатер-каин.
— Чего «эта»?
— Как я объясню, что вы меня в тюрьму не увезли? Понятые ж все видали. По селу уж раззвонили…
— Не страшно. Скажешь, что откупился. С братом вскладчину. Сумму сам сочини.
— Эвона! А ведь поверят!
— Ты постарайся, чтобы поверили. Тебе тут жить, а не мне. Секретный агент, етит твою мать!
Щукин и Трясисоломин отправились в волостное правление, а Алексей пошел гулять по селу. Остаток дня прошел в праздности. Хозяин постоялого двора не знал, как еще умаслить своих гостей. Его баба, узнав, что каторга откладывается, тоже лезла из кожи вон. Сыщикам предложили даже девок за счет заведения, но они отказались.
В десятом часу, сытые и разморенные, полицианты отправились спать. Лыков вынул из вьюка суконное лазаретное одеяло, черное с зеленым полумесяцем в углу. Это был трофей с турецкой войны. Щукин ухмыльнулся и извлек из своего мешка такое же. Мужчины переглянулись, и Алексей полез за баклажкой…
Из Трехсвятного выехали при первом свете. Тридцать верст по песчаному волоку покрыли за два с половиной часа. На Шаманином кордоне оказались в половине седьмого. Несколько изб, более-менее исправных, и ни души вокруг. Проехав кордон насквозь, Щукин углубился в лес еще на четыре версты. Когда дорога круто повернула на юг, он укрыл пролетку под разлапистой елкой, выпряг и стреножил кобылу. Спрятав вещи в папоротниках, сыщики налегке двинулись по едва заметной тропинке. Бывалые люди, они делали все молча и споро, двигались без единого звука.
Иван Иванович шел первым. Хотя, по его словам, он был здесь впервые, но направление держал уверенно. Лишь однажды им пришлось вернуться немного назад, когда выбранная наугад тропа стала слишком забирать вправо.
После долгого пути без перекуров и остановок Алексей вдруг увидел впереди странное свечение. Озеро! Оно блестело и переливалось между стволами деревьев, словно огромное зеркало. Сыщики тут же сошли с тропы и скрытно подобрались к самому берегу. Лыков вынул еще один трофей — цейссовский бинокль (отобрал у плененного им бим-баши[79]). Не успел он приложиться к окулярам, как надзиратель тронул его за плечо и сказал одними губами:
— Дым…
Действительно, на том берегу подымался к небу заметный белый дымок.
— И не боится, стервец.
Коллежский асессор внимательно осмотрел местность. Безымянное озеро поразило его своей красотой. Окаймленое лесом, оно отражало в себе этот лес и синее небо с единственным белым облачком посередине. Более полуверсты в диаметре, озеро имело почти правильную круглую форму. Справа в воду вторгался длинный узкий мыс, поросший у основания березками. Слева на дальнем берегу к воде выходила большая поляна. Напротив наблюдателей деревья подымались чуть выше остальной каймы — видимо, здесь проходила грива. Вокруг было тихо и безмятежно. Неподалеку кормились две утки с крохотными утятами; по листам кувшинок скользил бесшумный ужик. Стая окуней размером с ладонь мельтешила прямо у берега, хорошо различимая в прозрачной и чистой воде. Хорошее место выбрал себе Мишка-дезертир!
Между тем пора было приступать к делу. Дым от костра видимо слабел — хозяин перестал следить за огнем. Вскоре Лыков разглядел его в окуляры бинокля: Мишка уселся на берегу с удочкой. Шепотом сыщики посовещались и решили разделиться. Иван Иванович двинулся в обход озера слева, а Лыков — справа. Очень скоро он оказался на тропе, огибавшей озеро; при этом тропа с воды не просматривалась. Быстрым шагом, а иногда и бегом Лыков всего за двадцать минут обошел берег и оказался в ста шагах позади дезертира. Тот безмятежно удил рыбу. Щукин явно отстал от коллежского асессора — из-за той открытой поляны, которую требовалось обходить лесом. Рассчитывать Алексей мог только на собственные силы, но в них он был уверен. Пора!
Алексей прокрался мимо тлеющего костра. Заглянул на всякий случай в шалаш — нет ли там кого. Пересек подлесок и оказался прямо за спиной преступника. Тот все еще не замечал опасности и увлеченно таскал окуней. Клевало у него отменно, так что Лыкову самому захотелось тут поудить.
Зайдя прямо за спину дезертиру, Алексей как следует его разглядел. Крепкий парень! Плечи налитые, шея тоже что надо. Ну да и не таких брали… Оружия при нем не видать, только если нож в сапоге.
— Эй, Мишка! — окликнул сыщик дезертира. Тот выронил от неожиданности удочку и резко развернулся. Глаза черные, злые. Неужели это тот самый маньяк?
— Ты еще кто такой? — спросил парень, озираясь по сторонам.
