– К делу об убийстве Лужиной это не относится, – сказал Толик.
– Кто знает?..
– У тебя другое мнение? – насторожился милиционер. – Тебе что-то известно, Смирнов? Давай говори!
Всеслав молчал, размышляя. Говорить пока было нечего.
– А что сотрудники «Лотоса» думают о Губановой? – осторожно спросил он.
– Я успел побеседовать только с некоторыми. Они тоже подтверждают написанное в письме. Дескать, танцовщица покончила с собой. На вопрос, откуда они об этом узнали, надолго задумываются. Кое-кто не смог вспомнить, а вот администратор Скоков сразу заявил, что ему о смерти Зинаиды сообщила Неделина. Получается, Варвара Несторовна вводит следствие в заблуждение.
– Привидение кто-нибудь видел?
– Люди неохотно отвечают на этот вопрос, – сказал Толик. – Никто не желает выглядеть дураком. Пожимают плечами, смущенно улыбаются и… молчат. Мол, слышали что-то такое от других…
– Я их понимаю, – задумчиво произнес сыщик. – Знаешь что, Анатолий… А сделай-ка ты запрос по поводу неопознанных трупов молодых женщин в Москве и области, обнаруженных примерно около года назад или чуть больше.
– Ого-го! Ты представляешь себе…
– Да представляю, представляю! – перебил его Смирнов. – Но попробовать надо. Сам хотел узнать по своим каналам, только руки не дошли. Еще вот что… Может статься, кто-то где-то в неположенном месте обнаружил пустой гроб и сообщил в милицию. Обрати внимание на этот факт.
Толик удивленно уставился на Всеслава, собирался возразить, но передумал.
– Кстати, Лужина питала симпатию еще к одному мужчине, – вспомнил милиционер. – К инструктору по восточной борьбе Кутайсову, тому самому, из-за которого Губанова будто бы рассталась с жизнью. Она описывает его в письме как неотразимого красавца, но сетует на его черствость и равнодушие. Видимо, соблазнить Кутайсова ей не удалось.
«Аркадий нравится многим женщинам, – подумал Смирнов, но вслух ничего говорить не стал. – И Лужина оказалась в их числе. У нее не было шансов заинтересовать переборчивого инструктора, поэтому она делала вид, будто Кутайсов ее раздражает. А возможно, так и было. Только злилась она на Аркадия не из-за Зины, а из-за себя».
– Что ты об этом думаешь? – спросил Толик.
Сыщик пожал плечами.
– В Кутайсова влюблена половина клиенток, – усмехнулся он. – Из этого факта вряд ли удастся что-то выжать.
Милиционер кивнул. Он и сам это понимал.
Они молча допили пиво, попрощались как добрые друзья и разошлись в разные стороны.
У Валерия Добровольского сегодня все валилось из рук. Настроение было препаршивое.
– Что ты путаешься под ногами, курица бестолковая! – крикнул он на медсестру, которая летела по коридору в операционную. – Опять опаздываешь? Уволю к чертовой матери!
Персонал хирургического отделения побаивался господина Добровольского. Пользуясь положением зятя начальника госпиталя, он мог доставить неугодному кучу неприятностей. Валерий был весьма посредственным специалистом, который в лучшем случае справлялся без осложнений с удалением аппендицита, и все знали, что его держат на работе только благодаря тестю. Над ним втихую посмеивались, за глаза – презирали, а в глаза предпочитали не портить отношения.
Валерий, как большинство никудышных «профессионалов», был чрезвычайно обидчив, неустанно пекся о своей репутации и требовал уважения к себе, болезненно реагируя на малейший намек отсутствия такового. Ему постоянно казалось, что все вокруг только и делают, что покушаются на его достоинство, стремятся его унизить, поддеть или уколоть. Он находился среди врагов, которые норовили подловить его на незначительной оплошности, раздуть скандал и показать ему его несостоятельность.
Поэтому Валерию приходилось защищаться. Он давно выработал определенную тактику: не дать себя спровоцировать на открытый конфликт, запомнить обидчика и жестоко ему отомстить при случае.
Дома он чувствовал себя еще хуже. Теща с тестем не баловали его своим вниманием; они скорее терпели его ради дочери, чем видели в нем любимого или хотя бы уважаемого члена семьи. А главное – он не мог потребовать от них должного отношения, потому что целиком и полностью от них зависел.
