«Он, конечно, сукин сын, но что с него взять? Мальчишка жидковат, а бабы это сразу видят. Эх, Barby, паскудница, отрываю тебя от сердца прямо с кровью. Ладно, забыли. Квартиру я ей нанял, оплатил и денег дал. Пусть ищет другого дурака такое терпеть».
- Виноват, я не понял, что у вас там произошло? Опять с благочинным?
- Бери выше – с нашим архиереем, владыкой Петром. Ищи, говорит, куда тебя, неслуха, примут, пока я добрый и с глаз моих убирайся. Вот так-то, голубь.
- А в чём дело?
- Не могу молчать. Мзду берут немереную и присваивают незаконно, через чего вера у простого народа остывает.
- Да ладно вам! Сказано, что клир живёт с прихода.
- Так-то оно так, но ведь и совесть иметь надо. Получил копеечку, Богу данную, – запиши в доходную книгу. Истратил – запиши, куда и на что она пошла, хоть и на себя – отчитайся.
- Это всё мирская суета и томление духа, – возразил Собакин. – Что, думаете, Богу нужны наши деньги?
- Положим, Господь не нуждается, но ведь деньги Ему несут, в Его Церковь. Значит за Его имуществом у нас догляд и учёт должён быть и любой прихожанин имеет право знать, на что пошла его трудовая копейка. Возьмём нашего владыку. Я ведь, если ты помнишь, почти два года прожил в Екатерининской пу;стыни Подольского уезда. Это по Павелецкой ветке Рязанско-Уральской железки надо выйти на станции Расторгуево.
- Да знаю я, отче, – замахал на него руками Вилли. – Я же у вас был.
- Ты был, когда я в пустыни жил, а игумен меня с глаз долой отправил в Бутово, в приходскую школу детишек учить.
- Это почему же «с глаз долой»?
- Помер в нашем уезде богатый человек - Жихарев, Царство ему Небесное, и завещал круглую сумму на церковь. Но не вообще, а конкретно, чтобы обновить церковь Воздвижения Креста Господня, которая стоит недалеко от его имения и чтобы положить при входе в храм чугунную плиту с его именем.
- Это ещё зачем?
- Для уничижения. Пусть, дескать, простой народ ходит и попирает ногами имя недостойного раба Божия Николая до скончания века. А, может, кто и помянет его добрым словом или вздохнёт о его грехах, а Господь услышит. Ну вот. Отписал он, значит, эти деньги. А надо сказать, что саму эту церковь когда-то давно строил на свои средства дед ихний, Савелий Иваныч, о чём и запись есть в церковной книге. Благочестивый, говорят, был человек, не то, что внучёк, который, между нами говоря, удержу в пакостях не знал. Но, только, как учудит что позаковыристей, то скорей бежал к нашему архиерею, благо они были накоротке и ему в ноги бух: «Помолись за меня грешного, владыко святый!» и, смотря по греху, несколько сотенных в ручку. А перед смертью Господь пожалел поганца (видно дедушка на том свете крепко о том молился): стал он сильно болеть, грехи свои избаливать и через это одумался. Много денег своих раздал и упокоился аккурат на Светлой неделе . Это для нашего брата, монаха, знак добрый. Значит, Господь не отринул грешника, а сподобил представиться в самый большой православный праздник, когда, как говорят старцы, и на мытарствах бывают послабления. Ну вот. Помер он, а владыко денежки взял, а дело не сделал. Почитай полгода прошло, а он ни гу-гу. Я спрашиваю: «Владыко, может помочь чем? Давайте я с подрядчиком каким совестливым поговорю о том, что в храме перво-наперво починить надо. В прошлом году, осенью, как дожди пошли, так в той церкви за водой ходить не надо: так с потолка и льёт, а весной смотрю: колокольня набок совсем пошла. Звонарь говорит, что благовестить опасается. В ответ на мои слова владыко как зыркнет на меня. Не твоё это дело, говорит. У меня другие планы на эти деньги имеются: в епархии полно прорех. А покойному, говорит, все равно, на какое богоугодное дело пойдут его средства. Ему, говорит, уже зачлось на том свете, что он такую большую лепту Церкви пожертвовал. Я тогда говорю: «Вы ему на смертном одре обещали, а если бы не согласились, то он хотел эти деньги - двенадцать тысяч, отдать детскому приюту, куда он сдавал своих нагулянных детей». Архиерей в крик: «Ты кто такой, чучело, чтобы меня учить!» Вот и весь сказ. А ещё, на новолетие, на епархиальном собрании, я попросил показать годовые расчётные книги. Знаю точно, что было много пожертвований на нужды образования, а мне, веришь, копейки не дали, чтобы купить детям духовные книжки. Если бы не один добрый человек, то у меня бы в этом году для них и тетрадок не было. А детки мои из неимущих семей были, им помогать надо.
- Написали бы мне, я прислал бы вам денег, – вставил Собакин.
