— Дупек! То мои други, боевцы Ежи Пехура. Тебе от него привет. Ты сейчас умрешь.
— Но… наши чувства… я полагал…
— Какие чувства, идиёт? Какие чувства может питать насто ящая полька к русскому?
— Но я в Варшаве временно! Я скоро уеду!
— Уедешь, — зловеще пообещала ему Малгожата. — В запаянном гробу. Хлопцы тебе помогут. Знакомься: Вилк, Ожэв, Тыгрис и Свонь. По-вашему будет Волк, Орел, Тигр и Слон. Они из «легиона смерти», созданного Ежи Пехуром. То палачи, очищающие польскую землю от русских шьвинев. Сегодня твой черед!
Тут Малгожата вынула из сумочки какой-то сверток и начала медленно его разворачивать, словно растягивала удовольствие. Внутри оказалась самая настоящая финка! В последние годы удобный и надежный нож стал очень популярен у уголовных. Было дико видеть его в изящных дамских пальчиках.
— Хлопцы будут тебя держать, а я — резать, — доверительно, как о чем-то хорошем, сообщила полька. — Так уже было с тем юным полицьянтом, а потом с отвратительным штабс-капитаном.
— А пристава Емельянова не ты убила? — деловито осведомился Лыков.
— Не я, — с сожалением призналась Малгожата. — Ежи сам его казнил. Емельянов был осторожен, никого к себе не подпускал. А вы… вы все дураки. Ляжешь с вами в постель — потом делай что хочешь.
— Неужели ты способна взрезать человеку живот?
— Не человеку, нет. Русскому. Раньше не могла, не понимала. Я же закончила Варшавский Александро-Мариинский институт благородных девиц! Замуж вышла, вышивала крестиком… Потом родился мертвый ребенок, и я тоже хотела умереть. Как-то жила… Муж сбежал, а мне было все равно. Одеревенела. И тогда появился Ежи. Он раскрыл мне глаза. Зачем я тебе это говорю? Сама не знаю. Потому, может, что ты самый приличный из всех, кого мы убили. Ежи даже хотел тебя пощадить! Он тебя уважает. Говорит: надо оставить Лыко ва русским на развод, тогда они будут порядочная нация… Кое-как разрешил тебя казнить. Ну, довольно слов. Хлопцы! Держите его крепче, он очень сильный!
Тут Алексей вынул руки из карманов халата и нацелил на боевцев два револьвера. В комнате сразу стало тихо.
— Смотри, слоник, — обратился сыщик к главному верзиле. — Это «Веблей», или, по-другому, «бульдог». Если я выстрелю из него тебе в ляжку, ногу придется отнять. Если успеют! Но, скорее, не добегут — истечешь кровью. А вам, волки с шакалами, хватит и «Смит-Вессона». Как я стреляю, спросите у Гришки Худого Рта. Кто дернется — убью. Руки в гору, дурни! Тесаки на пол!
«Беки» замерли, пораженные. Ситуация переменилась так, как они вовсе не ожидали. Было ясно, что русский с трех шагов промаха не даст. Малгожата лишь шевельнулась — и тут же оказалась на прицеле.
— А тебя я пристрелю с особенным удовольствием!
Террористы смешались. Тут из ванной и кабинета полезли городовые во главе с Бурундуковым, и о сопротивлении не стало и речи. Неожиданно Малгожата бросилась к входной двери, распахнула ее и крикнула:
— Беги, коханый! Беги!
Лыков одним прыжком догнал польку, оттолкнул ее и выскочил на лестницу. Внизу что-то происходило. Он стремительно сбежал вниз. Поперек вестибюля лежал пан Влодзимеж с ножом в сердце. Черт! Где же крепкие дядьки, что прятались в угольном сарае? Ответ на этот вопрос Лыков получил тут же: с улицы слышались крики. Он выскочил на подъезд. Двое городовых обступили пролетку и держали Марека на мушке. Третий схватил коня под уздцы и не давал ему тронуться. Боевик размахивал кинжалом (действительно, был он у стервеца!) и кричал:
— Не подходи!
— Стреляйте, чего вы медлите! — приказал сыщик. Старший городовой повернул к нему потное от напряжения лицо.
— Да! Я его завалю, а обер-полицмейстер меня за то со службы вытурит! Вы уж сами, ваше высокоблагородие…
Алексей тоже замешкался. Убить поляка? Вид у «фурмана» был решительный. Не лезть же с голыми руками на кинжал. И убивать нельзя — потом не отмоешься. Ранить в ногу? Тут он вспомнил, что паны сделали с Сергеевым, и рассвирепел. Чего нянчиться с убийцами? Навел револьвер Мареку прямо в лоб и сказал вполголоса, с трудом сдерживая ярость:
— Живо бросил.
«Бек» сразу же швырнул кинжал на землю.
Закончив с возницей, Алексей кинулся во дворы на поиски Ежи Пехура. Но было уже поздно: главарь скрылся.
