Одновременно ему захотелось как-то предупредить инженерного полковника. Если скрипка еще у него, то пусть вернет, подсунет, подбросит! И делу конец.
Шагая на Большую Яковлевскую, он составил наконец план действий. Нужно просто послать Брискорну записку, примерно такого содержания: милостивый государь, я знаю о вашем тайном сговоре с бароном фон дер Лауниц относительно похищенного предмета; коли он еще у вас — постарайтесь вернуть в гостиницу «Лондон»…
Тут Маликульмульк остановился, а получилось это как раз на углу Большой Песочной и Большой Яковлевской, и едва не хлопнул себя по лбу. Как он мог забыть о даме, с которой Брискорн беседовал у дверей «Лондона»? Дама эта ворвалась в гостиницу, а он пошел прочь. Кто она? О чем они говорили? Живет ли она в гостинице? Ростом эта дама невелика, теплый салоп скрыл ее стан, поля шляпки — лицо, волос — не разглядеть… Аннунциата Пинелли?..
Аннунциата не очень хотела беседовать об инженерном полковнике, то и дело сворачивала на свои добродетели, пригодные для семейной жизни. Когда был задан вопрос, до или после выступления был замечен в коридоре Брискорн, кто из певиц воскликнул «после»? Дораличе? Сдается, Дораличе. А синьорина Пинелли, наоборот, утверждала, будто он там слонялся до выступления итальянцев, то есть к похищению скрипки не имеет отношения. Уж не она ли дала похитителю знак, что скрипка доступна?
А покойный Баретти мог что-то разведать об этом сговоре. Возможно, намекнул Аннунциате — не зря же она при одном его имени так бесилась. И его сумели заставить замолчать. О Господи, сколько мерзости…
Стало быть, в записке должны быть и такие слова: мне известны обе ваши сообщницы. И еще такие: мне не хотелось бы доводить до сведения его сиятельства…
Маликульмульк всю дорогу, как радостное дитя, твердил лучшие фразы будущей записки, чтобы, ворвавшись в жилище фон Димшица, тут же перенести их на бумагу. Эта записка примирила бы его с самим собой — он давал возможность полковнику исправить ошибку, а ежели тот не захочет, то уж не обессудьте. Надо полагать, Федор Осипович одобрил бы такой ловкий ход.
Фон Димшиц был еще не одет, разгуливал по-домашнему, в неплотно запахнутом малиновом шлафроке и в распахнутой рубашке, открывавшей шею и грудь. Сейчас он был поразительно похож на французскую гравюру — у причудливых парижан одно время появилась мода: изображать людей в дезабилье, и Маликульмульк имел в библиотеке своей фривольную книжицу «Нескромные сокровища» как раз с такими картинками. Сашка Клушин, любитель всяких безобразий, утащил ее — ну и Бог с ними, с обоими…
— Сердце мое, поставь на плиту кофейник, — сказал шулер своей подруге. — И принеси мне мой отвар, пожалуйста, он уже довольно настоялся.
Фрау Векслер вышла.
— Дайте мне скорее бумагу и перо, — попросил Маликульмульк.
— Сейчас, — фон Димшиц открыл нарядный резной секретер и стал в нем копаться совсем по-хозяйски. — Хочу сделать вам разумное предложение, герр Крылов. Те деньги, что мы сегодня выиграем у барона, будут поделены надвое, не так ли? Я свою половину вложу в дело фрау Векслер. Предлагаю и вам поступить так же. Мы составим расписку, фрау ее подпишет. Рядом с ее лавкой скоро освободится другая, и есть смысл расширить дело, заказать новый товар. Место очень хорошее, и если сейчас вложить деньги, они через год принесут хорошую прибыль.
Маликульмульк, уже с пером в руке, согнулся над столом — сесть отчего-то не додумался. «Милостивый государь, — написал он, — мне известно ваше приключение с неким дорогостоящим предметом…»
— Я собираюсь уйти на покой, — добавил шулер. — Еще до знакомства с фрау Векслер я все, что было, вложил в недвижимость. У меня есть хороший дом в предместье, на Лазаретной улице. Я буду сдавать квартиры докторам из гарнизонного госпиталя. Но большая обувная лавка — это соблазнительно…
Вот уж подлинно немецкий шулер, подумал Маликульмульк, — он хочет покинуть картежную академию и стать благопристойным бюргером; игра, стало быть, для него всего лишь ремесло; опасное, ну так и мореплавание опасно. Или он просто слишком много отдал Большой Игре и устал? И деньги обрели для него иной смысл? Перестали быть символом победы и удачи, а стали всего лишь деньгами?
Меж тем рука сама вывела «Ваш доброжелатель…» и замерла — Маликульмульк вовремя остановился. Хорош бы он был, подписав это творение своим именем!
— Стало быть, мы договорились? — спросил фон Димшиц.