- Мне совестно, Вилли, я тебя уже всего обобрал. Как на новое место перевожусь, так ты мне помощь высылаешь. Только ты не думай, у меня все расходы в тетрадку записаны – могу показать. Я монах, мне самому мало надо. А их я просто проверить хотел: куда они деньги дели. Мне надо-то было шестнадцать рублей на всё. Людям тяжело, а они в шёлковых рясах ходят, сладко едят и мягко спят. Я им объясняю, что в Святом Писании сказано, что вор не только тот, кто берёт не своё, но и тот, кто не раздаёт того, что имеет в избытке. Господи, Твоя воля, как они на меня кричали! А благочинный, тёмная душа, грозил епитимьёй. Прогнали.
- Куда же вы теперь? Вас уже почитай все епархии перевидали, – покачал головой Вильям Яковлевич. – Неужто, нет праведных пастырей?
- Почему нет? На них Церковь наша стоит и стоять будет. Только они не на виду, поэтому и праведники.
- Оставайтесь в Москве. Я за вас похлопочу.
- Нешто ты не помнишь, что я здесь уже служил? Не могу я в Москве. Столица не для меня. Людей много. Опять же начальство больно неприступное, прямо - небожители. У меня там один архиерей, а здесь все архиереи и только о мирском и говорят. Хоть и далеко до столицы, а все дворцовые сплетни знают, всех министров по именам, и кто от кого в силе. Куда это годится, я тебя спрашиваю?
- Уходите на покой.
- Кому я нужен старый да глупый. У монаха «покой» может быть только на том свете. Ты ведь знаешь, я принял постриг в 61-ом году, в Клопском монастыре Новгородской епархии. Это в 20-ти верстах от Новгорода, где я родился и вырос. Потом была Духовная академия при новгородском Антониеве монастыре. После шести лет в захолустье, я стал мечтать, нет, не о мирской жизни, а о духовном поприще. По протекции ректора академии, архиепископа, а тогда ещё только архимандрита, Макария Миролюбова , меня в 67-м перевели служить сюда, в Москву, в Чудов монастырь. В перемене моей участи не последнюю роль сыграла наша фамилия. Помнишь, Вилли, я показывал тебе могилки наших предков, Собакиных, упокоенных у церкви Благовещения в Кремле, недалеко от праха воспитателя царя Алексея Михайловича, боярина Морозова? Вот из-за этого родства и взяли. В Москве жизнь моя резко изменилась. Я попал на вершину православной благодати России. С любого места Московского Кремля ближе к Богу. Первое время летал, ног под собой не чуял. Определили меня в монастырскую библиотеку. А там! В руках держал список 12-ого века «Слова о Христе и антихристе» Ипполита Римского , «Толкование на Псалтырь» святого Федорита , собственноручное завещание святителя, митрополита Алексия и переписанное им «Евангелие». Бывало, встану на третьем этаже, в архиерейской библиотеке у окон, что выходят на Царскую площадь , так и запла;чу от умиления, что Господь послал мне такое радостное поприще. О праздничных богослужениях и говорить нечего: архиереи служат, царская фамилия присутствует, князья да генералы стоят, а в конце служб столько христианских святынь выносят для поклонения, сколько за раз нигде не увидишь! При царских событиях их у всех московских храмов одалживают. Но и соблазнов, я вам доложу, не меньше. Чудов монастырь кафедральный, первый по чину, а потому там не только своя поварня, квасный погреб и пивоварня имеются, но и пирожная. К архиерейскому столу только к каждому сорту ухи, ну, там: стерляжьей, шафранной или судачьей подаются особые пироги. Грибы, ягоды всегда наилучшие, везут со всех концов России-матушки. Хлебушек кремлёвский, в виде хомута, может, доводилось пробовать, душистый, во рту тает. Или, к примеру, чудовские калачи четвертные – на весь свет знамениты. А мне, так не было лучше нашего братского хлебушка – ржаного, - отец Меркурий вздохнул и продолжал: - Нищих монастырские никогда не забывают – столы по праздникам такие ставят, что и приличный люд не брезгует угощаться. Но, вот году в 88-ом, стало мне на душе неспокойно: почувствовал, что заплывает она мирским жирком от благополучной жизни. Решил я податься в глубинку, там Богу послужить, душу порадовать стяжанием. Уж как меня отговаривали наши отцы, как отговаривали! А я им всё про духовный подвиг талдычил. Что, мол, без этого монах не монах, а как бы осьмушка от него. А они - давай надо мною смеяться! Куда же ты собрался? У нас испокон веку все неслухи, которые в прю с властью входят или о послушании своём забывают, здесь, в Чудове, грехи замаливают. Тебе и уходить никуда не надо. Мне тогда много кого припомнили: и епископа Емфимия , и митрополита Киприана и патриарха Никона , которого Церковный Собор в Чудове приговорил к лишению звания.
