Позднее Шубин редко вспоминал то время, но в Монголии оно вдруг схватило за душу и не отпускало, как будто все эти годы ждало своего часа. По дороге от Улан-Батора к Эрдене-Дзу они с женой постоянно туда возвращались.
Жена вспомнила, как однажды их шестилетний умник, глядя на кота, высказал заветную мечту: «Может, он нам когда-нибудь котяток родит!» Шубин стал его стыдить, говоря, что он большой мальчик, должен знать, что детей рожают женщины, котят – кошки, а не коты. «Конечно, папа, – ответил сын, – я это знаю. Но иногда-а…» Смысл был тот, что в жизни всегда есть место чуду. Жена нервно прижала сына к животу, поцеловала в макушку. Глаза у нее намокли, и Шубин понял, что не от умиления. Им самим тогда только на чудо и оставалось надеяться.
Остановились посмотреть петроглифы на придорожной скале. За неимением фотоаппарата жена самоотверженно взялась перерисовывать их в записную книжку, чтобы дома показать сыну, который плевать хотел на такие вещи. Пока она трудилась, Баатар залез под капот, пояснив, что машина старая, есть проблемы.
Копаясь в моторе, он рассказал, как на семинаре у норвежцев одна девушка не могла понять, почему у Бога-отца всего один сын, Иисус Христос, как в Китае, где если имеешь одного сына, то по закону больше нельзя. Норвежцы не умели ответить ей так, чтобы она от них отвязалась, тогда Баатар встал и сказал: «У Бога много сыновей и дочерей, все мы Его дети, все мы братья и сестры». За это восхищенные норвежцы обещали прислать ему приглашение на следующий семинар в Гонконге и оплатить билеты. На корейском семинаре он вновь выступил с той же идеей, хотя там никто этим вопросом не задавался, но успеха не имел, жадные корейцы ничем его не поощрили.
Жена закончила работу и залезла в машину. Сев за руль, Баатар вынул из бардачка тряпку – вытереть руки. Лежавшая там карта напомнила ему о его бизнес-проекте.
– Такие уж мы люди, – сказал он, включая передачу, – любим красную икру.
За всю дорогу попутчики не подсаживались к ним ни разу. На обочинах никто не голосовал, но уже на середине пути вдали показалась женщина, жестом попросившая Баатара остановиться. Тот затормозил, сидевший впереди Шубин открыл дверцу. Перед ним стояла старая монголка с лицом ушедшей на покой и забросившей свои притирания гейши. Темную кожу глубоко бороздили морщины, каких у европейских старух не бывает. Маленькая, в теплом синем дэли, но с непокрытой, несмотря на холодный ветер, головой без единого седого волоса, держалась она с царственным спокойствием.
Шубин пересел на заднее сиденье, а женщина села рядом с Баатаром. Они о чем-то поговорили между собой, потом она замолчала и больше не проронила ни слова.
– Овец у нее угнали, – пересказал Баатар содержание их разговора. – Дети у ней в Улан-Баторе, сама зимой с ними живет, летом здесь. Это овцы всей семьи. Она зашла в юрту попить чаю, а воры стадо угнали. Тридцать голов.
– И что теперь? – спросил Шубин.
– Надо искать, но трудно будет. К ней другая женщина в гости пришла, они три часа чай пили.
– За три часа далеко могут угнать?
– Один человек – не так, как двое. Вдвоем на лошадях могут далеко.
– Куда же она едет?
– К родственникам. У нее тут родственники живут.
– А если овец в другую сторону погнали?
– Конечно, – согласился Баатар, – но что ей делать? Она старая, на лошади быстро ездить не может.
Жена достала шоколадку и неловко начала совать ее попутчице. Та взяла, улыбнувшись благодарно и неожиданно молодо. Шубин все сильнее поражался ее спокойствию.
Он спросил, сколько стоит овца. Баатар ответил, что долларов тридцать—тридцать пять.
– Очень жирная сорок долларов может стоить в Улан-Баторе, – добавил он для точности.
Жена посчитала в уме и ужаснулась:
– Тридцать овец – это тысяча долларов?
– Да, в Улан-Баторе. Тут меньше.
– Это ведь для вас очень много!
– Да, очень.
– И что она собирается делать?
– Приедет к родственникам, велит им, чтобы искали. Родственники поедут искать.
– И могут найти?
– Могут. Могут и не найти.
– А если у воров ружья? – не отставала жена.
– Это ничего, – успокоил ее Баатар, – они стрелять не станут. Догонишь, отдадут по-хорошему. Мы – мирный народ.
Женщина пошуршала фольгой и уже пару раз откусила от шоколадки, невозмутимо глядя на бегущую навстречу трассу, словно украденные у нее овцы могли появиться прямо на шоссе.
Жена стала рыться в рюкзаке, чтобы подсластить ей горе еще каким-нибудь кондитерским изделием, но остались только бутерброды. Она вздохнула:
– Жалко ее! Детей, наверное, боится. Что она им скажет?