— Не знаю… Есть русская поговорка: не дели шкуру неубитого медведя.
— Вы полагаете, что мы не обыграем господина барона? Не беспокойтесь, вдвоем мы его неплохо обчистим. Как у вас с музыкальным слухом?
— Не жалуюсь, — удивленно ответил Маликульмульк.
— Сейчас я познакомлю вас с «Лукрецией»…
Шулер достал скрипку и проиграл небольшой простенький этюд. Маликульмульк одобрительно кивал — чувствовалось, что фон Димшиц немало времени уделяет музыкальным занятиям.
— Вы запомнили? — спросил шулер. — Могли бы повторить?
— За точность не ручаюсь, но по мере сил повторил бы.
Фрау Векслер вошла и стала накрывать на стол, как полагается хорошей немецкой хозяйке: безупречные накрахмаленные салфетки, начищенное серебро, красивые тарелочки, изящная сахарница с щипчиками. Фон Димшиц принес стопку нот, нашел нужный листок и дал Маликульмульку.
— Для «Лукреции» такие ученические экзерсисы оскорбительны, но иного пути нет. Следите, я повторю этюд. Следите внимательно.
Фрау Векслер, улыбаясь, разливала кофей. На столе уже стояли тарелки с пончиками, обсыпанными сахарной пудрой, явно домашнего приготовления, с пряниками, с тминными булочками — куммелькухен. Явилась и бутылочка с алашем — любимым ликером рижанок. Фон Димшиц заиграл — чуть медленнее, старательно выдерживая длительность нот.
— По-моему, все совпадало, — сказал Маликульмульк.
— А теперь?
Этюд прозвучал в третий раз.
— Шестой такт, тут — ре-ля-фа, у вас — ре-си-соль, кажется…
— Отменно. Хватит хлопотать, мое сердечко, садись с нами за стол. Так вот, герр Крылов, именно вы необходимы мне, чтобы скопить еще немного денег для безмятежной старости. Вообразите — вы с господином бароном садитесь играть, у меня же нет настроения, и я настраиваю скрипку, чтобы усладить ваш слух мелодией Моцарта. Для того, чтобы размять пальцы, я играю этот этюд. Если в картах господина барона, которые мне прекрасно видны, я вижу, допустим, туза, то предупреждаю вас об этом именно так — ре-си-соль. И вы соответственно строите свой тактический план…
Маликульмульк даже рот приоткрыл — про такой способ он слышал впервые.
— Барон любит музыку, хотя не очень в ней разбирается, и я как раз обещал принести к нему «Лукрецию», показать, на что она способна. Сперва отвар, мое сердце, сперва отвар!
Маликульмульк задумался. Шулер обыграл его — сперва воспользовался им, чтобы восстановить отношения с бароном фон дер Лауниц, теперь же, видя, что у Маликульмулька особый интерес к барону, предлагает музыкальное надувательство и знает, что получит согласие.
Пусть так, решил Маликульмульк, это забавно, а барон не обеднеет. Впредь закается спускать с лестницы начальника генерал-губернаторской канцелярии!
— Фрау Векслер, мне нужно отправить вот эту записку в Цитадель, в артиллерийские казармы, — сказал он. — Если ваша девушка отнесет, я ей дам пять фердингов.
— Да, конечно, она будет рада! Ведь там кавалеры! — ответила хозяйка обувной лавки. — Для нее такая прогулка — награда.
Маликульмульк аккуратно сложил записку, надписал: «Г-ну полковнику Брискорну в собственные руки» и отдал девушке, которая сделала ему глубокий книксен и покосилась на хозяйку. Та одобрительно улыбнулась.
— Она учится лучше, чем мальчишки в Карловом лицее. И очень благонравна. У нас по соседству булочная, и один из пекарей — вдовец с тремя детьми. Он дал понять Марте, что мог бы на ней жениться.
Как коренная рижанка, фрау Векслер называла лицей Карловым, хотя по всем бумагам он значился Петровским — в честь покойного императора.
— И она согласна? — удивился Маликульмульк.
— Она — беглая крепостная, — объяснила фрау Векслер. — Для нее выйти в церкви замуж за рижского пекаря — все равно как для меня обвенчаться с графом фон Сиверс. Она очень старается, чтобы он не отказался от этой мысли. Ведь если она выйдет замуж за пекаря, ее дети будут почти немцами, рижскими айнвонерами, а внуки, если им повезет, могут стать даже бюргерами. Я нарочно взяла бывшую крепостную — она не избалована, и если получает каждый день кашу с маслом, то уже считает себя в раю. Здешней девице я бы платила в год пятнадцать талеров с моей пищей и с одеждой, а Марте плачу десять, и она довольна. Налить вам еще кофея, герр Крылов?
— Да, будьте любезны, — и Маликульмульк позволил Косолапому Жанно перепробовать все лакомства на столе.
