— Джейн, Маркус… мистер Уорт спрашивал меня, почему ты и я стали врагами. Он находит это странным.
Джейн холодно взглянула на нее:
— И что ты ответила?
— Что это не поддается разумному объяснению.
— Да, это трудно объяснить, — согласилась Джейн.
— Ты… ты не хочешь все-таки попытаться понять? — спросила неуверенно Филиппа.
— Полагаю, это связано со множеством самых мелких обстоятельств, — произнесла Джейн, не отрывая взгляда от лица Филиппы. — Но ни одно из них не является настолько важным, чтобы пускаться в обсуждения, — холодно завершила она. — Можешь не беспокоиться о платье, просто выбрось его, когда все закончится. Я уже не стану его носить.
Последние слова возвращали их в русло старых отношений. Короткое перемирие закончилось. Пожелав леди Джейн спокойной ночи, Филиппа закрыла за ней дверь.
Маркус пробудился на рассвете, чувствуя, что лихорадка отступила. Он был еще слаб, но в голове прояснилось. Ночные видения оставили его, он уже мог отличить явь ото сна. Состояние, в котором он пребывал, было явью, потому что Филиппа отсутствовала. Только во сне он мог переживать их полное телесное единение…
Вместо нее его приветствовал Бирн:
— Поздравляю с пробуждением. Ну, и как ты себя чувствуешь?
— Так, словно попал под экипаж. Мне нужно еще поспать.
— Доспишь в другом месте, пора убираться из этого благородного дома, — сказал Бирн и стал кидать в саквояж окровавленные салфетки, полотенца, рубашку, испорченный вечерний костюм… — Мы не должны оставить никаких следов, никто не должен знать, что ты схлопотал пулю.
Бирн, конечно, прав. Праздник был испорчен, и все готовились к отъезду. Никто не собирался оставаться здесь на воскресенье. Хотя было бы нетрудно сослаться на обычное недомогание и отлежаться еще немного. Но это могло насторожить Стерлинга. Ничего, он встанет и как-нибудь доберется до кареты.
— Ты быстро справился с лихорадкой, — заметил Бирн, прикасаясь к его лбу. — Лоб почти холодный.
— А где Филиппа? — спросил Маркус, беспокойно оглядывая комнату.
— Я отослал ее несколько часов назад, — ответил Бирн. — Ей необходимо вздремнуть. Она успешно справилась со своей задачей. — Бирн показал на маленький кусочек металла на прикроватном столике.
Но Маркус смотрел в дальний конец комнаты, где на кресле лежало ее когда-то прекрасное, кремово-серебряное, а теперь мятое и окровавленное платье.
— Должен признать, она умеет сохранить холодную голову при весьма горячих обстоятельствах… — продолжил Бирн. — Эта леди оказалась более способной, чем я ожидал.
Маркус попробовал принять сидячее положение и впервые обратил внимание на состояние самого Бирна.
— У тебя ужасный вид.
Бирн выглядел бледнее, чем обычно. Глаза его казались двумя темными ямами. И он слишком сильно припадал на свою трость.
— Эта моя нога, она просто убивает меня… — объяснил Бирн. — Но лучше не приставай ко мне, — огрызнулся он. — Следи за собой.
Маркус подумал, что, вероятно, тот принял двойную дозу лауданума и только поэтому смог идти по следу. Наступит ли день, когда он освободится от этой вредной подпитки?
Впрочем, сейчас не время обсуждать это.
Два инвалида (один — уже почти признанный член высшего общества, другой — пока мало кому известный джентльмен), двинулись через холл. Их саквояжи снесли вниз слуги минут десять назад. Они забрали с собой все, что могло бы свидетельствовать о случившемся, в том числе и платье Филиппы.
Маркус пытался изо всех сил держаться. Его выдавала только некоторая бледность, которую, впрочем, можно было легко объяснить обильными возлияниями во время праздника. К тому же был еще слишком ранний час, поэтому они благополучно миновали холл и вышли к лестнице, замеченные лишь немногими.
К несчастью, среди этих немногих был лорд Гемпшир, беседующий на верхней площадке лестницы с полусонным лордом Стерлингом и необычно встревоженным Кроули.
Стерлинг выглядел так, словно его только что насильно вытащили из постели, а Гемпшир, казалось, и вовсе не ложился спать. Что и неудивительно после такой катастрофы с его знаменитыми конюшнями. По лицу Кроули было видно, что и он мало спал в эту ночь.
— Табун спасен, хвала Господу, — говорил лорд Гемпшир. — Но вы напрасно полагаете, что я не подниму этот вопрос на ближайшей ассамблее в парламенте и не доведу До сведения начальства в военном ведомстве. Если вы думаете, что я готов проглотить это, то вы просто сумасшедший.