Когда «легион смерти» доставили в городское полицейское управление, Толстого чуть удар не хватил. Оказалось, что он ходил в салон пани Малгожаты по четвергам! Известие, что она лично резала русских офицеров, вызвало у генерала издевательский смех. Но экзальтированная полька сама призналась в этом. Бурундуков и его люди, стоя под дверью, слушали внимательно и подтвердили слова Алексея. Боевку отвезли в «Сербию»[69] и посадили в одиночку.
Неожиданно появился жандармский ротмистр Маркграфский. Он молча осмотрел пленных и уединился с обер-полицмейстером. Лыков ждал его, чтобы рассказать о новых открытиях по делу Ежи Пехура, но тот все не выходил. Алексей спустился к себе, попросив передать ротмистру, чтобы тот заглянул. Однако Маркграфский так и не удостоил его своим посещением. Не счел нужным. Лыков сначала рассердился, но у него было слишком много дел. В карманах «легионеров» обнаружились интересные бумаги. Общим счетом было отыскано девять рукописных схем. Хорошо знающий Варшаву Егор быстро расшифровал эти каракули. Нарисованными оказались разные места в городе: Замковая площадь, здания Госбанка и штаба жандармского округа, Разнообразный театр, угол Иерусалимской аллеи и Маршалковской, Брестский вокзал… Точками были обозначены посты городовых. Зачем боевцам эти примитивные кроки? Не собирались же они штурмовать жандармов или грабить банк! Но пленные молчали — все как один отказались давать показания.
Гриневецкий обиделся на своего помощника, что тот не сказал ему о засаде. И перестал с ним разговаривать. Лыков пытался объясниться. Спросил: ты хоть понимаешь, что у тебя в отделении предатели? Это лишь испортило отношения окончательно…
Неприятности продолжились. Обер-полицмейстер издал приказ о временном отстранении Лыкова от должности. И назначил расследование обстоятельств смерти Рышарда Грабовского при аресте. У сыщика отобрали его заверенную карточку и обязали подпиской о невыезде. Егора сослали в Прагский участок младшим околоточным. Розыск Ежи Пеху ра возглавил губернский секретарь Яроховский…
Лыков не стал кручиниться, а пошел к военным. Когда он пересказал капитану Сенаторову новости, тот думал недолго:
— Айда к Паренсову!
— Это кто?
— Генерального штаба генерал-майор и комендант Варшавы.
— Уж не тот ли, кого перед турецкой войной сопровождал в разведках Виктор?
— Тот самый. Петр Дмитриевич тогда семь месяцев провел в Румынии и Болгарии, собирал сведения о турецких укреплениях. Успешной переправой через Дунай наша армия обязана именно ему. Барон Таубе все это время состоял при Паренсове телохранителем.
— И очень его хвалил! Пойдем.
Паренсов оказался седобородым и болезненного вида (последствия двух контузий, как объяснил потом Сенаторов). Два Владимира с мечами и золотое оружие свидетельствовали о том, что это боевой генерал. Он выслушал Лыкова и с особым вниманием изучил принесенные им схемы.
— Да ведь они готовят погром варшавской полиции! — заявил Петр Дмитриевич.
— Как это? — не понял Алексей.
— Натуральный погром. Везде указаны посты городовых. Вот они и есть цель нападения, а не банк или штаб.
— А для чего? — спросил Сенаторов.
— Как для чего? Поднять поляков. Показать им, что время мирно трудиться закончилось, пора снова воевать.
— Если у шестерых «беков» девять мишеней, а людей у Ежи Пехура несколько десятков, — стал рассуждать Алексей, — то они могут жахнуть разом по всем постам в центре. В один час, чтобы нанести неготовой полиции максимальный урон. И тогда будет большой резонанс… Млына сразу станет для многих поляков национальным героем.
— Надо его остановить. И ребятишек тоже. Иначе кровью захлебнемся, — констатировал генерал. — Вы вот что, Алексей Николаевич. Поедемте со мной к Гурке.
Вечером во дворце наместника в Лазенках состоялось секретное совещание. Были только военные и Лыков. Полицию и жандармов генерал-губернатор звать не стал. Решили, что люди из служительской команды штаба округа возьмут Яроховского под негласное наблюдение.
— А как быть с Пржибытеком? — спросил Алексей. — Он станет страховать начальника сзади.
— Мы его телегой переедем, — успокоил приятеля Сенаторов.
— Какой телегой?
— С сеном. Чтобы сильно не калечить.
Так и вышло. Утром следующего дня Яроховский взял извозчика возле ратуши и поехал в Помологический сад. Не спеша прошел его насквозь, держа путь к Иерусалимским баракам. В ста шагах от него следовал Пржибытек. Перейдя Кошиковую, Франц Фомич услышал позади себя крики и ругань. Оказалось, что русский солдат, раззява, наехал телегой на филера и отдавил ему ногу. Поляк бранился, но идти не мог, сильно хромал. И виновный повез пострадавшего в лаза рет.