Жена Галина оказалась настоящим «синим чулком», «библиотечной крысой», как он ее называл про себя, погруженной в нескончаемые научные исследования. Она защитила кандидатскую и теперь готовилась защищать докторскую диссертацию. Отец предоставил ей все возможности для карьеры, тогда как Валерий работал в госпитале рядовым хирургом без какой-либо перспективы роста.
Хозяйство вела теща, и Валерий, наступая себе на горло, должен был благодарить ее за выстиранные и выглаженные рубашки, хвалить ее стряпню и преподносить ей на праздники цветы и дорогие подарки. Тестю он и вовсе боялся слово поперек сказать, понимая, что в лучшем случае вылетит с работы, а в худшем – и из квартиры.
Такое положение бесправного приживала, вынужденного сносить пренебрежение домашних, сильно испортило и без того сложный характер господина Добровольского. Жена вспоминала о его существовании, когда надо было идти в гости к влиятельным друзьям ее отца и в постели. Причем второе было для нее гораздо менее значимым, чем первое. Как медик она понимала пользу регулярной сексуальной жизни и вред ее отсутствия. Именно для этого, а также для поддержания ее престижа и был необходим статус замужней дамы. В остальном Валерий оказался предоставленным самому себе.
Тесть и теща обожали единственную дочь – умницу, кандидата медицинских наук, в скором времени доктора тех же наук – и готовы были ради нее на любые жертвы. Тем более что при всех ее вышеперечисленных достоинствах назвать Галочку красавицей или просто симпатичной женщиной ну никак не получалось. Она имела плоскую, угловатую фигуру, бледное личико с мелкими, невыразительными чертами и неуклюжую походку. Галина умудрялась безвкусно одеваться, по-старушечьи причесываться, а косметику и маникюр считала проявлениями дурного тона. Единственным, чему она предавалась со всей страстью, была медицина – не практическая, а научная.
Конечно, родители обрадовались, когда Галина представила им красивого молодого военного врача только-только из академии – улыбчивого, вежливого, с потрясающими ямочками на румяных, пышущих здоровьем щеках. Они благословили молодых и предоставили им комнату в московской квартире, материальное обеспечение, а зятю – работу в госпитале и машину в качестве свадебного подарка.
Это потом уже они разобрались, за кого вышла замуж Галина. Разочаровавшись в зяте, родители делали вид, что не замечают его эгоизма, равнодушия к жене, лени, полной профессиональной непригодности при нешуточных замашках этакого столичного барина, удовлетворяющего свои нескромные потребности за счет их кошелька. Они даже радовались, что дочь увлеклась наукой и откладывает рождение ребенка до лучших времен. Какой из ее супруга отец?
Ради спокойствия и счастья Галины тесть по всем направлениям «прикрывал» Валерия, однако давая ему понять, что не следует огорчать жену, иначе…
Только с Марианной господин Добровольский мог позволить себе играть роль беспечного сердцееда, ловеласа и хозяина жизни – циничного, жестокого плейбоя, для которого удовольствия без обязательств – превыше всего. Он мечтал на самом деле быть таким, но, увы, судьба сложилась несколько по-другому. Поэтому реализовывать себя в желаемом амплуа ему удавалось не с супругой, а с любовницей.
Марианна идеально подходила ему – красивая, интеллигентная, порядочная, не избалованная мужским вниманием дама, которая не устраивала истерик, не требовала развода с женой и исключительно редко пускалась в выяснение отношений.
Марианна была тем зрителем, которого так не хватало Валерию. Она не видела его на работе и дома, не знала многих его недостатков и воспринимала таким, каким он хотел казаться. Перед ней он выступал повелителем, диктовал свои условия и получал любовь и нежность, которые принимал слегка снисходительно, свысока. Она боялась испортить отношения с ним, как сам он боялся испортить отношения с женой, и это льстило Валерию, поднимало его в собственных глазах. Перед Марианной он был не «никчемой», над которым хихикают по углам, не бестолковым зятем-неудачником, который отводит глаза при виде грозного тестя, – перед Марианной он был богом, героем-любовником, снизошедшим до простой смертной, осчастливившим ее своей высочайшей благосклонностью. Он обратил на нее внимание – и уже за одно это она должна была проникнуться благодарностью, стать покорной и ловить каждый его взгляд, каждый вздох. Ведь ей уже под тридцать, а вокруг полно юных длинноногих красавиц…
Он так поверил в это, так проникся собственным величием, что и в мыслях не допускал «бунта на корабле». Он и предположить не мог, что Марианна восстанет, сбросит с себя оковы зависимости, страха одиночества, крушения надежд и сама, по своей собственной инициативе, разорвет их отношения.