— Но, Бернард, это всего лишь несчастный случай, — пытался умиротворить его Стерлинг.
— Да-а? А как прикажете быть вот с этим? — потрясал лорд Гемпшир куском пергамента перед лицом Стерлинга. — Не-ет, это не несчастный случай! Это диверсия!
— Сэр, — вмешался Кроули, — беспокойство лорда Гемпшира вполне оправданно, особенно если принять во внимание… — Он вдруг заметил, что они уже не одни на лестнице, и замолчал. Следуя за его взглядом, Гемпшир и Стерлинг тоже увидели приближавшихся к ним братьев Уорт.
— Договорим позже… — уловил Маркус последние слова Стерлинга.
Однако лорд Гемпшир был слишком возбужден, чтобы молчать.
— А-а, вот и господа Уорт, вы оба проходите по военной службе, — начал лорд Гемпшир, желая обрести в них единомышленников. — Обратите внимание, джентльмены, что я нашел у своих дверей после всех страшных событий этой ночи.
Он расправил перед ними пергамент. Буквы расплывались у Маркуса перед глазами, но он заставил свои глаза сфокусироваться. В середине аккуратно обожженной по краям бумаги как в рамке были выведены слова: «VivelaFrance!» — «Да здравствует Франция!».
— Кто это нашел? — спросил Маркус, преодолевая слабость.
— Я, — объявил Кроули. — И это нельзя оставлять без внимания. Мы с вами долгое время работали вместе, Уорт. Я считаю этот текст крайне провокационным…
Бирн решил вмешаться.
— А мне это представляется просто глупой выходкой. Сейчас стало модным списывать все на французов. Вот и катастрофу с банкетом лорда Уитфорда тоже пытаются списать на них, не так ли?
— Именно! — воскликнул лорд Гемпшир. — Это они! Они дождутся, что мы снова ступим на их землю и отодвинем их к Средиземноморью.
— Бернард, — вмешался лорд Стерлинг, — мы привыкли смотреть на них как на своих врагов, но это не может длиться вечно. Я многое еще мог бы сказать по этому поводу, но я слишком мало спал в эту ночь. Да и вы оба, судя по вашему виду, спали не более двух часов. — Он пристально посмотрел на Маркуса.
— Ваша правда, я чересчур увлекся за столом. Выпил пару лишних бокалов и веселился всю ночь. — Он попытался изобразить на своем лице беззаботность. — Ничего, теперь досплю уже дома.
— Вы считаете это благоразумным, мистер Уорт? После такой бурной ночи можно отправиться и попозже… — Стерлинг буквально сверлил его опытным глазом старого разведчика.
— Нас ожидает Грэм, — произнес Бирн. — Его жена Мария снесет нам головы, если мы не явимся, как обещали.
Превозмогая боль, Маркус исполнил безупречный поклон, и они с Бирном стали спускаться вниз по ступенькам.
Маркусу понадобилось все его самообладание, чтобы сохранять равновесие без помощи перил. Он был уверен, что за ними наблюдают, и не хотел выдавать свою слабость. За спиной продолжал раздаваться голос лорда Гемпшира. Он грозил использовать все свое влияние в палате лордов, чтобы расследовать этот случай и, если это действительно французы, вынести на обсуждение в палате вопрос о принятии серьезных мер по ужесточению политики безопасности.
Маркус пытался сосредоточиться на словах и интонации Гемпшира. Он чувствовал, что перед ним еще одна деталь головоломки, и если его догадка верна, неужели все так просто? Но не стоит спешить с выводами. За дверью респектабельного дома он с наслаждением вдохнул чистый и прохладный утренний воздух и, продолжая изображать непринужденную элегантность, взобрался в карету с гербами Уортов, Уже поданную к парадному входу. Когда копыта лошадей зацокали по гравию, он погрузился в блаженное забытье.
Последующие несколько дней слились в какое-то серое пятно. Бирн остановился на холостяцкой квартире Маркуса, оба старательно избегали Грэма и Марию. Последняя постоянно присылала приглашения на домашние обеды, но Бирн хладнокровно отклонял их, ссылаясь на другие, более ранние приглашения. Думала ли та, что это могли быть приглашения от миссис Беннинг, неизвестно. Но, зная о том участии, которое принимала в нем Филиппа, Мария начинала возлагать кое-какие надежды на счастье Маркуса.
Но ничего похожего на личное счастье не наблюдалось в жизни Маркуса. Он посетил врача из своего старого Семнадцатого полка, который наложил ему припарку от пороховой пыли и предписал отдых, потому что временами у него еще возобновлялись приступы лихорадки. И тогда его постель превращалась в ложе пыток. При этом он отказывался от сильных болеутоляющих, желая сохранить в ясности голову. Вначале таких «светлых» часов у него набиралось немного, но он старался провести их с пользой.