– Скажет, что чай пила, а овец угнали, – сказал Баатар.
– Всю семью без мяса оставила, причем сама тоже виновата. Ох, и попадет же ей от детей!
– Нет, так не будет.
– А как будет?
Баатар промолчал. Казалось, он знает что-то такое, о чем не хочет говорить. Жена притихла. Позже она призналась Шубину, что в тот момент предположила самое страшное. Ей известен был древний обычай уводить в пустыню потерявших трудоспособность стариков и оставлять их там на верную смерть без пищи и воды.
– Она будет сильно ругать своих детей, что послали ее сюда одну, – объяснил наконец Баатар, что ждет их попутчицу. – Очень сильно будет их ругать.
Жена от изумления раскрыла рот. Минуту назад она бесконечно жалела эту женщину, а теперь так же страстно ей завидовала.
Через десяток километров Баатар остановил машину. На прощание пассажирка с достоинством кивнула всей компании, вышла, сошла с шоссе и твердой походкой двинулась к невидимым отсюда родственникам. Шубин прочертил взглядом ее дальнейший маршрут и понял, что путь ей предстоит не близкий. Там, куда она шла, не видно было ничего, кроме травы, камней и островерхих фиолетовых гор на горизонте.
29Утром первая мысль была о том, что надо мотать отсюда как можно скорее. Наверняка Борис уже позвонил отцу. Нетрудно представить, что за этим последует.
Дочь фараона спала рядом тихо, как мышка. Жохов разбудил ее и cообщил, что у него много дел, надо пораньше быть в Москве. Завтракать было нечем, ночью подмели все вплоть до зеленых сухарей. Вместе дошли до теткиной дачи, находившейся на квартал ближе к станции. Жохов обещал на обратном пути заглянуть сюда прямо с электрички.
Расстались легко. К утру Катя почувствовала, что за двое суток ее любовь к Жохову достигла того предела, за которым сам он пока не нужен. Хотелось остаться наедине со своей к нему любовью. После прощального поцелуя, призванного наполнить предстоящий день памятью о минувшей ночи, она отворила калитку и ушла, унося его с собой не таким, какой он стоял сейчас у забора, а припавшим к ней под одеялом, в теплой норке посреди ледяной пустыни. Маленькие, дружные, они там надежно укрылись от мира. Мир ловил их, но не поймал.
Поверх штакетника Жохов видел, как она идет через участок, уходя из его жизни. Сегодня же ей донесут, что к семье Богдановских он имеет такое же отношение, как к дому Романовых. Возвращаться он не собирался, но в последний момент все-таки окликнул ее и сказал, что совсем забыл, вечером придется на пару дней уехать в Питер, у него там партнеры. Пусть запишет его московский телефон. Ему ей звонить некуда, а она может позвонить из «Строителя».
Номер на Тверской-Ямской был записан прутиком на снегу, чтобы потом переписать. «Захочет, позвонит», – решил Жохов, трезво оценивая свои шансы после неминуемого разоблачения. Он сделал несколько шагов по направлению к станции, но едва за Катей закрылась дверь, изменил маршрут на противоположный, через двадцать минут был в «Строителе», за шестьсот рублей выкупил на рецепции сумку, посмотрел расписание электричек и позвонил Гене. Тот доложил, что с пробой все в полном ажуре, Денис ждет звонка.
– Я его сориентировал насчет цены, – похвалился он.
– По телефону?
– Нет, он сам предложил пересечься и потолковать. Я подумал, что это не помешает.
– Значит, ты с ним вчера виделся?
– Да, с обоими. Они вдвоем приезжали.
– А я тебе что велел? – разозлился Жохов. – Какого хера ты с ними встречаешься без меня?
– Успокойся, ничего не случилось, – осадил его Гена. – Нормально поговорили.
На вопрос о том, на какую цифру он их вывел, отвечено было, что это не телефонный разговор. Жохов назначил ему свидание на Сухаревской, около метро, тут же позвонил дядьке, предупредил его, что зайдет в час, в полвторого, и зашагал к воротам, на ходу закинув сумку на плечо. С этим движением к нему всегда приходило радостное предвкушение перемены жизни. Портила настроение лишь новость о том, что Гена встречался с этими ребятами. Не понятно было, зачем он им понадобился.
У ворот как раз стоял рейсовый автобус, идущий от Рождествено на станцию с заходом в «Строитель». Электричка тоже подошла без опоздания, но, едва отъехав, мертво встала в чистом поле. Жохов достал из сумки отцовского «Чингисхана» и стал читать о том, как султан Джелаль-эд-Дин, гоняясь по Каракумам за джейранами, встретил мудрого дервиша Хаджи-Рахима, сказавшего ему: «Я хожу по этому плоскому подносу земли между пятью морями, посещаю города, пустыни и оазисы, ищу людей, опаленных огнем неудержимых стремлений».
